9. Ты и те, кто тебя обслуживает

9. Ты и те, кто тебя обслуживает

Сказанное в предыдущей главе справедливо и в отношении к обслуживающему персоналу. Многим дамам и гос-подам не хватает подлинного такта, пиетета и чуткости в общении с теми, кто их обслуживает. Они просто не хотят вникнуть в сложность этих взаимоотношений. Они не испытывают ни стыда, ни смущения от того, что позволяют себя обслуживать, смущения, идущего из самых глубин скромности человека, из его благочестивого осознания равенства всех перед Богом. И несмотря на весь их внешний лоск, им никогда не выйти из узких рамок их господского положения, разрушающего душу, убогой наивности людей, способных только брать. Такие люди могут от добродушия или отдавая дань моде в отдельных случаях проявить гуманность. Однако им не хватает того благородного образа мыслей, который позволяет лишить личное обслуживание унижения или даже придать ему возвышенности.

В наше время многим людям бесконечно трудно выйти за рамки своих привилегированных душ. Ведь в силу тысячелетних порядков и привычек идентичность таких понятий, как «слуга» и «раб», так глубоко укоренилась в человеческом сознании, в многочисленных обычаях и умонастроениях, что необычайно трудно, особенно взрослым людям, не только думать об этом в духе времени, но еще и говорить, и поступать согласно этому.

Приведем несколько конкретных примеров того, что каждый уже сегодня мог бы изменить в своей личной позиции. Например, подумаем, а не слишком ли небрежно мы относимся к курьерам, официантам и официанткам? Зачастую оскорбительный тон заказа или распоряжения, невнимательность и небрежность при получении услуг, нерыцарская неготовность хоть немного помочь тем, кто накрывает на стол или убирает посуду, – все это, в сущности, отголоски крепостной зависимости. И новый дух в этих отношениях может пробить себе дорогу как раз в мельчайших привычках. Во всей нашей социальной литературе эти мелочи социальной культуры обсуждаются крайне редко. А между тем в их правильном разрешении будет, пожалуй, больше истинной «социальной философии», нежели в обширных трудах на эту тему. Понаблюдайте, например, за изысканным обществом, сидящим за столом в ресторане, когда официантка или официант приносят блюда с едой или убирают тарелки. Господа флегматично наблюдают за тем, как те тянутся через весь стол, чтобы все как следует сервировать или, наоборот, убрать! Железное «право на обслуживание» порождает какой-то странный паралич мозга и мускулов. Господа боятся показаться «неаристократичными», если немного поучаствуют в процессе обслуживания! Да ведь и Ницше запретил сверхчеловеку подобные телодвижения! А что было бы, если бы мыслящие люди решились стать первопроходцами «совершенствования застольных манер» и вообще «культуры застолья»? Тут важно не только новое мышление, но и новые «рефлективные движения». Движения в помощь тем, кто обслуживает нас за столом, нужно довести до автоматизма, чтобы выполнять их инстинктивно – посреди самой приятной беседы и без самодовольного выражения лица. Может быть, поначалу нас неправильно поймут. Тот же официант скажет: «По-моему, у того блондина плоховато с манерами!» «А в чем дело? Он тебе нагрубил?» «Нет, просто он все время помогает мне, когда я ставлю на стол тарелку!» Ладно, не обращай внимания, а лучше подумай над тем, что за странные понятия об изысканных манерах представители так называемых «аристократических» кругов своим поведением все еще распространяют среди людей. Должно, должно прийти время, когда далекое от благородных манер поведение по отношению к тем, кто нас обслуживает, будет столь же неприличным, как ковыряние в зубах за столом.

Зачастую, несмотря на внутренний порыв, бывает очень трудно выступить против отсталых представлений общества о «хороших манерах». Пример этого нам оставил английский писатель Стивенсон в своих дневниках. Он пишет: «Недавно у меня разболелись зубы, и я нагрубил одной из служанок, накрывавших на стол. Нет, конечно, ничего более неподобающего и мерзкого, чем когда мужчина груб с девушкой, которая может потерять место, если ответит соответственно. Поэтому я решил извиниться. В это трудно поверить, но я собирался с духом четыре дня, а извиняясь, краснел и смущался как мальчишка. Почему? Думаете, мне было стыдно за свою грубость? Боже сохрани! Нет, я краснел, потому что мои извинения кому-то могли показаться необычными и даже смешными. Вот рука, которую нужно отсечь! Будем надеяться, что я никогда больше не окажусь таким трусом и не буду стыдиться того, что веду себя как джентльмен!»

Сегодня нам нужен новый тип «джентльмена», который распространяет идеал рыцарства и на общение с теми, кто его обслуживает, тем самым возводя самого себя на более высокую ступень аристократизма. Как много молодых людей вскакивают со своих мест, когда в трамвай входит юная дама, но спокойно продолжают сидеть при появлении усталой и нагруженной сумками служанки. Те же самые молодые люди, которые наперегонки бросаются к благородной даме, чтобы помочь донести ей самую незначительную ношу, продолжают спокойно сидеть, когда служанка с горой посуды в руках с трудом пытается открыть дверь. Иногда им даже хочется встать, но ложный стыд мешает им сделать это. Разве можно быть рыцарем по отношению к служанке? А тем временем один-единственный поступок сыновей хозяев дома в духе такого непринятого рыцарства зачастую может примирить служанку со всеми тяготами ее работы, потому что тем самым ей дадут понять, что ее зависимое положение нисколько не умаляет ее женского достоинства.

Если пришли гости и служанка вместе с хозяйской дочерью разливают чай, то хорошо воспитанные молодые люди учтиво привстанут со стульев перед дочерью хозяев, чтобы помочь ей в сервировке и в знак уважения. Но они, само собой, продолжают сидеть, когда подходит служанка. А того, кто встанет, дружеская рука тут же усадит на место: «Ты что? Это же прислуга!» Тут для революции нужно больше мужества, чем на баррикадах. И все же новые времена начинаются именно с таких мелочей. Молодому человеку следует относиться к посыльным с тем же уважением, с каким он относится к своим сестрам и их подругам. Разумного основания для каких-либо градаций в этих отношениях нет. Есть, скорее, особая необходимость остерегаться малейшей грубости и небрежности.

Есть один несомненный признак социальной культуры: если человек научился воспринимать чрезмерное обслуживание самого себя как нечто неприличное. Когда президент Линкольн однажды сам чистил свои сапоги, какой-то иностранец с удивлением спросил его: «Что такое? Вы чистите свои сапоги?» Сделав вид, что не совсем понял вопрос, президент ответил: «А чьи же еще сапоги мне чистить?» Глубоко укоренившиеся взгляды и привычки виноваты в том, что в высших классах общества развилась прямо-таки неописуемая наивность и избалованность в претензиях на личные услуги. В результате уже никто не может себе представить, что разделение труда и «аристократизма» возможно и без того переизбытка услуг, принятием которых многие люди унижают себя до положения паразитов. Может быть, подлинным аристократам среди «аристократов» стоило бы создать высший тип благородства, который получил бы общественное признание?

К кажущимся мелочам, имеющим, однако, далеко идущие последствия, относится и пунктуальная оплата счетов «маленьких людей». Задолжать ремесленникам и как можно дольше не платить – считается особо смешной выходкой у неунывающего студенчества. Но тут заложено погибельное, разрушающее характер неуважение к тяжкому труду, господское высокомерие, на которое рабочий класс реагирует с озлоблением и презрением. И нет ничего менее аристократичного, чем заставлять тяжело работающих людей, у которых нет счета в банке, ждать заработанных ими денег. «Одним из величайших зол нашей социальной жизни является то, – говорит Хилти, – что в университетах ощущение истинной аристократичности, несовместной с неотданными долгами, даже в самых образованных кругах зачастую притупляется на всю оставшуюся жизнь».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.