Ритм: его польза (227–234)

Ритм: его польза (227–234)

Так как мы сказали о ритмической речи подробнее, чем кто-либо до нас, теперь скажем о пользе такого рода речи.

(227) Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, Брут, что говорить красиво, как говорит истинный оратор, это не что иное, как выражать прекрасные мысли отборнейшими словами. Никакая мысль не будет полезна оратору, не будучи изложена складно и законченно, и никакие слова не явят свой блеск, не будучи тщательно расположены; и как тому, так и другому яркость придается ритмом. Однако ритм – об этом следует непрестанно напоминать – не только не должен быть стихотворным, но, напротив, всячески уклоняться от него, избегая сходства с ним: дело в том, что одни и те же ритмы имеются не только у ораторов с поэтами, но и вообще во всяком разговоре и при всяком звучании, какое только можно измерить нашим ухом, и лишь порядок стоп определяет, будет ли похоже произносимое на прозу или на стихи.

(228) Итак, этот прием – предпочтем ли мы называть его построением, или отделкой, или ритмом, – необходимо применять всякому, кто хочет говорить пышно, и не только для того, чтобы речь не лилась безостановочным потоком, как говорят Аристотель и Феофраст[234] (ведь остановку в ней должно определять не дыхание оратора или препинание писца, а требование ритма), но еще и потому, что стройная речь бывает гораздо сильнее беспорядочной. И как мы видим, что кулачные бойцы, а также гладиаторы и при осторожной обороне и при стремительном нападении в каждом своем движении обнаруживают известную выучку, так что все, что в их приемах полезно для боя, то и приятно для зрения, – так и оратор не нанесет тяжкого удара, если не будет удобного случая для нападения, и не сможет удачно уклоняться от натиска, если не найдет достойного отступления.

(229) И как движения тех атлетов, которых греки называют невышколенными, такой представляется мне речь тех, кто не замыкает мысли ритмически. Не сумев достигнуть этого из-за невежества учителей, из-за слабых способностей или из-за нераденья в работе, они обычно говорят, будто от расположения слов речь теряет силу, между тем как на самом деле иначе в ней и быть не может ни сил, ни напора.

Но это искусство требует усердного упражнения, иначе мы рискуем уподобиться тем, кто посягнул на этот образ речи, но не совладал с ним. Так, опасно слишком откровенно переставлять слова для большей плавности или округленности речи.

(230) Л. Целий Антипатр[235] в предисловии к "Пунической войне" заявляет, что он это допускал лишь по необходимости – как наивен он в своей откровенности и как разумен, покорствуя необходимости! Но он и вообще был неопытен: а нам неопытность не послужит извинением ни в речи, ни в письменном сочинении, ибо нет ничего незаменимого, а если бы что и было, так надо ли в этом признаваться? Он же, извиняясь перед Л. Элием, которому он посвящает свое сочинение, просит для себя снисхождения и пользуется перестановками слов, хотя от этого его фразы наполняются и закругляются ничуть не более складно. А у других, и главным образом у азианцев, более всего порабощенных ритмом, можно найти пустые слова, вставленные как бы для заполнения ритма; некоторые же дробят и рубят ритм, впадая в низменный род речи, похожий на стишки, – порок, берущий начало главным образом от Гегесия.

(231) Третий недостаток – тот, в котором повинны первейшие из азианских риторов, Гиерокл и Менекл; впрочем, я их вовсе не собираюсь недооценивать: хотя они и далеки от образов действительности[236] и от аттических уставов, однако возмещают этот недочет обилием и легкостью; но не было у них разнообразия, и почти все заключения делали они одинаковыми. Кто избежит всех этих недостатков – и перестановки слов, изобличающей искусственность, и лишних слов, как бы затыкающих щели, и дробных ритмов с раздерганными мыслями, и вечного топтания в кругу одних и тех же ритмов, – тот избежит едва ли не всех недостатков вообще. А о тех достоинствах, которые явно противоположны всем этим недостаткам, нами было сказано уже немало.

(232) Каково значение складной речи, можно убедиться на опыте: если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. Так например[237], в нашей речи за Корнелия и всюду далее: "Neque me divitiae movent, quibus omnes Africanos et Laelios multi venalici mercatoresque superarunt" – измени немного, чтобы получилось "multi superarunt mercatores venalicique", и все погибнет. Далее: "neque vestis aut caelatum aurum et argentum, quo nostros veteres Marcellos Maximosque multi eunuchi e Syria Aegyptoque vicerunt" – измени слова, и получится: "vicerunt eunuchi e Syria Aegyptoque". Третий пример: "neque vero ornamenta sunt villarum, quibus L. Paullum et L. Mummium, qui rebus his urbem ltaliamque omnem referserunt, ab aliquo video perfacile Deliaco aut Syro potuisse superari"[238]– сделай так: "potuisse superari ab aliquo Syro aut Deliaco";

(233) разве не видишь, как малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком? Так же, если ты выхватишь какую-нибудь несвязную фразу беспорядочного оратора и обточишь ее, слегка меняя порядок слов, то форма ее, прежде расплывчатая и бессвязная, станет складной. Так, возьми из речи Гракха перед цензорами[239]: "Abesse non potest quin eiusdem nominis sit probos improbare, qui improbos probet"[240]– насколько лучше было бы сказать: "Quin eiusdem hominis sit, qui improbos probet, probos improbare!"