ГЛАВА 16. ВНЕШНЕЕ И ВНУТРЕННЕЕ ТВОРЧЕСТВО

ГЛАВА 16. ВНЕШНЕЕ И ВНУТРЕННЕЕ ТВОРЧЕСТВО

В новой, объединенной психологии самости к двум факторам, которые вносят вклад в человеческое развитие, — природе и воспитанию — прибавляется важный третий элемент: творчество. С психологической точки зрения к природе относятся управляющие нами бессознательные инстинкты — то, что Фрейд называл либидо; к воспитанию относится обусловливание окружающей средой, большая часть которого тоже не осознается. В этом контексте творчество можно рассматривать как побуждение, исходящее от коллективного бессознательного.

В восточной идеалистической психологии Бхагавад Гиты упоминаются три гуны[78] (в чем-то сходные с тремя побуждениями, о которых говорилось выше). Побуждение, исходящее от прошлого обусловливания, называется тамас; это инерция, или воспитание. Побуждение либидо называется раджас; это природа. Третье побуждение именуется саттва: творчество.

Творчество — это создание чего-либо нового в совершенно новом контексте. Ключевую роль играет новизна контекста. Это составляет проблему для людей, работающих с компьютерным творчеством. Компьютеры очень хорошо справляются с перетасовкой объектов в рамках контекстов, предоставляемых программистами, но они не могут обнаруживать новые контексты[79]. Люди могут обнаруживать новые контексты благодаря нашему нелокальному сознанию, которое позволяет нам совершать скачок за пределы системы. Кроме того, мы имеем доступ к обширному архетипическому содержанию квантовых состояний ума (чистых ментальных состояний), которое выходит далеко за пределы локального опыта в течение жизни человека. Творчество — это фундаментально нелокальный модус познания.

Впечатляющим примером нелокальности актов творчества может служить одновременное открытие одной и той же научной идеи людьми, не связанными локально — живущими в разные времена и в разных местах. Этот феномен не ограничивается сферой науки. Сходство творчества художников, поэтов и музыкантов, живущих в разное время и в разных местах, настолько поразительно, что тоже может служить свидетельством нелокальной корреляции. Таким образом, есть, по крайней мере, косвенные свидетельства того, что творчество связано с нелокальным познанием — третьим модусом познания в дополнение к восприятию и представлению.

Творческая встреча

Принято считать, что творческий процесс состоит, по крайней мере, из трех отдельных стадий. Первая из них представляет собой подготовительную стадию сбора информации. Вторая — главная стадия творческого процесса — это зарождение и распространение творческой идеи. На третьей, заключительной стадии проявления творческой идее придается форма. Однако я сомневаюсь, что творчество может быть результатом последовательного и упорядоченного прохождения через эти три отдельные стадии.

Вместо этого я предполагаю, что творческий акт представляет собой результат встречи классической и квантовой модальностей самости. Стадии существуют, но все они — это сложноиерархические встречи этих двух модальностей; иерархия является сложной потому, что квантовая модальность остается предсознательной. Объединяющее сознание — это ненарушенный уровень, с которого проистекает все творческое действие. Творчество носит сложноиерархический характер, поскольку даже с точки зрения классической модальности имеется явное отсутствие непрерывности.

Классическая модальность самости, подобно классическому компьютеру, имеет дело с информацией, но квантовая модальность имеет дело с коммуникацией. Таким образом, первая стадия творчества представляет собой сложную игру информации (развития компетенции) и коммуникации (развития открытости). Она носит сложный характер, поскольку невозможно определить, когда кончается информация и начинается коммуникация; это дискретный процесс. Здесь эго действует как научный сотрудник на службе у квантовой модальности — и нужно сильное эго, чтобы справляться с разрушением старого, чтобы дать место новому.

На второй стадии — стадии творческого озарения — происходит встреча между кропотливой работой классической модальности и вдохновением квантовой модальности. Чтобы составить себе представление об этой встрече, давайте поразмышляем о подробностях квантового механизма — подробностях квантового скачка в творческой догадке. Когда квантовое состояние мозга в ответ на ситуацию творческой конфронтации развивается как пул потенциальных возможностей, этот пул включает в себя не только обусловленные состояния, но и новые, никогда ранее не проявлявшиеся состояния возможности. Конечно, обусловленные состояния нашей личной, заученной памяти обладают большей вероятностью, а статистические веса новых, пока еще не обусловленных состояний малы. Поэтому проблема второй стадии творчества в том, как преодолеть в этой игре случайности подавляющие шансы искусности прежней памяти по сравнению с подлинным искусством нового.

Решение этой проблемы не так уж неясно. Имеется пять не исключающих друг друга возможностей. Во-первых, можно свести к минимуму обусловливание ума, сознательно придерживаясь непредвзятой позиции, чтобы снизить вероятность (бессознательных) обусловленных реакций. (Это рекомендуется и для первой стадии творчества.)

Во-вторых, можно повысить шансы проявления творческой идеи, имеющие малую вероятность, с помощью упорства. Это важно потому, что упорство увеличивает число коллапсов квантового состояния ума по отношению к одному и тому же вопросу — тем самым увеличивая шансы реализации новой реакции.

В-третьих, поскольку вероятность появления нового компонента в когерентной суперпозиции ума выше в случае незаученного стимула (с которым мы ранее не сталкивались), творчество облегчается, если мы подвергаем себя воздействию ранее не известных стимулов. Так, чтение о какой-либо новой идее может вызвать смену контекстов в нашем собственном мышлении на совершенно другую тему. Для раскрытия ума к новым контекстам особенно полезны новые стимулы, которые кажутся неоднозначными — как в сюрреалистической живописи.

В-четвертых, поскольку сознательное наблюдение коллапсирует когерентную суперпозицию, бессознательные процессы имеют определенное преимущество. Затем несколлапсированные когерентные суперпозиции могут воздействовать на другие несколлапсированные когерентные суперпозиции, тем самым создавая гораздо больше возможностей для выбора в окончательном коллапсе.

И в-пятых, так как необходимым компонентом квантовой модальности является нелокальность, можно повысить вероятность творческого акта, разговаривая и работая с другими людьми — как в случае «мозгового штурма». Коммуникация выходит за пределы локальных взаимодействий и локально заученных оснований знания участников, и высока вероятность того, что целое будет больше, чем сумма частей.

Таким образом, хотя квантовая модальность играет важную роль, позволяя нам совершать скачок за пределы системы, необходимый для открытия подлинно нового контекста (вдохновение), классическая модальность выполняет не менее важную функцию, обеспечивая настойчивость воли (кропотливую работу). То, как о важности этой настойчивости сказал Г. Спенсер Браун, вызывает неумолимое ощущение того, что значит иметь жгучий вопрос: «Чтобы прийти к простейшей истине, как знал и делал Ньютон, требуются годы раздумий. Не деятельности. Не рассуждений. Не вычислений. Не кропотливой работы. Не чтения. Не разговоров. Нужно просто постоянно помнить о том, что требуется узнать».

Эго творческого человека должно обладать сильной волей, чтобы быть настойчивым, и должно быть способно справляться с тревогой, связанной с незнанием — с квантовым скачком в новое. Вклад классического эго верно оценивает изречение: «Гений — это 2 процента вдохновения и 98 процентов упорного труда».

Третья, заключительная стадия творческого процесса — проявление творческой идеи — это встреча идеи и формы. Основная ответственность за предоставление формы творческой идее, порожденной на второй стадии, ложится на классическую модальность. Она должна приводить в порядок и организовывать элементы идеи, и подтверждать, что идея работает, но при этом происходит множество переходов туда и обратно между идеей и формой. Этот процесс взаимодействия носит сложноиерархический характер.

Таким образом, творчество представляет собой сложноиерархическую встречу классической и квантовой модальностей самости: информации и коммуникации, труда и вдохновения, формы и идеи[80]. Эго должно действовать — но под руководством аспекта самости, который оно не знает. В особенности оно должно противиться сведению творческого процесса к простой иерархии заученных программ. Такое сведение ради эффективности — естественная, но достойная сожаления тенденция эго. Следующие строки из Рабиндраната Тагора резюмируют все эти аспекты творческой встречи:

Мелодия стремится сковывать себя в ритме,

В то время как ритм изливается в мелодию.

Идея стремится обрести плоть в форме,

А форма — обрести свободу в идее.

Бесконечное ищет соприкосновения с конечным,

А конечное — высвобождения в бесконечном.

Что это за драма между созиданием и уничтожением —

Это бесконечное колебание между идеей и формой ?

Связанность стремится добиться свободы,

А свобода ищет отдохновения в связанности.

Творческое переживание «эврика»

Говорят, что когда Архимед, находясь в ванне, открыл принцип плавучести, он забыл о своей наготе и кинулся на улицу, радостно крича: «Эврика, эврика» (я нашел, я нашел). Это знаменитый пример опыта внезапной догадки. Как можно объяснить этот опыт?

Модель творчества как встречи классического и квантового аспектов самости дает краткое объяснение опыта «эврика». Вспомните о задержке во времени между первичным и вторичным опытом. Наша поглощенность вторичными процессами, на которую указывает эта задержка, затрудняет осознание нашей квантовой самости и переживание квантового уровня нашего функционирования. Творческое переживание — это один из тех немногих моментов, когда мы, почти или полностью без задержки во времени, непосредственно переживаем квантовую модальность, и именно эта встреча вызывает душевный подъем — «эврика!».

Опыт «эврика» (или ага!), как правило, происходит на второй стадии творческого процесса; это не конечный продукт творческого акта. Очень важную часть процесса составляет третья стадия, которая состоит в придании явной формы творческой идее, порождаемой в опыте «эврика».

Поэтому у Архимеда, вероятно, было сильное переживание первичного процесса, вызвавшее у него экстаз. Я уже упоминал о работе Маслоу, касающейся пиковых переживаний. То, что Маслоу называет пиковыми переживаниями, можно интерпретировать и как творческие переживания «эврика», с той лишь разницей, что люди, о которых он пишет, не открывали новый физический закон. Вместо этого они демонстрировали примеры внутреннего творчества — творческого акта самореализации.

Внешнее и внутреннее творчество

Понимание творчества как обычного выражения квантовой самости может побуждать всякого заниматься творческой деятельностью. В этом контексте следует проводить различие между внешним и внутренним творчеством. Внешнее творчество включает в себя открытия во внешнем мире; результаты внешнего творчества предназначены для всего общества. Напротив, внутреннее творчество направлено на самого человека. Его результатом становится личное преобразование контекста жизни человека.

В случае внешнего творчества продукт, который мы создаем, конкурирует с существующими структурами общества. Таким образом, в дополнение к творческой увлеченности проблемой, которую предстоит решить, нам нужны талант или одаренность и знание существующих структур (включая раннее обусловливание). Это сочетание может встречаться у относительно немногих людей, хотя оно не обязательно должно быть таким редким.

Для внутреннего творчества не нужно ни таланта, ни эрудиции. Требуется лишь глубокая любознательность непосредственного, личного типа (в чем смысл моей жизни?). Необходимо лишь отдавать себе отчет в том, что с развитием эго возникает тенденция пренебрегать нашими творческими способностями — особенно в том, что касается дальнейшего саморазвития, — и, фактически, заявлять — я тот, кто я есть, я никогда не изменюсь. Для внутреннего творчества необходимо осознавать, что жизнь на уровне эго, какой бы успешной она ни была, содержит в себе тревогу и лишена радости.

Внутреннее творчество

Вселенная обладает творческой способностью; живым доказательством этого служит наше с вами творчество. В детерминистической вселенной мировой механизм позволяет нам развиваться только по его собственному образу и подобию — в качестве мыслящих машин. Но в действительности, никакого мирового механизма не существует. В своем желании гармонии, предсказания и контроля всего, что нас окружает, мы создавали идею мирового механизма и проецировали этот детерминистический образ на природу. Однако статистически гармоничная, закономерная вселенная была бы мертвой вселенной; наша вселенная не мертва потому, что мы не мертвы. Однако у нас действительно есть тенденция к статическому равновесию, подобному смерти: эта тенденция — эго.

Говорят, что персидский мистик Заратустра, родившись, рассмеялся. Подобно многим мифам, этот содержит важный смысл. Он показывает, что сознание, как только оно становится проявленным, оказывается в трудном положении — будучи смешным в своей неспособности избежать обусловливания. Только младенец может смеяться над обусловливанием. К тому времени, когда младенец достигнет взрослого возраста, он — как и всякий другой — будет обусловленным обществом и культурой, цивилизацией. Посмотрев фильм Вуди Аллена, мы вполне можем заключить, что за цивилизацию, за социальное обусловливание нам приходится расплачиваться неврозом; и Вуди Аллен совершенно прав. Велика вероятность того, что выросший ребенок будет невротически неспособным смеяться над своим обусловленным опытом.

Даже при этих условиях наша творческая природа то и дело прорывается через наше обусловливание. У некоторых из нас бывают творческие догадки. Другие сияют жизнью в танце. Третьи находят творческое вдохновение в совершенно неожиданных контекстах. Это — напоминания. Когда творчество прорывается сквозь эго, мы получаем возможность запомнить, что существует нечто за пределами обусловленной самости. Тогда мы можем задумываться о том, как открыть это запредельное. Как найти прямую связь с источником жизнеутверждающего смысла?

Мы очень часто восхищаемся собой и своими манипуляциями. Нередко это восхищение бывает сильнее всего в юности. Мы пленяемся своими творческими способностями и используем их, чтобы манипулировать миром. У многих из нас это самовосхищение продолжается достаточно долго; у некоторых людей оно не кончается никогда. Более того, это восхищение часто бывает плодотворным, и оно дало нам многие чудеса нашей цивилизации.

Но ничто не вечно в этом мире. Хотя вчера я мог испытывать творческий подъем, сегодня укус трехголового демона всеобщих бед мог наполнить меня тоской. Три головы демона — это скука, сомнение (конфликт) и страдание.

Что мы делаем, когда подобное страдание затопляет нас в повседневной жизни? Если мы все еще очарованы собой, то придумываем способы его избегать. В порой маниакальном бегстве от скуки мы гонимся за новизной — новым партнером или новой компьютерной игрой — как защитой от этого конкретного демона. Чтобы избежать боли дискомфорта, мы стремимся к удовольствиям — еде, сексу, наркотикам и тому подобному. И мы замыкаемся в жестких системах убеждений, чтобы гарантированно предупреждать сомнение. Увы, все эти усилия — просто добавочное обусловливание.

Пытаться разрешать проблемы внутренней пустоты и сомнения с помощью внешней наполненности или внутренней строгости — это классический подход материализма. Если мы можем изменять мир (и других людей, как часть этого мира), то нам не нужно менять самих себя. И тем не менее, поскольку реальность не статична, мы все-таки меняемся: мы становимся циничными или скатываемся к ошеломляющей безнадежности. Мы колеблемся между взлетами и падениями, горами и долинами, и жизнь становится поездкой на «американских горках» — дешевой мелодрамой, мыльной оперой.

Даже наша замечательная цивилизация, которой мы справедливо гордимся, постоянно нам угрожает. Творчество наших собратьев, создавшее нашу индустрию развлечений, позволяющую избегать печали, также создало и средства разрушения, которые обещают и приносят страдания. Это заставляет некоторых из нас задумываться о том, возможно ли мудрое творчество. Можно ли использовать творчество, чтобы обретать мудрость? Можем ли мы выражать свои творческие способности созидательно?

Существует одна история о Гаутаме Будде: некогда в Бихаре, в Индии, где жил Гаутама, был очень вспыльчивый человек по имени Ангулимала, который поклялся убить тысячу человек. В качестве напоминания, и для подсчета своих жертв, он отрезал каждому убитому указательный палец и сделал из этих пальцев ожерелье, которое носил на шее (отсюда его имя Ангулимала, которое означает «ожерелье из пальцев»). Весьма жестоко, не так ли? Ладно, после того как он убил 999 человек, он пал жертвой количества (это явление хорошо известно в спортивных кругах — когда бывает трудно одержать беспрецедентную серию побед в бейсболе или выиграть последний этап теннисного турнира). Никто не подходил к нему достаточно близко, чтобы стать тысячной жертвой. Затем появился Будда. Игнорируя все мольбы и предостережения, Будда подошел к Ангулимале. Даже Ангулимала был удивлен, что Будда пришел к нему добровольно. Что же это за человек?

«Ладно, за твою храбрость я дарую тебе одно желание», — великодушно предложил Ангулимала.

Будда попросил, чтобы он отрубил ветку у стоявшего неподалеку дерева. Р-раз, и это было сделано.

«Почему ты напрасно истратил свое желание?»

«Не выполнишь ли ты мою вторую просьбу, просьбу умирающего человека?» — смиренно спросил Будда.

«Ладно. Что это за просьба?»

«Не вернешь ли ты эту упавшую ветку в ее прежнее состояние на дереве?» — с абсолютной невозмутимостью спросил Будда.

«Я не могу этого сделать!» — в удивлении вскричал Ангулимала.

«Как ты можешь что-либо уничтожать, не зная, как создавать? Как возрождать? Как вновь соединять?» — спросил Будда, Говорят, что эта встреча оказала на Ангулималу такое влияние, что он стал просветленным.

Но вопрос, который задавал Будда два с половиной тысячелетия назад, сохраняет свою актуальность и сегодня. Представьте себе, что мы задаем этот же вопрос нашим ученым, которые используют свои творческие способности для создания оружия уничтожения. Как, по-вашему, они на него ответят?

Неуправляемое творчество — это палка о двух концах. Его можно использовать для усиления эго за счет цивилизации. Следует применять творческие способности с мудростью, которая ведет к преобразованию нашего существа, чтобы мы могли бескорыстно любить или действовать альтруистически. Но как человек обретает мудрость?

Невозможно конкретно описать, что вызывает мудрость или делает человека мудрым. В дзэнской истории об этом говорится так: монах просит учителя объяснить реальность за пределами реальности. Учитель поднимает с земли гнилое яблоко и дает его монаху; монах становится просветленным. Суть истории такова: небесное яблоко мудрости — это совершенство. Земные яблоки знания, посредством которого мы понимаем идею трансценденции, — это гнилые яблоки, всего лишь сбивающие с толка аллегории и метафоры. Однако это все, что у нас есть; нам придется начинать с этого.

Если вы способны справляться с неопределенностью бытия за пределами эго, то вы готовы для внутреннего творчества. К методам внутреннего творчества относится медитация, которую можно было бы определить как практическую попытку достижения самотождественности за пределами эго. В некоторых техниках внутреннего творчества, например в дзэнских коанах, используются явные парадоксы. В других техниках парадоксы бывают более тонкими.

Один парадокс таков: мы используем эго для выхода за пределы эго. Как это возможно? На протяжении веков многие мистики дивились этому парадоксу внутреннего творчества, но он исчезает при рассмотрении с точки зрения новой психологии самости (главы 12 и 13). Наша самость — это не эго. Эго — это только временная, рабочая тождественность самости[81]. Пытаясь сильнее смещать центр тяжести своего существа в сторону квантовой модальности, мы обнаруживаем, что не можем вызывать квантовые скачки никакими обусловленными маневрами. Поэтому мы методично разрушаем обусловливание. Мы не можем получить больший доступ к квантовой модальности, если постоянно подпитываем демона несчастья — одного из агентов эго. Поэтому мы отказываемся от погони за удовольствиями, от привязанности к возбуждению, от неистовых попыток избежать скуки, сомнения и боли. Мы отказываемся от ограничивающих систем убеждений, вроде материализма. Что происходит? Вы готовы это узнать?

Иными словами, по мере накопления опыта в нашей психике постоянно происходят изменения, но обычно это изменения низкого уровня. Они нас не преобразуют. Во внутреннем творчестве мы направляем творческие способности именно на самотождественность. Обычно творчество направлено на изменение внешнего мира, но когда мы творчески преобразуем собственную тождественность, это называется внутренним творчеством.

При внешнем творчестве квантовые скачки позволяют нам рассматривать внешнюю проблему в новом контексте. Во внутреннем творчестве квантовый скачок позволяет нам вырваться из сложившихся схем поведения, которые, вместе взятые, составляют то, что именуется характером, развившимся в процессе нашего взросления. У некоторых людей для этого требуется дискретный опыт «эврика» или квантовый скачок. У других, по-видимому, происходит постепенный поворот кругом. Это всегда связано с терпеливым осознанием непосредственного состояния дел, того, какие препятствия возникают от нашего прошлого обусловливания и не дают нам жить в новом контексте, о котором мы интуитивно догадываемся.

Помните пещеру Платона? Платон так описывал ситуацию человеческих существ применительно к их опыту вселенной: мы находимся в пещере, привязанные к своим сиденьям, и наши головы закреплены так, чтобы мы всегда смотрели на стену. Вселенная — это театр теней, проецируемых на стену, и мы наблюдаем тени. Мы наблюдаем иллюзии, которым позволяем нас обусловливать. Настоящая реальность находится позади нас, в свете, который создает тени на стене. Но как мы можем увидеть свет, будучи привязанными так, что не можем повернуть головы? Что хотел сказать Платон своей аллегорией? И как насчет нас, людей в пещере? Мы тоже отбрасываем тень на стену — тень, с которой мы отождествляемся. Как ослабить эту эго-тождественность?

Современный Платон — Кришнамурти — предлагает такой ответ: нам нужно сделать полный поворот кругом, а для этого требуется полное осознание ситуации, того, что мы есть, и что такое наше обусловливание.

Например, представьте себе, что вы ревнивы. Каждый раз, когда значимый для вас другой человек разговаривает с человеком противоположного пола, вы испытываете острые приступы сомнения в себе и гнева. Вы пытаетесь изменить свои чувства и поведение, но не можете измениться, только думая и рассуждая. Именно здесь в игру вступает внутреннее творчество. Техники внутреннего творчества призваны создавать небольшой просвет между вами и вашим эго-отождествлением. В этом просвете вы можете использовать свою свободную волю — неотъемлемое право вашей квантовой модальности.

Итак, что же нужно делать для достижения преобразования? Для внешнего творчества мы развиваем талант или определенную компетентность, или то и другое — однако творчество не сводится к этим вещам.

Сходным образом, для внутреннего творчества человек развивает и практикует осознание своего обусловливания — того, что внутри[82]. При внешнем творчестве, если у нас достаточно таланта и мы выработали определенную компетентность, если мы непредвзяты и у нас есть жгучий вопрос, то может произойти творческий квантовый скачок. Точно так же, во внутреннем творчестве, когда мы осознаем свой потенциал внутреннего роста, но не имеем никаких претензий в отношении себя, когда мы уязвимы, может произойти изменение. Поэтому в любом случае то, что вы делаете — это просто пусковой механизм. И внутреннее, и внешнее творчество связаны с отсутствием непрерывности и причинности.

Как мы узнаем, что совершили преобразование? Мы узнаем об этом, когда контекст нашей жизни смещается от уровня нашего личного эго к уровню буддхи, от преобладания классической самости к более всестороннему функционированию и в классической, и в квантовой модальностях. Что это означает? Проще всего сказать, что это означает общее состояние жизни с естественным чувством любви и служения другим — естественного отказа от своей отдельности в пользу квантовой самости. Рэбби Хилел говорил:

Если я существую не для себя самого, то кто я?

Если я существую только для себя самого, то что я ?[83]

Когда оба вопроса с равной настойчивостью побуждают нас к действию, имеет место преобразование. Однако преобразование — это постоянный процесс, всегда определяющий все более сострадательный контекст для нашего бытия.

Стадии взрослого развития

Пожалуй, из всех культур самые обширные исследования внутреннего творчества были проведены в Восточной Индии. Одно из их открытий, которое теперь подтверждается наукой, — это связь внутреннего творчества с развитием. Индуистские исследователи внутреннего творчества обрисовали четыре периода его развития:

1. Брахмачарья (что буквально означает «безбрачие») — период обучения и развития эго (включая начальное приобщение к духовности), охватывающий детство и юность.

2. Гархастха (что буквально означает «жизнь домохозяина») — период жизни в мире с эго-тождественностью и наслаждения горько-сладкими плодами мира.

3. Банапрастха (что буквально означает «жизнь в лесу») — период самопознания и культивации пробуждения буддхи.

4. Санньяса (что буквально означает «отречение») — период развития на уровне буддхи, ведущий к самоотречению и превосхождению всякой двойственности, всех различных побуждений и, таким образом, к освобождению.

Сегодняшняя парадигма психологии, как правило, признает только первые два из этих уровней развития. Однако немногие исследователи — в особенности, Эрик Эриксон, Карл Роджерс и Абрахам Маслоу — предложили более широкий контекст для развития человеческого существа.

Также заслуживает внимания идея кризиса или перехода в середине жизни, получившая популярность в 1970-е гг. Очевидно, эта формулировка касалась многих людей, о чем свидетельствует следующая шутка: священник, пастор и рэбби спорили о том, с какого момента начинается человеческая жизнь. Священник давал стандартный ответ: «Жизнь начинается в момент зачатия». Пастор уклонялся от прямого ответа: «Быть может, жизнь начинается через двадцать дней, или около того?» Наконец, рэбби сказал: «Жизнь начинается, когда уходят твои дети и умирает твоя собака».

В следующей главе я буду исследовать идею пробуждения буддхи в свете идеалистической литературы и догадок, изложенных в этой книге. Дальнейшее развитие на уровне буддхи, ведущее к свободе, которая в индуизме называется мокша, а в буддизме — нирвана, носит чрезвычайно эзотерический характер и выходит за рамки данной книги[84].