54. Прощение
54. Прощение
Я должен простить, считаете вы, чувствительные люди? Да, конечно, я хочу это сделать. Я это и сделаю, хотя мне это не всегда удается легко. Люди часто так неблагодарны, зложелательны, коварны! Моя оскорбленная душа порою так ожесточается, что я не знаю, что с нею делать! И тем не менее я стараюсь искоренить в глубине своей души личную обиду, сохранить спокойствие и объективность, не думать более об отвратительном мщении, скорее, взвесить вопрос с точки зрения общечеловеческих ценностей, проявить по отношению к психологии оскорбителя понимание и воздать ему, где только можно, благодеянием. Я должен прямо признаться: мне не удается ответить на подлости личного врага христианскою любовью; я — не святой, и подобное «прощение» превышает мои силы.
Но этого недостаточно вам, безмерно размягченным моралистам! Вы стараетесь всегда втолковывать нам исчерпывающее «всепрощение» и требуете его от нас; и если внимать вам, то возникает впечатление, что для всего злого на свете в вашем сердце есть лишь сострадание и участие, лишь терпимость и симпатия, и вы ничего не хотите ведать о естественном отвращении, справедливом возмущении, долге защищать других и самим воспитывать совершающих злодеяния. Странное участие! Противоестественная симпатия! Роковая терпимость!
Речь идет сейчас не о личном ущербе, а о субъективной обиде. С личным покончено; жажда мщения погасла. Что мне еще тут «прощать»?
Для того, чтобы быть «должным» прощать, мне надо прежде всего «сметь» прощать. А именно: существует полномочие на прощение, без которого любое «прощение» становится пустой и бессмысленной болтовней. Если оскорблен, предан, ограблен и изнасилован другой, то ведь я и не должен ничего «прощать». Или же я призван из «сострадания» к злодею скрывать любое преступление, тем самым непосредственно принимая в нем участие? Или, возможно, я должен, руководствуясь христианскою любовью, вымогать «участие» не к пострадавшему, а к злодею — виновнику чужого страдания? Однако христианство требует участия к страданию, а не к тому, кто заставляет и оставляет страдать; подобное участие было бы прямым предательством пострадавшего и, следовательно, общечеловеческих ценностей.
Если то, что я должен простить, — «грех», то прощение грехов — в Руце Господа; у меня на это нет полномочий. А если вы — христиане, то я напоминаю вам о том, что Христос далеко не всем прощал грехи и далеко не всем грешникам обещал прощение. Если же то, что я должен прощать, — нарушение закона или преступления, то здесь я тоже не компетентен. Мы, простые граждане государства, имеем лишь свои «настроения» и «мнения». Вы хотите, таким образом, чтобы прикрыли нашими «настроениями» и «мнениями» такие злодеяния, как клевета, разбой, убийство, осквернение детей, торговлю девушками, измену Родине, большевистское подстрекательство и т. п., чтобы мы с размягченным сердцем их прощали, сентиментально «сочувствовали» им, выступали симпатизирующими им заступниками и помощниками? Кто же вы тогда сами, заботящиеся об этом? И за кого вы принимаете нас, полагая, что мы способны на такое? Все это мы могли бы понять, если бы это было хоть как-то уместно: внимание, справедливость, мягкость, милость, помилование, амнистия; но не фальшивую сентиментальность участия или даже оправдания и не извращение здравого рассудка, которое делает человека соучастником!..
Такова ваша сентиментальная доктрина «всепрощения» — всего лишь нравственная попытка и моральное право. Леонардо да Винчи — большой знаток душевных глубин и тонкий наблюдатель разгула предательства среди его современников — однажды заметил: «Кто не наказывает зло, тот поощряет его». И он был прав: прощенье без предела равносильно предательству в великом деле.