Реформа, революция и поиск Бога
Реформа, революция и поиск Бога
Река тем утром была серой, подобно литому свинцу. Солнце поднялось из-за спящего леса, большое, с горящим сиянием, но облака прямо над горизонтом вскоре его спрятали, и целый день солнце и облака воевали друг с другом до окончательной победы. Обычно на реке были рыбаки в своих лодках, походивших по форме на гондолы. Но тем утром их не было, и река была одинока. Вздутый труп какого-то крупного животного проплыл мимо, и на нем сидело несколько стервятников, визжа и разрывая плоть. Другим хотелось заполучить их долю, но они были отброшены огромными, махающими крыльями, это продолжалось до тех пор, пока те, кто уже сидел на трупе, не наелись досыта. Вороны, неистово каркая, пробовали втиснуться между большими, более неуклюжими птицами, но у них не было ни малейшего шанса. За исключением этого шума и порхания вокруг трупа, широкая, изгибающаяся река была мирной. Деревня на другом берегу бодрствовала в течение часа или двух. Сельские жители кричали друг другу, и их сильные голоса разносились над рекой. В этих криках было что-то приятное, они были теплыми и дружественными. Голос доносился через реку, раскатываясь в чистом воздухе, и другой отвечал ему откуда-то сверху по течению или с противоположного берега. Ничего, казалось, не нарушало тишину утра, в которой было ощущение великого, прочного умиротворения.
Автомобиль шел по неровной, заброшенной дороге, поднимая облако пыли, которая садилась на деревьях и на немногочисленных сельчанах, которые проделывали путь из грязного, разросшегося города. Школьники тоже пользовались той дорогой, но они, казалось, не возражали против пыли, они были поглощены смехом и игрой. При въезде на главную дорогу автомобиль проехал через город, пересек железную дорогу и скоро снова оказался на открытой местности. Здесь было очень красиво. На зеленых полях и под огромными, старыми деревьями паслись коровы и козы. Поездка через город, с его грязью и нищетой, казалось, забрала красоту земли, но теперь она снова вернулась, и вы были удивлены увидев совершенство земли и земных творений. Верблюды, большие и хорошо откормленные переносили связки с джутом. Они никогда не спешили, сохраняли устойчивую походку, прямо держа свои головы. На вершине каждой связки сидел человек, понукая неуклюжее животное идти вперед. Вы были удивлены кода увидели на дороге двух огромных, медленно покачивающихся слонов, покрытых красной тканью вышитой золотом, а их бивни были украшены серебряными лентами. Их вели на какое-то религиозное мероприятие, и одеты они были как раз для этого случая. Слонов остановили, и состоялся какой-то разговор. Огромная масса возвышалась над вами, но они были добрыми, и вся вражда и гнев улетучивались. Вы гладили их грубую кожу, кончик хобота коснулся вашей ладони, мягко, с любопытством, и отодвинулся. Человек закричал, чтобы заставить их снова идти, и земля, казалось, задвигалась вместе с ними. Мимо прошла тощая, изнуренная лошадь, запряженная в двухколесную повозку. У нее не было верха, и она везла мертвое тело человека, обернутое в белую ткань. Тело было крепко привязано к полу тележки, не имеющей пружин и, когда лошадь неслась по неровной дороге, то извозчика и труп трясло с неимоверной силой.
Самолет с севера прибыл, и пассажиры выходили, чтобы сделать получасовой отдых перед новым взлетом. Трое из них были политическими деятелями, и, судя по их виду, были очень важными людьми, — члены кабинета министров. Они спустились по цементной дорожке подобно судну, проходящему через узкий канал, всесильные и в целом выше общего стада. Другие пассажиры заняли несколько мест позади них. Каждый знал, кем они были, если кто-то не знал, ему рассказывали, и толпа утихла, наблюдая больших людей в их славе. Но земля была все еще зеленой, лаяла собака, и на горизонте были заснеженные горы. Удивительный для созерцания вид.
Маленькая группа собралась в большой, голой комнате, говорили только четверо из них, и так или иначе эти четверо, казалось, говорила за всех. Это не было заранее спланированное событие, это случилось вполне естественно, и все были очевидно довольны. Один из этих четырех, большой человек с уверенным видом, был склонен к быстрым и легким утверждениям. Второй был не настолько физически большим, но имел острый взгляд и определенную легкость поведения. Двое других были поменьше, и все они, должно быть, были начитаны, и слова легко слетали с их губ. Им было где-то за сорок, и они повидали кое-что в жизни, занимаясь различными вещами, которыми они интересовались.
«Я хочу поговорить о расстройстве, — сказал большой человек. — Это проклятие моего поколения. Все мы, кажется, так или иначе, расстроены, и некоторые из нас становятся ожесточенными и циничными, всегда критикуя других и сгорая от нетерпения сокрушить их. Тысячи были ликвидированы в политических репрессиях, но мы должны помнить, что можем также убивать других словом и жестом. Лично я не циничен, хотя отдал большую часть своей жизни социальной работе и усовершенствованию общества. Подобно многим другим людям, я немного увлекался коммунизмом и ничего в нем не нашел, если это и есть в нем что-то, так это регрессирующее движение, и, конечно, не имеет будущего. Я был в правительстве, и так или иначе это немного для меня значило. Я довольно много читал, но чтение не облегчает душу. И хотя я быстр в споре, мой интеллект говорит одно, а мое сердце — другое. Я воевал годы сам с собой, и казалось, что нет выхода из этого внутреннего конфликта. Я — сгусток противоречий, и внутри я медленно умираю… Я не хотел говорить обо всем этом, но так или иначе я говорю. Почему внутри мы умираем и увядаем? Это происходит не только со мной, но также и с великими земли этой».
Что вы подразумеваете под смертью, увяданием?
«Можно занимать ответственную должность, можно упорно трудиться и добраться до вершины, но внутри оставаться мертвым. Если бы вы сказали так называемым великим среди нас, тем, чьи имена появляются каждый день в газетных сообщениях об их действиях и высказываниях, что они являются, по существу, тупыми и глупыми, они были бы напуганы. Но, как и остальная часть, они также увядают, портятся внутри. Почему? Мы ведем моральную, подобающую жизнь, все же в глазах нет огня. Некоторые из нас показывают это внешне, по крайней мере я не думаю так, и все же наша внутренняя жизнь угасает. Знаем ли мы это или нет, и живем ли мы в министерских зданиях или в голых комнатах преданных рабочих, духовно мы стоим одной ногой в могиле. Почему?»
Может быть это от того, что мы задыхаемся из-за нашего тщеславия, гордости из-за успеха и достижения, всего того, что имеет большую ценность для ума? Когда ум отягощен тем, что он накопил, сердце увядает. Разве это не очень странно, что каждый хочет взобраться по лестнице успеха и признания?
«Мы воспитаны на этом, и я предполагаю, что пока восходишь по лестнице или сидишь наверху, расстройство неизбежно. Но как преодолеть это чувство расстройства?»
Очень просто: не поднимайтесь. Если вы видите лестницу и знаете, куда она ведет, если вы понимаете более глубокие значения и не ставите ногу даже на ее первую ступеньку, вы никогда не будете расстроены.
«Но я не могу просто сидеть, не двигаясь, и деградировать!»
Вы сейчас деградируете, посреди вашей непрерывной деятельности.
Если, подобно самодисциплинированному отшельнику, вы просто будете сидеть, не двигаясь, в это время внутренне сгорая от желаний, от всех страхов из-за амбиции и зависти, вы продолжите увядать. Разве это не истинно, сэр, этот распад приходит с респектабельностью? Это не означает, что нужно стать неуважаемым. Но вы ведь очень добродетельны, не так ли?
«Я пробую быть таким».
Добродетель общества ведет к смерти. Ощущать добродетельность означает умирать достойно. Внешне и внутренне вы приспосабливаетесь к правилам социальной этики, не так ли?
«Если бы большинство из нас не делало так, рухнула бы целая структура общества. Вы проповедуете моральную анархию?»
Разве? Социальная этика — это простая респектабельность. Амбиция, жадность, тщеславие достижения и признания, зверство власти, положение, убийство во имя идеологии или страны — все это этика общества.
«Тем не менее, наши социальные и религиозные лидеры действительно проповедуют против некоторых из этих вещей, по крайней мере».
Факт — это одно, а проповедование — это другое. Убивать ради идеологии или страны очень достойно, и убийца, генерал, который организовывает массовое убийство, высоко ценится и награждается. Человек власти занимает важное место на земле. Проповедующий и те, кому проповедуют, находятся в одной лодке, верно?
«Мы все находимся в одной лодке, — вставил второй, — и мы боремся за то, чтобы что-то с этим сделать».
Если вы видите, что лодка имеет много дыр и быстро тонет, разве вы не выпрыгнете?
«Лодка не такая уж плохая. Мы должны починить ее, и каждый должен приложить руку. Если каждый сделает это, лодка останется на плаву на реке жизни».
Вы социальный работник, верно?
«Да, сэр, так, и я имел честь быть близким помощником некоторых из наших самых великих реформаторов. Я полагаю, что реформа, а не революция, является единственным выходом из этого хаоса. Посмотрите, к чему привела русская революция! Нет, сэр, по-настоящему великие люди всегда были реформаторами».
Что вы подразумеваете под реформой?
«Реформировать — значит постепенно улучшать социальные и экономические условия людей благодаря различным программам, которые мы разработали. Это должно уменьшить бедность, избавить от суеверия, от классовых разногласий и так далее».
Такая реформа всегда происходит в пределах существующих социальных рамок. Наверху может оказаться другая группа людей, может вступить в силу новое законодательство, может произойти национализация некоторых отраслей промышленности и все остальное по части этого. Но все это — всегда в пределах существующей структуры общества. И это то, что называется реформой, не так ли?
«Если вы возражаете против этого, тогда вы можете только защищать революцию. Но все мы знаем, что великая революция после Первой мировой войны с тех самых пор проявила себя как регрессирующее движение, как заметил мой друг, виновная во всяких ужасах и подавлениях. В промышленном отношении коммунисты могут продвигаться, они могут равняться или превосходить другие нации, но не хлебом единым живет человек, и мы, конечно же, не хотим следовать по тому образцу».
Революция в пределах определенных рамок, в пределах структуры общества вообще не революция. Она может быть прогрессивной или регрессирующей, но как реформа, она — это только видоизмененное продолжение того, что было. Какой бы реформа ни была хорошей и необходимой, она может только произвести поверхностное изменение, которое снова потребует дальнейшей реформы. Нет конца этому процессу, потому что общество вечно разлагается в пределах рамок его собственного существования.
«Вы тогда придерживаетесь мнения, сэр, что всякая реформа, пусть даже выгодная, — это ничто иное как путаница и что реформа никоим образом не может привести к полному преобразованию общества?»
Полное преобразование никогда не сможет произойти в пределах рамок общества, будь то общество тираническим или так называемым демократическим.
«Разве демократическое общество не более важное и разумное, чем полицейское или тираническое государство?»
Конечно.
«Тогда, что вы подразумеваете под рамками общества?»
Рамки общества — это человеческие взаимоотношения, основанные на амбициях, на зависти, на личном или коллективном желании власти, на иерархическом отношении, на идеологиях, догмах, вере. Такое общество обычно может и действительно призывает верить в любовь, в доброту, но оно всегда готово идти воевать, убивать. В пределах этих рамок изменение — это вовсе не изменение, каким бы революционным оно ни казалось. Когда пациент нуждается в неотложной операции, глупо просто облегчать симптомы.
«Но кто должен быть хирургом?»
Вы должны сами себя оперировать, а не полагаться на другого, каким бы хорошим специалистом вы его ни считали. Вам нужно выйти из рамок общества, рамок жадности, алчности, противоречия.
«Повлияет мой выход из рамок на общество?»
Сначала выйдите из них и посмотрите, что случится. Оставаться в пределах рамок и спрашивать, что случится, если вы выйдите из них, это форма побега, извращенное и бесполезное любопытство.
«В отличие от этих двух господ, — сказал третий мягким, приятным голосом, — я не знаю ни одного из выдающихся людей. В целом я вращаюсь в другом кругу. Я никогда не думал о том, чтобы стать знаменитым, а оставался на заднем плане, анонимно делая мою работу. Я отказался от своей жены и детей, отбросил радости дома и полностью посвятил себя работе по освобождению нашей страны. Все это я делал совершенно искренне и с большим усердием. Я не искал власть для себя самого, я только хотел, чтобы наша страна была свободной, чтобы развилась до святой нации, чтобы вновь имела славу и благосклонность, какой была Индия. Но я видел все, что происходило, я наблюдал тщеславие, помпезность, коррупцию, фаворитизм и слышал лицемерие различных политических деятелей, включая лидеров партии, к которой я принадлежал. Я не жертвовал своей жизнью, своими удовольствиями, своей женой, своими деньгами, чтобы коррумпированные люди могли управлять землей. Я сторонился власти только для блага страны, чтобы увидеть, как эти амбициозные политики занимают должности во власти. Я теперь осознаю, что потратил впустую лучшие годы моей жизни, и мне хочется совершить самоубийство».
Другие молчали, потрясенные тем, что было сказано, поскольку они были все политиками и фактически, и в душе.
Сэр, большинство людей действительно скручивает свои жизни в запутанный узел и, возможно, обнаруживает это слишком поздно или вообще никогда. Если они достигают положения и власти, они наносят вред во имя страны, становятся интриганами во имя мира или Бога. Тщеславие и амбиция царствуют всюду на земле, с различными степенями варварства и жестокости. Политическая деятельность обеспокоена только очень малой частью жизни, она имеет свою важность, но когда она узурпирует целую сферу существования, как делает сейчас, она становится чудовищной, развращая мысль и действие. Мы прославляем и уважаем человека у власти, лидера, потому что в нас есть та же самая жажда власти и положения, то же самое желание управлять и диктовать. Именно каждый индивидуум порождает лидера, именно из-за замешательства каждого человека, зависти, амбиции создается лидер, и следовать за лидером означает следовать за собственными требованиями, побуждениями и расстройствами. Лидер и последователь оба ответственны за горе и смятение человечества.
«Я признаю истинность того, что вы говорите, хотя для меня трудно подтвердить это. И теперь, после стольких лет, я действительно не знаю, что делать. Я плакал слезами своей души, но что проку от этого? Я не могу переделать то, что сделано. Я вдохновлял тысячи словом и действием. Многие из них подобны мне, хотя не в таком чрезвычайно тяжелом положении. Они сменили лояльность от одного лидера к другому, от одной партии к другой, от одного набора слов-уловок к другому. Но я вышел из этого всего, и близко не хочу подходить к какому-то из лидеров снова. Я напрасно боролся все эти годы, сад, который я так тщательно выращивал, превратился в глыбы и камни. Моя жена мертва, и у меня нет товарища. Теперь-то я вижу, что следовал за искусственными богами: государством, властью, лидерами и скрытым тщеславием из-за собственной важности. Я был слеп и глуп».
Но если вы действительно чувствуете, что все, ради чего вы работали, глупо и тщетно, что это только ведет к дальнейшему страданию, тогда уже есть начало ясности. Когда вашим намерением было идти на север, а вы обнаружили, что на самом деле двигались на юг, само это открытие — это уже поворот на север. Не так ли?
«Не все так просто. Я вижу теперь, что путь, которым я следовал, ведет лишь к страданию и разрушению человечества. Но я не знаю другого пути, по которому следовать».
Нет никакого пути к тому, что является вне всех путей, которые создал и протоптал человек. Чтобы найти эту непройденную реальность, вы должны увидеть истину в ложном, или ложное как ложное. Если вы чувствуете, что путь, которым вы шагали, ложный, не в сравнении с чем-то еще, не через суждение из-за разочарования, не через оценку социальной морали, а ложное само по себе, тогда само это восприятие ложного является пониманием истинного. Вы не должны следовать истинному: истинное освобождает вас от ложного.
«Но я все еще чувствую желание самоубийства и покончить со всем этим».
Желание покончить со всем этим — это результат горечи, глубокого расстройства. Если путь, которым вы следовали, даже при том, что он по сути совершенно ложный, привел к тому, что вы считали целью, если бы, одним словом, вы были успешны, не было бы никакого чувства расстройства, горького разочарования. Пока вы не встретились с этим последним расстройством, вы никогда не подвергали сомнению то, что вы делали, вы никогда не задавались вопросом, чтобы выяснить, было ли это истинным или ложным по сути. Если бы вы задались вопросом, все было бы совсем по-другому. Вас смыло (унесло) потоком самоудовлетворения, и теперь он оставил вас изолированным, разбитым, разочарованным.
«Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду. Вы говорите, что любая форма самоудовлетворения, будь то в государственных делах, в добрых делах, в некой утопической мечте, неизбежно ведет к расстройству, к этому бесплодному состоянию ума. Теперь-то я совершенно ясно это осознаю».
Буйно расцветшая в уме доброта, что совсем отличается от того, чтобы быть «добрым», чтобы достичь цели или стать кем-то, сама по себе есть правильное действие. Любовь — это само по себе действие, сама по себе вечность.
«Хотя это поздно, — сказал четвертый, — можно спросить, поможет ли вера в Бога найти Его?»
Чтобы найти истину или Бога, не должно быть ни веры, ни неверия. Верующий такой же, как неверующий, ни один не найдет истину, потому что их мысли сформированы образованием, окружающей средой, культурой и собственными надеждами и страхами, радостями и печалями. Ум, который не свободен от всех этих условных влияний, никогда не сможет найти истину, что бы он ни делал.
«Тогда искать Бога не важно?»
Как может ум, который напуган, завистлив, алчен, обнаружить то, что вне его самого? Он найдет только его собственные проекции, образы, верования и умозаключения, на которые он ловится. Чтобы выяснить, что истинно или что ложно, ум должен быть свободен. Поиск Бога без понимания себя имеет очень малое значения. Поиск с поводом — это не поиск вообще.
«А может ли когда-либо быть поиск без повода?»
Когда имеется повод для поиска, цель поиска уже известна. Будучи несчастным, вы ищете счастье, поэтому вы прекратили искать, так как вы думаете, что уже знаете, каково счастье.
«Тогда неужели поиск — это иллюзия?»
Одна среди многих. Когда ум не имеет никакого повода, когда он свободен, и им не помыкает какое-либо желание, когда он полностью спокоен, тогда истина есть. Вам не нужно искать ее, вы не можете преследовать ее или заманить ее. Она должна прийти.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.