Глава 8 Численное превосходство

Глава 8

Численное превосходство

Оно и в тактике и в стратегии представляет наиболее общий принцип победы, и мы прежде всего должны его рассмотреть с точки зрения этой всеобщности; мы позволим себе развить нашу мысль в следующем виде.

Стратегия определяет пункт, на котором разыгрывается бой, время, когда этот бой разыгрывается, и силы, которые в этом бою участвуют. Следовательно, давая эти три указания, она оказывает весьма существенное влияние на исход боя. Раз тактика дала бой и результат его налицо, будь то победа или поражение, стратегия использует результат так, как то представляется возможным в соответствии с целью войны. Эта цель войны чаще всего, естественно, будет очень отдаленной; близкой она будет в самых редких случаях. Ряд других подчищенных целей является по отношению к ней средствами. Эти цели, которые в токе времени являются средствами для целей высших, могут на практике быть разного рода; даже конечная цель, цель всей войны, бывает различной в каждой из войн. Мы ознакомимся с этими вопросами, по мере того как будем изучать различные явления, соприкасающиеся с ними; в нашу задачу здесь не входит, даже если бы это было возможно, охватить весь предмет полным их перечислением. Поэтому мы пока не будем говорить о применении боя.

Даже и те указания, при помощи которых стратегия оказывает влияние на исход боя, давая ему установку (в известной степени декретируя его), не так просты, чтобы их можно было охватить при рассмотрении в один прием. Стратегия, определяя время, место и силы, может на практике сделать это несколькими способами, каждый из которых различно обусловливает как исход боя, так и его следствия. Мы изучим их постепенно, когда будем знакомиться с вопросами, ближе обусловливающими применение боя.

Если мы отбросим все разновидности, которые имеет бой в зависимости от его назначения и обстановки, из которой он вытекает, если мы наконец оставим вне своего суждения качество войск, которое тоже всегда представляет данную величину, то остается лишь голое понятие боя, т. е. бесформенной борьбы, в которой мы не различаем ничего, кроме числа бойцов.

В таком случае это число и будет определять победу. Уже из того множества отвлечений нашей мысли, к которым нам пришлось прибегнуть, чтобы дойти до этого пункта, мы можем заключить, что численное превосходство в бою является лишь одним из факторов, из коих слагается победа; таким образом, при помощи численного превосходства мы не только не достигаем всего или главного, но даже, может быть, достигаем и весьма малого, в зависимости от того, как сложатся сопутствующие обстоятельства.

Но и самое численное превосходство может иметь различные степени: оно может мыслиться двойным, тройным, четверным и т. д.; всякому понятно, что численное превосходство, доведенное до известной высокой степени, должно преодолеть все остальное.

С этой точки зрения надо согласиться, что численное превосходство представляет важнейший фактор боя, но оно должно быть достаточно велико, чтобы явиться противовесом всем прочим сопутствующим обстоятельствам. Непосредственный вывод из этого: на решительном пункте надо ввести в бой возможно большее число войск.

Окажется ли этих войск достаточно или нет, но в этом отношении нами будет сделано все то, что позволяли наши средства. Это первый принцип стратегии. В той общей форме, в которой мы его изложили, он одинаково применим к грекам и персам, к англичанам и маратхам[95], к французам и немцам; чтобы иметь возможность высказаться определеннее, будем иметь в виду наши европейские военные условия.

Здесь армии в отношении вооружения, организации и обучения гораздо более схожи между собою; имеется лишь одно различие, проявляющееся порой то на той, то на другой стороне, а именно — различие в воинской доблести армии и в таланте полководца. Если мы пробежим страницы военной истории современной Европы, то мы нигде не встретим примера, который бы нам напоминал Марафон.

Фридрих Великий под Лейтеном с 30 000 разбил 80 000 австрийцев, под Росбахом с 25 000 — до 50 000 союзников; но это единственные примеры побед, одержанных над противником вдвое и более чем вдвое сильнейшим. Примера победы Карла XII под Нарвой мы, собственно, привести не вправе. На русских того времени едва ли можно смотреть как на европейцев, да и существенные обстоятельства этого сражения недостаточно выяснены. У Бонапарта под Дрезденом было 120 000 человек против 220 000, т. е. у его противников двойного превосходства сил полностью не было. Под Колином Фридриху не повезло с 30 000 против 50 000 австрийцев, как и Бонапарту в отчаянной битве под Лейпцигом, где силы его доходили до 160 000 против 280 000 человек союзников; превосходство последних, следовательно, далеко не было двойным.

Отсюда ясно, что в современной Европе даже самому талантливому полководцу крайне трудно одержать победу над вдвое сильнейшим противником. Если, таким образом, двойной перевес в силах ложится так тяжело на чашку весов даже против величайшего полководца, то мы не вправе сомневаться, что при обыкновенных условиях в крупных и мелких боях значительный перевес сил, которому не нужно быть и двойным, будет достаточен, чтобы обеспечить победу, как бы прочие условия ни были при этом невыгодны. Можно, конечно, вообразить теснину, где и десятикратное превосходство сил было бы недостаточно для преодоления сопротивления; но в таких случаях вообще не может быть речи о бое.

Итак, мы полагаем, что в наших условиях, как и во всех схожих, соотношение сил на решительном пункте — огромное дело, и что в общем для обыденного случая оно из всех условий является самым важным. Число войск на решительном пункте зависит от абсолютной величины армии и от искусства ее использования.

Отсюда первое правило должно заключаться в следующем: начинать войну с возможно сильной армией.

Это на первый взгляд похоже на общее место, на самом же деле это не так.

Чтобы показать, как долго численность вооруженных сил вовсе не рассматривалась как главная данная, нам достаточно отметить, что в большинстве историй войн XVIII в., даже самых обстоятельных, численность армий или вовсе не упоминается, или приводится лишь между прочим и ей никогда не придается особой ценности.

Темпельхоф в своей истории Семилетней войны является первым писателем, который приводит регулярно эти данные, да и то лишь поверхностным образом.

Даже Массенбах в своем во многих отношениях критическом обзоре прусских кампаний в Вогезах 1793 и 1794 гг. много говорит о горах и долинах, дорогах и тропинках, но ни словом не обмолвился о силах обеих сторон.

Другое доказательство заключается в той курьезной идее, которая бродила в головах нескольких критически настроенных писателей и согласно которой существует якобы известная численность армии, признаваемая наилучшей, — некая нормальная величина; вооруженные силы, превышающие эту норму, будут скорее обременительны, чем полезны.

Наконец, существует множество примеров, когда не все имевшиеся в распоряжении вооруженные силы были действительно использованы в бою или на войне, так как численному превосходству не придавали того значения, какое оно имеет по природе дела.

Раз мы глубоко проникнуты убеждением, что при значительном перевесе сил можно добиться решительно всего, то такое ясное убеждение не может не отразиться на всех приготовлениях к войне, чтобы выступить в поле с возможно большим числом войск и либо самому добиться численного перевеса, либо предохранить себя от чрезмерного перевеса противника. Вот что можно сказать по поводу абсолютной силы армии, с которой приходится вести войну.

Размеры абсолютной силы армии определяются правительством, и хотя с этого определения уже начинается подлинная военная деятельность, и само определение составляет крайне существенную часть ее, все же в большинстве случаев полководцу, который будет руководить потом вооруженными силами на войне, придется смотреть на их численность как на уже данную величину, потому ли, что он не принимал никакого участия в ее установлении, или потому, что обстоятельства помешали довести ее до надлежащего размера.

Таким образом, полководцу остается одно: искусным применением этих вооруженных сил добиваться относительного численного превосходства на решительном пункте даже тогда, когда абсолютный перевес сил оказывается недостижимым.

Самым существенным при этом представляется расчет времени и пространства; это дало повод смотреть в стратегии на этот расчет как на предмет, в достаточной мере обнимающий все использование вооруженных сил. В этом направлении зашли даже настолько далеко, что стали усматривать в тактике и стратегии великих полководцев особую потаенную часть, специально приспособленную для этого.

Но это сопоставление времени и пространства, если оно до известной степени и лежит в основе стратегии и составляет, так сказать, ее насущный хлеб, все же не является в ней ни самым трудным, ни самым решающим моментом.

Если мы непредубежденным взглядом окинем военную историю, то найдем, что случаи, когда ошибки в таком расчете действительно оказывались причиной крупной неудачи, по крайней мере, в стратегии чрезвычайно редки. Но если понятие искусного сочетания элементов времени и пространства должно являться отражением всех случаев, когда посредством быстрых маршей решительный и деятельный полководец одной и той же армией побил несколько противников (Фридрих Великий, Бонапарт), то мы напрасно будем путаться в этих чисто условных выражениях. Для ясности и плодотворности представлений необходимо называть вещи их собственными именами.

Верная оценка своих врагов (Даун, Шварценберг), риск — оставить временно перед ними лишь незначительные силы, энергия форсированных маршей, дерзость молниеносных атак, повышенная активность, которую великие люди проявляют в момент опасности, — вот истинные причины таких побед. Что же тут общего со способностью правильно сопоставить такие две простые вещи, как время и пространство.

Но и эта рикошетирующая игра сил, когда победы под Росбахом и под Монмиралем дали необходимый размах для побед под Лейтеном и Монтро[96], игра, которой великие полководцы не раз вверяли свою судьбу в оборонительной войне, все же, если говорить ясно и откровенно, представляет редкое явление в истории.

Гораздо чаще относительный перевес сил, т. е. искусное сосредоточение превосходных сил на решительном пункте, бывает основан на правильной оценке этого пункта и на верном направлении, которое армия получает с самого начала, на решимости, которая требуется, чтобы пренебречь маловажным в пользу важного, т. е. держать свои силы в большей степени сосредоточенными. Это — характерные черты Фридриха Великого и Бонапарта.

Мы полагаем, что сказанным мы воздали численному превосходству подобающее ему значение; на него надо смотреть как на основную идею, и его по возможности надо искать всюду и в первую голову.

Но считать его по этой причине необходимым условием победы было бы полным непониманием развиваемой нами мысли; мы стремились лишь пояснить то значение, какое следует придавать численности сил в бою. Если мы соберем силы возможно большие, то вполне удовлетворим принципу, и лишь оценка обстановки в целом может решить вопрос, следует ли из-за недостатка сил уклониться от боя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.