Печаль из-за жалости к себе

Печаль из-за жалости к себе

Было прекрасное время года — стояла теплая весна. Солнце пригревало умеренно, поскольку легкий ветерок дул с севера, где горы покрыты белоснежным покрывалом. Дерево возле дороги, еще неделю назад голое, теперь покрыто молодыми зелеными листьями, которые блестели на солнце. Молодые листья выглядели очень хрупкими, нежными и маленькими в обширном пространстве ума, земли и синего неба. Все же за короткий промежуток времени они, казалось, заполнили пространство всех мыслей. Ветерок рассеял лепестки по земле, среди которых сидели несколько детей. Это были дети шоферов и других слуг. Они никогда не пойдут в школу, навсегда оставшись бедняками на этой земле, но среди упавших лепестков около грязной дороги дети были частью земли. Они были напуганы, увидев незнакомца, сидящего с ними, и внезапно замолчали. Прекратив играть с лепестками, они в течение нескольких секунд сидели неподвижно, как статуи. Но их глаза светились любопытством и дружелюбием.

В маленьком, заброшенном саду у обочины цвело множество ярких цветов. Среди листьев дерева в том саду в полдень ворона пряталась в тени от солнца. Ее тело опиралось на ветку, а перья прикрывали когти. Она звала или отвечала другим воронам, и в течение десяти минут в ее карканье было пять или шесть различных звуков. В ее арсенале, по всей видимости, было намного больше звуков, но в данный момент ее устроили эти несколько. Она была ярко-черной, с серой шеей, с необыкновенными глазами, которые никогда не были спокойными, с клювом твердым и острым. Она полностью расслабилась и в то же самое время оставалась полностью активной. Было удивительно, как ум полностью соединился с той птицей. Он не наблюдал за ней, хотя рассматривал каждую деталь, сам он не был птицей, поскольку не было никакого отождествления с ней, он был с птицей, с ее глазами и острым клювом, как море с рыбой. Он был с птицей, и все же он проходил сквозь нее и вне ее. Острый, агрессивный и испуганный ум вороны был частью ума, который охватывал моря и время. Этот ум был обширным, безграничным, вне всякой меры, и все же он осознавал малейшее движение глаз той черной вороны среди новых, блестящих листьев. Он осознавал падающие лепестки, но не имел никакого центра внимания, никакой точки, от которой можно было бы следить. В отличие от пространства, которое всегда имеет в себе что-нибудь: частицу пыли, земли или небес, — он был полностью пуст и являясь пустым, мог следить без причины. У его внимания не было ни корня, ни ветвей. Вся энергия была в той пустой неподвижности. Это не была энергия, созданная с намерением, которая скоро рассеется. Это была энергия всего начала, жизнь, что не имеет времени как окончания.

Несколько человек пришли вместе, и, как только каждый пытался изложить проблему, другие начинали объяснять ее и сравнивать с их собственными испытаниями. Но горе нельзя сравнивать. Сравнение порождает жалость к себе, и затем следует несчастье. Беду нужно встречать напрямую, не с мыслью, что ваше несчастье больше, чем несчастье других.

Теперь все они молчали, и через время один из них начал.

«Моя мать умерла несколько лет назад. Совсем недавно я потерял также моего отца, и я полон раскаянья. Он был хорошим отцом, и я должен был быть многим для него, кем я не был. Наши интересы не совпадали, соответствующие образы наших жизней отдаляли нас. Он был религиозным человеком, но мое религиозное чувство было не настолько самозабвенным.

Отношения между нами были часто натянутыми, но по крайней мере это были хоть какие-то отношения, а теперь, когда его нет, я убит горем. Мое горе — это не только раскаяние, но также и чувство внезапного одиночества. Прежде у меня никогда не было такого горя, и оно весьма острое. Что мне делать? Как я должен преодолеть его?»

Если позволите поинтересоваться, вы страдаете из-за вашего отца, или же горе возникает из-за отсутствия отношений, к которым вы привыкли?

«Я не совсем понимаю то, что вы имеете в виду», — ответил он.

Вы страдаете из-за того, что ваш отец умер, или из-за того, что вы чувствуете себя одиноким?

«Все, что я знаю, это то, что я страдаю и хочу освободиться от этого. Я действительно не понимаю, что вы имеете в виду. Объясните, пожалуйста?»

Это довольно просто, разве нет? Либо вы страдаете во имя вашего отца, то есть потому, что он наслаждался жизнью и хотел жить, а теперь он умер, либо вы страдаете, потому что имелся разрыв в отношениях, которые так долго были столь значимыми, и вы внезапно осознаете одиночество. А теперь, которое из них? Вы страдаете, конечно же, не из-за вашего отца, а потому что вы одиноки, и ваша печаль — это то, что приходит из-за жалости к себе.

«Что точно является одиночеством?»

Вы никогда не чувствовали себя одиноким?

«Да, я часто предпринимал прогулки в уединении. Я длительное время гуляю один, особенно по выходным».

Разве нет различия между чувством одиночества и просто быть одному, как на прогулке в одиночку?

«Если есть, то не думаю, что я знаю, что означает одиночество».

«Не думаю, что мы знаем, вообще что хоть что-нибудь означает, ну кроме как на словах», — добавил кто — то.

Вы никогда сами не испытали чувство одиночества, как вы могли бы испытывать зубную боль? Когда мы говорим об одиночестве, мы испытываем психологическую боль из-за него или просто используем слово, чтобы указать на что-то, что мы никогда сами не испытывали? Мы действительно страдаем или только думаем, что страдаем?

«Я хочу знать, что такое одиночество», — ответил он.

Вы подразумеваете, что вы хотите его описание. Это переживание того, что вы полностью изолированы, чувство невозможности зависеть от чего-нибудь, быть отрезанным от всех взаимоотношений. «Я», эго по его собственной природе постоянно строит стену вокруг себя, вся его деятельность ведет к изоляции. Осознавая свою изоляцию, оно начинает отождествлять себя с добродетелью, с Богом, с собственностью, с человеком, со страной или идеологией, но такое отождествление — это часть процесса изоляции. Другими словами, мы убегаем всеми возможными способами от боли одиночества, от чувства изоляции, и поэтому мы никогда непосредственно сами его не испытываем. Это не подобно тому, когда боишься чего-то там, за углом, и никогда не сталкиваешься с этим, никогда не выясняешь, какое оно, а всегда убегаешь и находишь спасение в ком-то или в чем-то, что только порождает больший страх. Вы никогда не чувствовали себя одинокими, отрезанными от всего, полностью изолированными?

«Я вообще понятия не имею, о чем вы говорите».

Тогда, если можно поинтересоваться, вы действительно знаете, что такое горе? Вы испытываете горе так же сильно и остро, как вы бы испытывали зубную боль? Когда у вас болит зуб, вы действуете, вы идете к дантисту, но, когда есть горе, вы убегаете от него через объяснение, веру, спиртное и так далее. Вы действуете, но ваше действие — это не действие, которое освобождает ум от горя, не так ли?

«Я не знаю, что делать, и именно поэтому я здесь».

Прежде, чем вы узнаете, что делать, не должны ли вы выяснить, что такое горе фактически? Разве вы просто не сформировали идею, суждение о том, что такое горе? Конечно же, побег, оценка, страх мешают вам переживать его напрямую.

Когда вы страдаете от зубной боли, вы не формируете о ней идеи и мнения, вы только чувствуете ее и действуете. Но здесь нет никакого действия, немедленного или отдаленного, потому что вы в действительности не страдаете. Чтобы переносить и понимать страдание, вы должны смотреть на него, вы не должны убегать.

«Мой отец ушел безвозвратно, и поэтому я страдаю. Что я должен сделать, чтобы быть недосягаемым для страдания?»

Мы страдаем, потому что не видим суть страдания. Факт и наше воображение относительно факта полностью отличаются, уводя в двух различных направлениях. Если можно спросить, вы обеспокоены фактом, действительностью или просто идеей страдания?

«Вы не отвечаете на мой вопрос, сэр, — настаивал он. — Что я должен делать?»

Вы хотите убежать от страдания или быть свободным от него?

Если вы просто хотите убежать, тогда таблетка, вера, объяснение, развлечение может «помочь» с неизбежными последствиями зависимости, страха и так далее. Но если вы желаете быть свободным от горя, вы должны прекратить убегать и осознавать его без суждения, без выбора.

Вы должны наблюдать его, изучать, знать все его сокровенные уловки, тогда вы не будете пугаться его, и больше не будет яда жалости к себе. С пониманием горя появляется свобода от него. Чтобы понимать горе, должно происходить фактическое его переживание, а не словесная фикция.

«Можно задать только один вопрос? — вмешался один из остальных. — Каким образом следует проживать обыденную жизнь?»

Как если бы вы жили в течение того единственного дня, в течение того единственного часа.

«Как?»

Если бы у вас был только один час, чтобы жить, что бы вы делали?

«Я действительно не знаю», — ответил он с тревогой.

Вы бы не организовали и исполнили то, что необходимо внешне, ваши дела, ваше желание и так далее? Вы бы не позвали вашу семью и друзей вместе и не попросили бы у них прощение за вред, который вам пришлось причинить им, и не простили бы их за всякий вред, который они могли бы причинить вам? Вы не умерли бы полностью по отношению ко всему, что связано с умом, с желаниями к миру? И если это можно сделать за час, тогда это также может быть сделано за дни и годы, которые остаются.

«Такое действительно возможно, сэр?»

Пробуйте это, и вы выясните.