2.1.3. Творческий потенциал языковых аномалий

2.1.3. Творческий потенциал языковых аномалий

В этом параграфе мы рассматриваем еще одну значимую для культуры сферу действия норм – традиции употребления языка, в числе которых не только традиции соблюдения норм, но и опыт их сознательного эстетически ценного нарушения.

Определяя в главе I норму с позиций синергетики, мы указывали на неразрывную связь параметров порядка, к которым относится норма, и проявлений хаоса – различного вида возмущающих факторов, девиаций. Именно конфликт этих разнонаправленных сил обеспечивает динамику системы, в том числе и языковой. Нормы и аномалии предполагают друг друга, более того «то, что называют отступлением от нормы, столь закономерно, что для языкового механизма является нормативным; это тоже норма, хотя и отрицающая норму в обычном смысле слова. Отсюда и термин антинорма» [105, с. 9]. Представляя континуум нормативных / ненормативных явлений в языке, Ю. Д. Апресян формирует шкалу: правильно – допустимо – сомнительно – очень сомнительно – неправильно – грубо неправильно [5, с 34][19]. Показательно, как быстро совершается отход от нормативного полюса и как разнообразны по своей интенсивности возможные языковые неправильности. Для нашего исследования важно, что соотношение «норма – не-норма» применительно к языковым / речевым фактам отражает закономерности, выявленные на материале других систем и других норм:

– норма и аномалия теснейшим образом взаимодействуют;

– возможность отклонения от нормы заложена в самой системе как особый механизм ее существования и развития;

– эталонная норма и яркая девиация составляют полюса континуума нормативных / ненормативных явлений, одним из принципов устройства которого является градуальность;

– оценка аномалий неоднозначна: от признания отклонения ошибкой и, как следствие, порицания до признания особой ценностью и безоговорочного одобрения. В этой связи отметим принципиальную обратимость понятий прием и ошибка. Сошлемся на очень показательное название энциклопедического словаря-справочника под редакцией А. П. Сковородникова (М., 2005) «Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты», причем очевидна зеркальность разделов издания. Так, контаминация квалифицируется как речевая ошибка, но примеры контаминации – как реализация стилистического приема: Некто четвертый – это мой страх. Он сидит во мне. Он правит мной. Подсказывает. Корректирует. Вымогает. Удерживает. Бросает в дрожь. Усиливает кровообращение. Вгоняет в жар. В холод. Создает ощущение беспомощности. Оцепенения. Полного разлада с другим моим «я»[20].

Отклонения от нормы, которые имеют особое эстетическое значение, квалифицируются как полезные. Характеризуя последние, Т. Б. Радбиль [135] приписывает им следующие свойства:

– повышенная информативность, обусловленная тем, что аномалии как фигуры более заметны, чем норма-фон;

– конструктивность, объясняющаяся тем, что полезные нарушения не разрушают систему языка, а напротив, выражают ее креативный потенциал. Это утверждение находит свое отражение и в гипотезе о языке-гомеостате и нарушениях-метаплазмах, которые не вредят системе [84; 185];

– функциональная значимость, связанная с возможностями эстетической выразительности.

Проводя аналогии между языковыми нормами и нормами других систем, отметим, что особая ценность аномалий традиционно отмечается и социологами, и культурологами. Так, отмечается, что девиация позволяет точнее определить критерии нормы и довести эти критерии до сведения обычных людей; девиация является фактором социальных изменений, так как отклонение привлекает внимание к самой норме и т. п.

К полезным отклонениям от языковой нормы традиционно относят тропы и фигуры речи. Тропы характеризуются как отклоняющиеся от нормы средства, реализующие переносные смыслы, а тропеический текст как деформированный по сравнению с нормой [53, с. 333]. Так, метафора «как бы отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он входит, и в включает его в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании» [9, с. 176]. Заметим, что подобный случай в свете нашего исследования может быть квалифицирован как нарушение когнитивных норм. Аналогичным образом понимаются и стилистические фигуры: это «любые обороты речи, отступающие от некоторой (ближе неопределяемой) нормы разговорной “естественности”» [44, с. 466]. Например, анаколуф характеризуется отклонением от синтаксической нормы в результате смешения двух разных синтаксических конструкций (Таких людей мало и редки, и бережно подходить к таким (А. Ремизов, ruscorpora)).

На аномалиях построен и феномен языковой игры – особой формы лингвокреативной деятельности, состоящей в осознанном нарушении языкового канона [51, с. 26][21]. Для эффективности языковой игре необходима опора на стереотип: языковая игра мастера слова или наивного носителя языка составляет «сознательное манипулирование языком» [143, с. 37] и, по сути, отсылает к канону и построена на каноне. При этом «удачный эксперимент указывает на скрытые резервы языка, неудачный – на их пределы» [9, с. 79].

Терминологическое решение вопроса о разграничении полезных и вредных аномалий, а также о соотношении понятий языковой нормы и аномалии осуществляется в современной лингвистике через введение противопоставления «языковая норма – риторическая норма». По словам Э. Г. Куликовой [84, с. 98–99], оппозиция «языковая норма – риторическая норма» представляет фундаментальное противопоставление лингвокультуры. Для нашего исследования важно, что в этой оппозиции отчетливо выражена особая ценность аномалий, их творческий потенциал, обнаруженный в других сферах действия норм.

При всех различиях языковых и риторических норм, выраженных даже терминологически – норма и другая норма, антинорма – оба типа функционально оправданы и конструктивны. Различия языковой и риторической нормы ученый видит в следующем [Там же, с. 98–100]:

Языковая норма

1. В структуре нормы преобладает императивный компонент

(это более жесткая норма).

2. Норма опирается на дискретное понятие варианта.

3. Норма может быть кодифицирована в виде свода правил и словарей.

4. Норма репродуктивна.

5. Отклонение от нормы – либо риторическая норма, либо ошибка.

Риторическая норма

1. В структуре преобладает диспозитивный компонент (норма менее жесткая).

2. Норма опирается на континуальное понятие метаплазма, суть которого в преображении правильной формы в нечто новое.

3. Норма может быть кодифицирована через образцы идеальной речи – в виде хрестоматий и т. п.

4. Норма продуктивна.

5. Отклонение от нормы ведет к снижению эффективности речи и не имеет отношения к представлениям о правильности речи.

По происхождению языковые нормы, по-видимому, первичны. Иными словами, первичны представления о правильном употреблении, вторично стремление правильные формы преобразовать. Результатом осмысления нормы являются знания, мнения о том, как следует употреблять ту или иную единицу языка. Так, на основе личного и коллективного языкового опыта в результате обобщения складываются представления о нормальном (стандартном, правильном слове) слове [106; 136], включающие и внешние, и внутренние характеристики последнего. С другой стороны, чувство нормы (Л. В. Щерба) может являться основанием для сознательного ее нарушения. Аномалии в таком случае допускаются сознательно, в целях экспрессии. Именно такие аномалии лежат в основе риторических приемов.

А. П. Сковородников и Г. А. Копнина предлагают трактовать риторический прием как преднамеренное и мотивированное отклонение от нормы [73, с. 271–275] и указывают на возможные виды нарушений:

– норм языковой системы: Он влюбился в нее со второго взгляда (из жур.)¹;

– норм построения текста:

Итак, начинается песня о ветре,

О ветре, обутом в солдатские гетры,

О гетрах, идущих дорогой войны,

О войнах, которым стихи не нужны (В. Луговской);

– норм речеповеденческих: (брачное объявление) Пью, дебоширю, нигде не работаю. Познакомлюсь с хорошенькой, интеллигентной девушкой, которая хочет узнать, что такой настоящее семейное счастье (из жур.);

– норм логических: Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве (из жур.);

– норм онтологических, понимаемых как присущие человечеству или социуму и оязыковленные представления о бытии: Не так давно умерла у нас в городе редчайшая, буквально-таки единственная муха. Пригретая потеплевшей батареей, она решила, что наступила весна, и проснулась. Однако, обнаружив за окном снег, она скончалась от огорчения (из газ.).

Обобщая, условно разделим возможные полезные аномалии, составляющие результат действия риторических приемов, на аномалии грамматические и семантические. Первые представляют собой преднамеренные нарушения норм языковой системы. Так, «в известном анекдоте более чем двухсотлетней давности отец говорит сыну, притворяющемуся, что знает латынь: Возьми лопатус и клади навозус на телегус. Использование латинской флексии в русском языке – заведомое нарушение системной нормы, вследствие чего очевидна намеренность такого нарушения» [84, с. 82]. Среди семантических, на наш взгляд, обнаруживаются аномалии, связанные с нарушением когнитивных норм – представлений о нормальном устройстве мира. В качестве таковых могут быть рассмотрены случаи нарушения семантики образов, эксплицирующих отход от привычной картины мира[22]:

– Как в трёх действиях засунуть жирафа в холодильник?

– Первое: открыть холодильник. Второе: засунуть жирафа. Третье: закрыть холодильник.

– А слона в четырёх действиях?

– Первое: открыть холодильник. Второе: вытащить жирафа, Третье: засунуть слона. Четвертое: закрыть холодильник.

В подобных шутках изображается ситуация, противоречащая обыденным представлениям о мире, в данном случае – это представления о принципиальной несоотносимости размеров объектов.

Противоречат традиционной системе координат и высказывания, построенные на семантической неупорядоченности. Сочетание категориально различных поэтических элементов (см. заголовки: «Звери, чины и болезни», «Рукомойники и паства», «Мох и Боттичелли») – результат своеобразного расшатывания привычной семантической сетки. Среди преднамеренных языковых аномалий, противоречащих когнитивным языковым нормам, можно назвать разновидности алогизма и импоссибилию.

Одним из случаев алогизма является противоречие предмета или события обычным (=нормативным) представлениям о том или ином объекте действительности. Такое противоречие наблюдается в известном шуточном стихотворении Ехала деревня мимо мужика. А. П. Сковородников предлагает квалифицировать такие случаи как нарушение параонтологических норм, т. е. нарушения нормальной картины мира [154, с. 25–30].

Импоссибилия предполагает описание неестественного положения вещей, «намеренное нагромождение небылиц» [186, с. 229]: Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка в баню тащили, потом рака с колокольни звоном встречали (Н. Салтыков-Щедрин).

Сходство описаний очевидно, показательно и то, что каждый из приводимых примеров можно использовать для иллюстрации второй фигуры[23].

Использование аномалий в художественном, публицистическом, рекламном текстах – константа культуры; при этом количество языковых неправильностей, их суть и др. могут быть рассмотрены как характерная черта авторского стиля. Исследуя тексты в этом аспекте, мы вновь обнаруживаем континуум нормативного / ненормативного. На одном полюсе расположатся автологичные тексты, характеризующиеся безобразной образностью (таковы многие тексты А. П. Чехова, И. А. Бунина и др.), на другом – «образцово аномальные» (Т. Б. Радбиль) тексты А. Платонова, Д. Хармса и т. п. Языковые аномалии, используемые автором, отражают особенности его мировосприятия и являются его визитной карточкой.

Исследуя творчество одного из самых парадоксальных писателей – Даниила Хармса, Н. В. Гладких [47] отмечает связь между мировоззрением и авторской манерой письма. Так, в жизни для Хармса центральное понятие – случай, некое отклонение от обычного течения жизни; отражением такого подхода к жизни стали тексты Хармса, в которых отклонения создаются «непрерывно и чрезвычайно изобретательно». Среди многочисленных отклонений встречаются и те, в основе которых лежит нарушение нормативных представлений о мире: У одной маленькой девочки на носу выросли две голубые ленты. Случай особенно редкий, ибо на одной было написано «Марс», а на другой – «Юпитер». В распространенных у Хармса серийных отклонениях объединяются языковые неправильности грамматические и семантические:

Вот и дом полетел.

Вот и собака полетела.

Вот и сон полетел.

Вот и мать полетела.

Вот и сад полетел…

Конь полетел.

Баня полетела.

Шар полетел.

Вот и камень полететь.

Вот и пень полететь.

Вот и миг полететь.

Дом летит.

Мать летит.

Сад летит.

Для творчества Андрея Платонова также характерно постоянное нарушение норм. По мнению Т. Б. Радбиля [135], у Платонова встречаются аномалии трех уровней: аномалии языка, аномалии текста и аномалии мира. М. Ю. Михеев [101] и Ю. И. Левин [87] отмечают, что Платонов постоянно нарушает нормы сочетаемости слов, при этом можно различать грамматическую неправильность, когда используются валентные связи, не отвечающие языковой норме (некуда жить) и семантическую неправильность, когда управляемое слово принадлежит семантическому классу, невозможному в данной роли (пошел в этот город жить). Аномалии языка Платонова непосредственно связаны с его мировосприятием, с теми представлениями о мире, которые воплощены в текстах.

Таким образом, намеренные аномалии могут быть, среди прочего, охарактеризованы как особенности авторского стиля, отражающие индивидуально-авторскую картину мира.

Итак, обнаруженные на примере различных систем особенности взаимодействия нормы и не-нормы характерны и для языка / речи. При этом сказанное верно не только для случаев социально одобряемого соблюдения языковой нормы и порицаемого нарушения, как это было показано в главе I, но и для случаев эстетически ценного несоблюдения нормы. Интенциональные девиации в авторских текстах являются яркой приметой стиля автора.

Среди многообразных авторских аномалий особое значение для нас имеют нарушения, природу которых составляет противоречие между изображаемым миром и нормативными представлениями о мире носителя языка. В таком случае можно говорить о сознательном, эстетически оправданном, индивидуально-авторском нарушении когнитивных норм.

Подытожим. В этом параграфе были рассмотрены культурнозначимые нормы и случаи культурно-значимого нарушения норм. Роль рассмотренных норм в лингвокультуре заключается в том, что они задают ориентиры, программы

– социально приемлемого и одобряемого поведения (нормы речевого этикета);

– создания текста (нормы литературных и повседневных речевых жанров).

Регулятивная функция сочетается с функциями оценочной, унифицирующей, стабилизирующей, селективной, обусловливая отнесение рассмотренных явлений к полю нормы.

Особую роль в культуре имеют и интенциональные девиации, которые через конфликт с нормой обеспечивают возможность изменения системы. Так, осознанное нарушение норм лежит в основе смены доминирующего культурного направления, изменения и появления новых жанров. Кроме того, сознательные девиации – яркая черта индивидуально-авторской лингвокультуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.