Определение физики: не говорить о том, что нельзя проверить

Определение физики: не говорить о том, что нельзя проверить

Ученые пятьсот лет определяли область своей деятельности, как свободу сомневаться и проверять. Вот почему сегодня большинство квантовых физиков следуют философии Гейзенберга: «если ты не можешь это проверить, то не говори об этом». Хотя Гейзенберг говорил о трудности измерения событий квантового уровня, эта философия лежит в основе всей науки. Применительно к комплексным числам из этой базовой философии следует, что если мы не можем измерять мнимые числа, то не должны говорить об их возможном значении. Если что-то невозможно проверить, то это не «реально» и, следовательно, не имеет значения.

Определение реальности в физике подразумевает, что абсолютную реальность составляет реальность, допускающая проверку. Доказано, что это определение – одновременно великая сила и великая слабость физики. Его сила состоит в том, что с этой точки зрения многочисленные религиозные воззрения на природу Вселенной становятся относительными. То, во что верит один человек, группа или подгруппа, рассматривается как мнение, а не как окончательный ответ. Не существует окончательного ответа на вопрос о том, что есть в небесах; вместо этого, есть многочисленные точки зрения, подлежащие обсуждению и проверке. Эксперименты могут открывать новые аспекты природы.

Слабость научной точки зрения составляет то, что она препятствует изучению тех аспектов реальности (например, мнимых чисел), которые невозможно непосредственно измерять воспроизводимым образом, как того требует общепринятая реальность.

Реальность, которую исследует физика, – это общепринятая реальность, где наблюдения подлежат обсуждению, только если их можно измерять в терминах действительных чисел, фотографировать, записывать или признавать существующими на основании мнения большинства. Это пристрастие к общепринятой реальности пронизывает и другие науки. Например, парапсихология объявляет, что призраки реальны потому, что их можно фотографировать. Таким образом, парапсихология поддерживает господствующую научную парадигму измерения: если что-то можно фотографировать, то оно реально, в противном случае – нет.

С этой точки зрения, единственный призрак, который я когда-либо видел, никогда нельзя было бы никому показать, поскольку я был слишком напуган, чтобы взять камеру и сделать снимок! Из утверждения «не говори об этом, если не можешь это измерить» следует, что призрак не существовал. Обычный физик посоветовал бы не говорить о призраке, если только мое переживание нельзя проверить. Честный физик не стал бы утверждать, что призраки не существуют, но он бы маргинализировал важность переживания, заявляя, что оно не относится к области науки. Таким образом, переживания НОР изгоняются из физики.

Однобокое представление о реальности, характеризующее сегодняшнюю физику, повлияло и на психиатрическую диагностику. Клиент, который говорит: «Однажды я видел духа, и это имело значение для моей повседневной жизни, независимо от того, был ли он реальным или нет», – встретит менее строгое осуждение, нежели тот, кто заявляет: «Духи все время рядом и донимают меня многие годы». Если кто-то слышит голоса, исходящие от деревьев, и не интерпретирует этот опыт метафорически (например, «должно быть, то дерево – это моя собственная внутренняя мать»), то это, вероятно, сочтут симптомом заболевания, имеющего биологическую основу.

Представления о реальности носят политический характер. Каждая группа – любая группа – заявляет, что одни вещи реальны, а другие – нет. Например, Церковный Собор в Авиньоне в 323 г. н.э. провел закон, запрещавший русалок. До 323 г. н.э. вы могли бы поклоняться глиняному изображению русалки, установленному вблизи реки или озера. После этого времени русалки больше не могли официально считаться существующими.

Конфликт между религией и физикой отражен в истории Галилея, который хотел исследовать скорость падения тел и внешний вид Луны. Галилей соорудил телескоп с большими линзами. Посмотрев в него, он увидел, что на Луне есть кратеры. Галилей приглашал Медичи (правящее семейство в Италии того времени) посмотреть в его телескоп. «Приходите посмотреть в мой телескоп, вам это по-настоящему понравится!».

Но они отвечали: «Нет! Ты не можешь смотреть на Бога! Ты не должен это делать!» Галилей сказал: «Ладно, но, по крайней мере, приходите посмотреть на мой наклонный желоб с шаром на одном конце.

Я хочу исследовать, сколько времени нужно шару, чтобы скатываться по этому желобу».

Но Медичи опять сказали: «Нет, этого ты тоже не можешь делать, ты не можешь исследовать Бога, мы с этим не согласны». Реакция Медичи содержала в себе многие верования. Они верили, что может быть только одно переживание Бога – то, что признается религиозными властями. Они считали материальную реальность созданием Бога, который совершенен и не подлежит измерению или исследованию, – на него нельзя даже смотреть. Согласно официальной точке зрения, ваши личные идеи и переживания Бога считались неприемлемыми; если в них было что-то такое, с чем не соглашались религиозные власти, ваши чувства были просто неверными. Разумеется, за этим убеждением скрывалась более глубокая страсть – желание защищать понятие Бога как божества НОР за пределами возможности проверки.

Зарождавшаяся новая парадигма хотела все подвергать сомнению и исследованию. Галилей хотел, насколько возможно, отделить Бога от материи. Чтобы защитить свою свободу в исследовании природы, Галилей в 1623 г. точно сформулировал различие между физикой и духовностью, между первичными и вторичными качествами материи. Он называл первичными те качества, которые можно было измерять в терминах действительных чисел, как, например, 4 грамма и 10 метров, и говорил, что вторичные качества, вроде любви и цвета, не сводимые к эмпирическим измерениям, не входят в сферу науки.

Таким образом, с течением времени господствующий общественный и культурный консенсус в отношении божественной природы реальности постепенно уступал место точке зрения Возрождения, согласно которой космос считался механизмом, состоящим из простых частей или шестеренок. Возрождение защищало свободу думать и исследовать, но также маргинализировало воображаемый опыт как нереальный. В определенном отношении новая наука была иной, поскольку исследовала Вселенную и отделяла ее изучение от религии.

Но в другом отношении она не была иной. Новая наука, равно как и господствующая религия, маргинализировала индивидуальное чувственное переживание и выражение и покровительствовала коллективным представлениям о природе и божественном. В известном смысле новая наука просто заменяла господство одного представления – о живой, чувствующей Земле – господством другого – о механическом мире, доступном для исследования. И религиозное, и научное мировоззрение – каждое по своим собственным причинам – подавляли непосредственный личный опыт.

Между XVI и XVII вв. ученые разрывались между этими двумя мировоззрениями. Они занимались физикой, но использовали религиозные метафоры. Например, Исаак Ньютон был не только великим физиком, но и, вероятно, последним великим магом. Он делал великие открытия в математике и физике, но также практиковал магию и алхимию.

Сегодняшние ученые все еще находятся в том же положении. Например, Эйнштейн подвергал сомнению вероятностную интерпретацию квантовой физики, говоря: «Бог не играет в кости». Как и религиозные лидеры до Возрождения, он отождествлял материю с Богом. Иными словами, физики по-прежнему связывают мир природы с опытом Бога, в то же время говоря, что существование Бога невозможно доказать или опровергнуть.

Несмотря на то что сегодня этот разрыв все еще лежит в основе науки, если посмотреть на популярные книги, в которых современная физика соединяется с квазирелигиозными системами и терминами: «Дао физики» Капры, «Духовная Вселенная» Вольфа и «Частица – Бог» (The God Particle) Леона Ледермана, – можно ощутить изменение в атмосфере. Спустя пять веков после Возрождения мы заигрываем с идеей примирения между наукой и религией, соединения шаманской точки зрения с объективными измерениями⁴.