2.8. Николай Вячеславович Крушевский (1851–1887). Язык – приблизительный «субститут мысли». Ассоциации слов по сходству и по смежности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2.8. Николай Вячеславович Крушевский (1851–1887). Язык – приблизительный «субститут мысли». Ассоциации слов по сходству и по смежности

Н. В. Крушевский (Николай Хабданк) – представитель Казанской лингвистической школы. Прожил короткую, но яркую жизнь. Его немногочисленные работы по языкознанию («Об аналогии и народной этимологии» 1879, «Очерк науки о языке» 1883 и др.) оказали огромное влияние на развитие лингвистики XX века. Выпускник Варшавского университета. По воспоминаниям Б. де Куртенэ, во время учебы в университете Н. Крушевский прошел основательную подготовку в области логики, психологии и философии. Позднее «он вошел во вкус языкознания», написал кандидатскую диссертацию на тему «Заговоры как вид русской народной поэзии».

Имеются многочисленные воспоминания о Н. Крушевском, свидетельствующие о его таланте и высокой значимости его лингвистических работ. Вот некоторые отрывки из них:

Богородицкий В. А.: «Н. В. Крушевский всегда умел подчеркнуть ту или другую важную мысль, остановиться на ней и развить ее до логических последствий. Все его работы свидетельствуют о склонности к обобщениям. Но обобщения эти не были плодом фантазии или иллюзии».

Булич С. К.: «Научная заслуга К. и состоит в самостоятельном развитии этого (младограмматического) направления у нас и ознакомлении русских ученых с важнейшими его результатами».

Якобсон Р. О.: «Через женевский ‘Cours’ основополагающая мысль ‘Очерка’ о двух языковых осях, синтагматической и, как ныне принято говорить, парадигматической, прочно вошла в современную международную лингвистику. Этой дихотомией, как и рядом других идей Крушевского, воспользовался и Бодуэн в своих поздних трудах…, но следует отметить, что концепция Крушевского в этом плане несравненно систематичней, последовательней и шире, чем у Бодуэна и Соссюра».

Основные труды:

• Наблюдения над некоторыми фонетическими явлениями, связанными с акцентуацией, 1879;

• Лингвистические заметки, 1880;

• К вопросу о гуне. Исследование в области старославянского вокализма, 1881;

• Очерк науки о языке, 1883;

Источники:

Крушевский Н. В. Избранные работы по языкознанию. Сост. Ф. М. Березин. – М., 1998. – 296 с.

Основные философско-лингвистические взгляды:

1. Сравнение языков и установление их генетического родства, приводит к недостоверным результатам.

Аксиома, согласно которой все сходное в языках унаследовано от праязыка, а несходное является результатом последующего развития, является ложной.

Выясняется, что «звуковые законы не имеют роковой силы», которая им приписывается.

«Развитие языка» как вопрос языкознания не снимается, однако, с повестки дня, но его решение имеет иную направленность. Предполагается проследить перспективное, поступательное развитие языка – пройти путь от какого-то его исторического состояния, зафиксированного в письменных источниках, до его современного состояния, доступного нашим чувствам.

2. Лингвистика переходит от анализа мертвых языков к анализу живых языков. Данное направление должно основываться на методе дедукции.

В соответствии с новыми интересами лингвистики возникает необходимость критической оценки существующей сравнительной грамматики и ставится цель определить пути анализа языков безотносительно к их истории.

С помощью дедуктивного метода предполагается анализировать общие проблемы, «касающиеся языка вообще». Следует разобраться в природе языка вообще, а не в особенностях общего исторического прошлого каждого языка в отдельности. «Предмет лингвистики – язык, т. е. слова и предложения. Задача ее – исследовать естественный процесс развития языка, т. е. раскрыть законы, по которым он развивается с формальной и функциональной стороны.

3. С формальной и функциональной стороны должны исследоваться слова и предложения как субституты мысли. Причиной языковых изменений является соотношение приблизительных субститутов с неопределенными мыслями.

Две основные единицы языка, слово и предложение, определяются как «субституты мыслей». Субституты доступны непосредственно нашим чувствам. Мысли, скрывающиеся за словесными и предложенческими субститутами, не могут напрямую восприниматься с помощью чувств. Знаковая функция субститутов – замещать мыслительные понятия. Способность языка к изменению Н. В. Крушевский считает следствием столкновения приблизительных субститутов с неопределенными мыслями или идеями. Приблизительные субституты соотносится в семиотическом акте с «группой мыслей», не определенной строго в количественном и качественном плане. Автор предлагает говорить об их похожести, но не об их тождественности.

4. В языке закрепилось историческое миросозерцание, типичное для первобытного мышления.

Современный человек приобщен к первобытным, начальным формам мышления посредством языка. Первобытное мышление, согласно автору, это «первобытное созерцание народа». Такое созерцание нельзя считать алогичным и аномальным. Скорее, оно присуще человеку вообще в начальной стадии его развития и является «совершенно естественным результатом младенческого ума». Логической особенностью первобытного, младенческого миросозерцания является то, что человеку «достаточно весьма ничтожное основание, чтобы связать две вещи». При этом человеческий ум смешивает наблюдение с выводом, ср. Кто-то «говорит, что он видел призрак. Собственно говоря, он видел в ночной темноте какую-то белую фигуру, а что эта фигура была призраком – это уже не факт наблюдения, а вывод». Таким образом, наблюдаемое явление воспринимается человеческим умом как действие; два различных явления мысленно сближаются друг с другом на основании какого-нибудь одного признака, зачастую случайного. Подтверждение этому можно найти в языках на более ранней, «первобытной» стадии их развития, когда совершенно разные предметы называются лишь «по одному какому-нибудь их качеству», которое их сближает, хотя между этими предметами отсутствует всякое причинно-следственное отношение. Из ложных наблюдений делается заключение об аналогии данных предметов.

Утверждение Н. В. Крушевского о смешении наблюдения с выводом в человеческом миросозерцании, объективированном в формах языка, ценно в двух отношениях. Во-первых, как вытекает из логики рассуждения, наименование предметов в ретроспективном языковом плане осуществлялось по принципу сходства, аналогии с учетом имеющихся знаний о мире, т. е. в перспективе элементарных знаний, накопленных человеком, или опыта, признанного и принятого определенным языковым сообществом. То, что этот опыт был разным у различных народов, доказывают несовпадения в способах номинации в целом ряде языков, даже принадлежащих к одному и тому же генетическому классу. Не следует искать всеобъемлющую рациональную логику или причинно-следственные отношения в закономерностях «первобытной» аналогии, в соответствии с которой сформировались те или иные классы и типы наименований, хотя некоторые элементы рациональности в принципе не исключаются – все зависит от степени истинности знаний и времени вхождения новых наименований в язык. Во-вторых, можно предположить, что процессы номинации в современных языках также не подчиняются научной логике мышления и продолжают осуществляться в соответствии с метафизическим миросозерцанием человека как части природы. Интеллектуальное развитие человека, как и прежде, является возвратно-поступательным по своему характеру – человек начинает практически с нуля в своем умственном и языковом развитии. К тому же он приобщается к достижениям цивилизации на протяжении всей своей жизни и усваивает их как нечто готовое, уже созданное предшествующими поколениями. /В принципе многие люди повторяют и проживают в интеллектуальном плане чужую жизнь/. Точно таким же образом человек усваивает язык, а через него или с его помощью познает окружающий мир, научность которого постигается им позднее или параллельно усвоению, хотя она и не имеет обязательного характера.

5. В сознании формируется образ однородных предметов.

Представляют большой гносеологический интерес рассуждения Н. В. Крушевского об отражении предметов действительности в сознании человека. Однородные предметы, отражаясь в уме человека, оставляют своеобразные оттиски, следы в его сознании. В результате формируется общий образ этих однородных предметов. Общие представления получают в языке общие имена, ср. дуб, береза, осина – дерево. Точно таким же образом формируются представления о явлениях, ср.: «Если назовем явление комбинацией предметов или изменением, то ряд однородных комбинаций или изменений предметов оставляет в уме общий оттиск известного ряда явлений»].

По сути дела, Н. В. Крушевский говорит не о «чистом» уме, сознании или мышлении, а о процессах отражения, закрепляющихся в языке в виде наименований. В переводе на метаязык современной психолингвистики, речь идет о языковом сознании, когда отражаются и именуются отдельные предметы; и о речевом мышлении, когда отражаются и именуются явления, т. е. комбинации предметов.

6. Представления соотносятся друг с другом в соответствии с законами ассоциации.

Первобытное мировоззрение формировалось в историческом плане под влиянием окружающей среды на человека или благодаря наблюдению человека за своей собственной жизнью, в частности можно говорить о зооморфизме и антропоморфизме представлений.

Представления комбинируются, согласно автору, тремя способами: 1) соотношение разных представлений об одном и том же предмете, принадлежащих к одному и тому же временному периоду (эпохе);

2) соотношение разных представлений об одном и том же предмете, принадлежащих к различным временным периодам (эпохам);

3) соотношение разных представлений о разных предметах. Эти соотношения, или комбинации представлений являются слиянием двух или нескольких образов в новом (третьем) образе.

Такое слияние представлений становится возможным благодаря «общим в психологии законам ассоциации идей».

Первый закон ассоциации формулируется автором следующим образом: «Две идеи, имеющие что-либо общее, взаимно притягиваются».

Согласно второму закону ассоциации, «представления, входящие в комбинацию или суть представления об одном и том же предмете, или сами в чем-нибудь походят друг на друга».

Только благодаря общности, универсальности этих законов у некоторых народов встречаются сходные комбинации представлений, положенные в основу эквивалентных номинаций.

7. Следует различать генетическое значение слова и значение слова, свойственное ему в определенный период времени (индивидуальное значение).

Номинационный признак слова, например, у существительного светляк Н. В. Крушевский относит к «генетическому значению слова» («нечто светящееся») и противопоставляет ему «индивидуальное значение» («известное насекомое»).

Слова языка, именующие комбинации представлений, ассоциируют первоначально всю цепочку связанных в пространстве и времени предметов. Со временем эти ассоциации заменяются, обновляются, стираются. Их смысл этимологизируется. По-видимому, это следует отнести, прежде всего, к фразеологическим единицам языка, в которых идиоматизирован исторический смысл.

Этимологизированы также в той или иной степени некоторые действия и даже деятельность людей в сфере традиций и обычаев, ср.: «В эпоху кулачного права рыцарь, входящий в чужой замок должен был непременно снимать шлем и перчатки. Это была необходимая предосторожность со стороны хозяина: его гость без этого вооружения был уже безопасен. В наше время обычай этот, имеющий некогда разумное основание сохранился в лишенной действительного значения церемонии – снимать шапку с головы и не подавать рук в перчатках при здравствовании».

Н. В. Крушевский выводит проблему этимологизации слова на проблему взаимодействия современной мысли и слова с закрепленной за ним исторической картиной предмета, более или менее осознаваемой современным человеком. Точнее говоря, в слове первобытная мысль соотносится с современной мыслью. В слове сталкиваются, таким образом, «две стороны одного и того же факта» – историческая картина предмета и настоящее (современное) представление предмета.

8. У людей развивается привычка мыслить отвлеченно. Слово становится немым знаком.

Ассоциативные впечатления, закрепленные за словом в первобытную эпоху, со временем стираются в уме человека вследствие частого употребления этого слова в иных речевых условиях. Однако, суть даже не в том, что первоначальное значение слова постепенно забывается, а в том, что у человека развивается привычка мыслить отвлеченно без обращения к образам, наслаивающимся на слово.

Если историческая ассоциация обозначаемого словом предмета этимологизирована, т. е. больше не воспринимается, мы имеем дело с первобытной мыслью как «немой картиной» предмета. Если человек, называющий этим словом данный предмет, абстрагируется от впечатлений, связанных с этим предметом («привычка думать отвлеченно»), то мы имеем дело с современной мыслью как «немым знаком».

Историческая и современная немота слова характеризует это слово как «условный знак предмета». Для того чтобы слово, выражаясь метафорично и, как нам кажется, в соответствии с авторской логикой изложения, снова заговорило, например, в художественном описании предмета (кстати, к этому побуждает образное мышление!), необходимо использовать вкупе с этим словом какой-нибудь эпитет. Как представляется, чтобы возродить к жизни одну из немых ассоциаций слова, т. е. некогда замолчавшее впечатление; или оживить, актуализировать потенциально скрытое представление, сопровождающее данное слово на современном этапе его развития, необходимо придать этому слову художественность, образность путем сочетания его с соответствующим определением, которое называет какой-то атрибут обозначаемого словом предмета. В таких эпитетах-определениях слово не нуждается только в специальных описаниях. Подтвердим интерпретацию авторскими примерами, ср. Финляндия может быть представлена географом отвлеченно как название страны с известным расположением в Северной Европе; а художником – образно с помощью эпитетов, например: «суровая, мрачная Финляндия».

9. Слово обладает магической силой.

Задолго до появления теории речевых актов Н. В. Крушевский описал силу воздействия произносимого слова на слушающего человека. Слово проявляет свою силу воздействия (на современном терминоязыке – иллокутивную силу) в заговорах, как своеобразных пожеланиях, сопровождаемых или несопровождаемых другими обрядовыми действиями, с верой в то, что эти пожелания непременно сбудутся. Человек, произносящий слова заговора, стремится навязать свою волю не только другому человеку, но и также божеству, предметам и обстоятельствам.

Вера в действенность слова человеческого объясняется Н. В. Крушевским следующим образом. Первобытный человек, наблюдая за природой и связывая два явления друг с другом, руководствовался тем, что одно (первое) явление, которое возводилось им в ранг причины, всегда сопровождалось другим (вторым) явлением, которое представлялось следствием первого. Примером может послужить примета, согласно которой с появлением жаворонков наступает теплое время года.

Соответственно в заговоре слова, замещающие, «субституирующие» называемые предметы, материализовывались древним человеком. Выступая метами предметов, они способствовали осязанию этих предметов. Слово, обозначающее предмет, находилось к нему настолько близко, что человек «придавал слову материальный характер», «в понимании первобытного человека слово было настолько же материально, насколько и другие, действительно материальные предметы, употребляемые в заговорах». Поэтому «вымолвленное» слово воспринималось как причина явления, а именно, как причина, порождающая явление (causa efficiens).

Произнесенное слово, согласно поверью, могло вызвать появление того, что этим словом называется, ср. «Крестьяне боятся поминать к ночи нечистого духа». Сила звучащего слова в тех же заговорах основывается или на авторитете божества, к которому обращаются за помощью, или на авторитете заговаривающего знахаря.

Таким образом, магическая сила слова заключается в вере слушающего в материализующее действие этого слова и в авторитете автора или проговаривающего это слово. Проблема воздействия словом посредством его семиотического отношения, кажется, еще ждет своего решения. Проблема воздействия мыслящего и говорящего субъекта на реципиента посредством слова начала активно обсуждаться спустя почти столетие в прагмалингвистике, парапсихологии и нейролингвистике (ср. нейролингвистическое программирование).

10. В основе функционирования языка лежат словесные ассоциации по сходству и по смежности.

В истории лингвистики отмечается факт, что Н. В. Крушевский в своих «Очерках науки о языке», определил характер межсловных отношений, которые строятся на ассоциациях по сходству и по смежности. Эти отношения были названы впоследствии Ф. де Соссюром, парадигматическими и синтагматическими.

Оставляя вопрос о первенстве, сначала обратим внимание на интерпретацию ассоциативных отношений самим автором, ср.: «Все люди с нормальными умственными способностями довольно скоро и довольно легко научаются владеть языком. Это объясняется только тем, что мы и не запоминаем, и не припоминаем каждое слово порознь, само по себе». «Всякое слово связано с другими словами узами ассоциации по сходству; это сходство будет не только внешнее, т. е. звуковое или структурное, морфологическое, но и внутреннее, семазиологическое. Или другими словами: всякое слово способно, вследствие особого психического закона, и возбуждать в нашем духе другие слова, с которыми оно сходно, и возбуждаться этими словами».

Легче всего подвести итог сказанному, объявив, что речь идет здесь о парадигматических отношениях. Надо признать, что под парадигматическими отношениями в последнее время все чаще понимают лишь вертикальные межсловные ассоциативные связи по семантическому, или «семасиологическому» критерию, ср. тематически родственные слова, синонимы, антонимы. То, что это могут быть слова, имеющие сходную архитектонику, т. е. фонетическое, морфологическое и словообразовательное сходство по парадигме, часто остается без должного внимания, поскольку это, вроде бы давно известный факт, суть которого была определена Г. Паулем как «принцип языковой аналогии», согласно которому организуется и развивается язык.

Здесь следует лишь заметить, что принцип ассоциативности используется Н. В. Крушевским более широко и не только для толкования межсловных отношений вертикального порядка, но и, как мы увидим далее, для определения сущности линейных, синтагматических отношений.

Полнота понимания Н. В. Крушевским ассоциативных парадигматических отношений настолько лингвистически продуктивна и эвристична, что побуждает читателя-лингвиста пересмотреть свои взгляды на знаковую сущность языковых единиц. И пересмотр этот хочется осуществить не в направлении семасиологических потенций языковых единиц, а в отношении их парадигматической организации.

Не претендуя на оригинальность, это можно сформулировать следующим образом: слово – не только знак экстралингвистического отношения, т. е. знак мыслительного понятия и стоящего за ним предмета или явления объективной действительности; слово к тому же является знаком языковой системы. Системная знаковость слова проявляется в его принадлежности к различным языковым категориям. В слово как знак системы входят его фонетические; акустические признаки, плюс-минус мотивированные номинационно-семантически; морфемные (морфологические, грамматические и словообразовательные), и в узком смысле синтаксические признаки, а также семантические признаки, конституирующие главное лексическое значение. /То, что главное значение слова является интралингвистическим, а не экстралингвистическим по характеру, осознают еще пока не все лексикологи в силу методологической слабости и концептуальной разобщенности лингвистики вообще/.

Характер линейных межсловных отношений Н. В. Крушевский убедительно демонстрирует следующим объяснением: «Нетрудно открыть и другие связи между словами. Так напр. слова: „он через улицу лошадь под уздцы“ возбуждают в нашем уме слово «ведет». Точно так же действительный глагол возбуждает в нас имя в форме винительного падежа, частица если бы – глагол с окончанием прошедшего времени, слово износить возбуждает слово платье, обувь, слово внести – деньги, нанести – оскорбление, одержать – победу; точно так же возбуждают друг друга такие слова, как собака и лаять, лошадь и ржать и проч. Такая способность слов возбуждать друг друга основана на психическом законе ассоциации по смежности: мы привыкаем употреблять данное слово чаще с одним, нежели с другим словом».

В первом примере «он через улицу лошадь под уздцы» нехватку выпущенного слова вести предсказывает не одно слово, что характерно для бинарной синтагмы с последовательным, поступательным отношением, а несколько слов сразу, ср. под узцы ? вести; через улицу ? вести; лошадь ? вести. Кроме того, лошадь предсказывает появление сочетания под уздцы, и наоборот.

Можно сделать вывод, что мы имеем здесь дело с многомерным и разнонаправленным семантическим ассоциативно-линейным отношением внутри предложения-высказывания. Данные ассоциативно-линейные связи правомерно напоминают нам понятие так называемой «семантической валентности». Термин другой, более модный и, возможно, более удачный, но суть одна и та же. Отношения семантического согласования линейно связанных друг с другом слов демонстрируют примеры с глагольно-именными словосочетаниями типа износить платье, внести деньги, собака лает и т. п.

Когда Н. В. Крушевский резюмирует, что «вследствие закона ассоциации по сходству, слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда, то, благодаря закону ассоциации по смежности, те же слова должны строиться в ряды», он тем самым проливает свет на конститутивные элементы языковой системы, а именно, на слова и ассоциативные отношения по сходству; и на структуру речевых высказываний, а именно, на согласование слов в словосочетании и предложении, подчиняющееся принципу ассоциации по смежности.

Однако обратим внимание на то, о каких «рядах слов» говорится. Не парадигматические ли это отношения слов внутри текста? Не вертикальные ли это связи конструкций внутри текстового целого, имеющих аналогичную парадигму? А может быть, это дистантные тематические отношения слов внутри текста? Сам автор говорит лишь о бесчисленных связях слов по смежности «с разными своими спутниками во всевозможных фразах» и о словах как членах «известных рядов слов».

Понятие ассоциативных отношений в языке разрабатывалось Н. В. Крушевским широко. Оно распространялось на проблемы происхождения слов и на формирование словесных значений. В частности, в ходе анализа многочисленного разноязычного материала живых языков автор пришел к выводу, что «если наши слова своим происхождением обязаны ассоциациям сходства, то своим значением они обязаны ассоциациям смежности». Если говорить о происхождении первичного, этимологического значения слова, то оно, конечно, сформировалось в отношении слова к обозначаемой вещи. Мыслительный образ вещи был положен в основу первичного значения. Осуществился переход мыслительной категории в языковую категорию. Трудно переоценить роль ассоциаций по смежности, благодаря которым слово вступало в различные линейные отношения с другими словами. В этих отношениях и сформировались иные, так называемые второстепенные или переносные значения слов. Это происходило путем модификации, и переструктуризации основного значения слова, которое из статуса главного, собственного значения слова постепенно перерождалось в статус иных, несобственных значений, сохраняя в той или иной степени свой мотивационный образ, свое соприсутствие.

Чем «шире употребление слова», чем выше степень многозначности слова, тем менее содержательным и более «скудным» оно становится, «слово подвергается порче семасиологической и забывается». Кроме того, ассоциации по смежности способствуют образованию «неподвижных сочетаний». Иначе говоря, свободное сочетание постепенно перерастает в сочетание идиоматизированное, ср. тайный советник. Значение слов, входящих в несвободную, фразеологизированную синтагму, становится связанным, изолированным.

Ассоциации по сходству составляют суть всякого наименования. Когда отсутствует необходимое имя вещи, мы создаем новое имя на базе имеющегося словесного материала, который имеет хотя бы какое-то, может быть, даже косвенное отношение к этой вещи, ср.: «Мы его производим от слова, обозначающего что-нибудь, похожее на эту вещь». Однако иногда мы называем вещь «именем другой вещи», т. е. чужим именем. Здесь нет никакого словопроизводства, есть косвенное наименование в соответствии с ассоциацией по сходству.

11. Необходимо различать представление о вещи и представление о слове.

Интересно отметить один неприметный на первый взгляд факт, что Н. В. Крушевский выделяет два типа представлений – «представление о вещи и представление о слове, обозначающем эту вещь». Оба представления связаны законом ассоциации, главным образом, по смежности, реже – по сходству (только в случае, если слова являются звукоподражательными).

Спрашивается, чем же отличаются эти типы представлений друг от друга? По-видимому, в представлении о вещи проявляется знаковая функция слова. С этим представлением, или мыслительным образом вещи, слово в целом соотносится в семиотическом акте. Представление о слове, учитывая его парадигматическую оснащенность, – это идеальный образ слова как знака языковой системы, т. е. ассоциация его формально-классификационной и формально-семантической и лексико-семантической организации.

Однако соотношение вещного представления с представлением словесным в акте обозначения осуществляется, согласно автору, по сходству только в случае, если акустемная оболочка слова содержит признаки обозначаемого предмета или действия совершаемого этим предметом, а также с ним (в этом и заключается суть звукоподражания!). В остальных же случаях это знаковое соотношение, согласно автору, строится на ассоциации по смежности. Не исключает ли Н. В. Крушевский из знакового семиозиса значение слова и считает, что оно не принимает участия в обозначении? В другом месте автор отмечает, однако, наличие согласования значения (как части словесного представления) с представлением обозначаемой вещи, ведь здесь как нигде наиболее ярко реализуется принцип ассоциации по сходству.

12. Мир слов соответствует миру мыслей, благодаря чему обеспечивается понимание.

Семантический отпечаток слова соотносится со своим более или менее полным мыслительным аналогом-отпечатком, благодаря чему и становится возможным понимание. Ср.: «Это будет закон соответствия мира слов миру мыслей. В самом деле: если язык есть ничто иное, как система знаков, то и идеальное состояние языка будет то, при котором между системой знаков и тем, что она обозначает, будет полное соответствие. Мы увидим, что все развитие языка есть вечное стремление к этому идеалу».

Можно предположить, что Н. В. Крушевский не был последователен в вопросе соотношения значения слова и мыслительного понятия, т. е. иногда смешивал языковые и мыслительные категории, а иногда разделял их. Остается также неясным вопрос, как могут ассоциироваться по смежности значение (представление слова) и понятие (представление вещи). Не было бы противоречий, если бы автор заявил, что отношение обозначения, т. е. соотношение слова и вещи, а в более узком плане – соотношение семантики слова (мотивационной и лексической) и образа вещи (мыслительного понятия) становится возможным, также благодаря принципу согласования, т. е. ассоциации по сходству.

13. Язык представляет собой систему знаков. Язык – это гармоническое целое.

Н. В. Крушевский строго относился к любым формулировкам. Его толкование единиц языка как субститутов можно считать наиболее точной дефиницией, отражающей знаковую сущность языка, хотя у автора встречаются и более привычные для позднего «структуралистского слуха» определения, своевременно незамеченные его современниками, ср.: «Но мы не должны никогда терять из виду основной характер языка: слово есть знак вещи». «Язык есть ни что иное, как система знаков».

В лингвистическом наследии Н. В. Крушевского выдвигается положение о языке как гармоническом целом, где «каждая словесная категория находится в таком более или менее определенном отношении сродства и зависимости не с одной какой-нибудь категорией, а со многими». Речь идет о межкатегориальном сотрудничестве в языке. Данная проблема, решаемая в рамках собственно лингвистики, не теряет своей актуальности по сей день.

Полиграмма обсуждаемых проблем (по Н. В. Крушевскому)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.