Парадоксы времени

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Парадоксы времени

Предыдущая глава фактически была посвящена проблеме существования мира в пространстве, теперь же обратим внимание на его существование во времени. Что это вообще такое — время? Очевидный ответ: количественная характеристика потока происходящих изменений. Чем больше изменений в целом, тем больше проходит времени. Можно выбрать определенный вид изменений, отличающийся регулярностью и периодичностью (допустим, обращение Земли вокруг Солнца), и по нему измерять время. Однако не все так просто. Пожалуй, любой из нас мог бы повторить вслед за Блаженным Августином, что он знает ответ на вопрос, что такое время, если его об этом никто не спрашивает, и не знает, если это надо кому-то объяснить.

Прежде всего, всегда ли существовало время и мир во времени? «Пустое» время, в котором не происходит никаких событий, на первый взгляд представляется столь же абсурдным, как и пустое пространство. Однако предположим, что мы можем наблюдать такое время, тогда нам не составило бы труда его измерить, просто сопоставив его с течением событий в нашем привычном времени. Например, мы можем сказать, что на сломанных часах стрелки оставались неподвижными в течение двадцати минут, фиксируя этот временной интервал по исправным часам. Для этого нам не требуется изобретать какую-то новую систему измерений, подобно тому как на оси координат мы можем получить шкалу отрицательных значений, просто зеркально отобразив известную нам шкалу положительных значений. А вот с пустым пространством аналогичный трюк не пройдет. Поскольку оно представимо лишь вне материи (понимаемой в том же смысле, что и в предыдущей главе), а значит и вне сферы бытия, то нам некуда будет приложить даже воображаемую линейку.

Таким образом, если пустое пространство являет собой чистую абстракцию, то «пустое» время все же имеет некоторый смысл. Если сейчас, в данный момент, происходят некие изменения, события, то этого уже достаточно, чтобы задать единицу шкалы времени, которая не утратит свое значение даже в том случае, если мир прекратит свое существование и никаких событий больше происходить не будет. Получается, что время вечно, т. е. время, взятое в целом, — это синоним вечности. При этом его можно подразделить, пока чисто теоретически, на актуальное и потенциальное, т. е. «пустое», свободное от событий.

Еще одной характерной чертой времени, в отличие от пространства, является его односторонняя направленность. То, что «стрела времени» нацелена из прошлого в будущее, определяется последовательностью событий, воспринимаемой нами как их причинно-следственная связь. Иногда эту привычку трактовать смену явлений как цепь причин и следствий пытаются критиковать, но все же трудно отрицать очевидное.

Правда, на стороне критиков тот неопровержимый аргумент, что мы наблюдаем лишь явления, а не сущности, т. е. какая-то часть сущности всегда от нас скрыта, а значит когда-нибудь может проявиться каким-то новым для нас образом, и тогда, казалось бы, известная нам причина породит неожиданные следствия (но вот соберется ли при этом, допустим, пролитое молоко обратно в разбитую бутылку — большой вопрос). Кроме того, нам никогда не дано постигнуть всю цепь причин. Так, разглядывая шедевр живописи, мы можем прийти к заключению, что он возник благодаря таланту художника. Поинтересовавшись историей создания этой картины, мы поймем, что она появилась на свет потому, что была заказана автору. Но мы, положим, так и не узнаем, что если бы не случайная встреча на улице, то родители художника никогда бы не познакомились, и картина не была бы написана. Какая же из этих причин определяющая? Все они, наряду со многими другими, известными и неизвестными нам, были необходимы для того, чтобы картина появилась. Поэтому правильно было бы указать их всех, однако это невозможно.

Вместе с тем, говоря о феномене причинности, мы имеем в виду гораздо более непосредственные и очевидные отношения явлений. Например, если я вижу идущего по дороге мне навстречу человека, то с большой долей уверенности могу предположить, что через секунду он окажется примерно на метр ближе ко мне, а не на пять метров дальше, и не превратится при этом, скажем, в кошку. Еще проще: если я нахожусь в комнате и гляжу в окно, то весьма вероятно, что в следующее мгновение я вновь обнаружу себя находящимся в этой комнате и глядящим в окно. Такого рода причинность является фундаментальным свойством нашего мира (даже закономерности квантовых явлений не противоречат ей, а лишь вносят коррективы, характерные для соответствующего уровня материи).

На чем же основана причинность? Есть ли у этого ряда порождающих друг друга причин начало, т. е. конечная причина? Последователи древнейшей религиозно-философской традиции вместе с современными учеными уверяют, что нет.

Индуизм и другие возникшие на его почве религиозные школы полагают, что мир безначален и представляет собой бесконечно повторяющуюся череду этапов возникновения, развития, упадка и исчезновения — колесо Брахмы. Физики в большинстве своем, кажется, придерживаются аналогичной концепции, именуя ее моделью пульсирующей Вселенной, в которой теоретически прослеживается повторяющийся путь Вселенной от Большого взрыва до ее коллапса.

А как решает эту проблему классическая философия? Ограничимся мнением Канта, выраженным им по поводу следующей антиномии (т. е. пары равноубедительных, но противоположных суждений):

1) мир имеет начало, поскольку в противном случае получается, что до настоящего момента прошло бесконечное количество времени;

2) мир не имеет начала, поскольку в противном случае получается, что время существовало до возникновения мира.

Кант разрешает это противоречие в стиле Александра Македонского, согласно легенде, разрубившего гордиев узел. С его точки зрения, оба приведенных суждения ложны, ибо принадлежат миру явлений, а в мире «вещей-в-себе» возможно некое третье суждение, которое и будет истинным.

В целом разделяя скептицизм Канта в отношении наших теоретических знаний, которые, по сути, всегда относительны и, можно сказать, носят вероятностный характер, нельзя не отметить, что, несмотря на это обстоятельство или даже именно вследствие него, оценивать различные гипотезы целесообразно путем сопоставления этих вероятностей. Сравнив два рассматриваемых утверждения, мы, видимо, все же должны прийти к выводу, что второе значительно менее вероятно.

Действительно, если мир безначален, а бытие мира понимается как последовательность событий — неважно даже, связанных цепью причинности или нет, — то сам факт наступления настоящего момента свидетельствует о том, что бесконечность всех предшествующих моментов и событий прошла (причем речь идет об актуальной, а не о потенциальной бесконечности), т. е. мы получаем сосчитанную, конечную бесконечность, — что может быть абсурднее? Напротив, если мы предположим, что мир имеет начало, то ничего абсурдного в таком предположении не будет. Опровержение этой идеи Кантом основывается лишь на том, что до начала мира актуальное течение времени невозможно. Время, отмеряющее ход событий, в отсутствии событий, разумеется, являет собой бессмыслицу, но «пустое» время, о котором говорилось ранее, вполне допустимо.

Таким образом, разумно принять предположение, что у мира было начало. Однако не означает ли это, что у него будет и конец? Ведь повседневный опыт нас учит, что все, что когда-либо возникло, неизбежно исчезнет. Стало быть, следуя этой логике, если мир возник, то он обязательно придет к своему концу.

Излишне говорить, что подобным интуитивным выводам не всегда стоит доверять. Все наши теоретические схемы основаны на установлении аналогий между наблюдаемыми явлениями. Вместе с тем, мир как целое — это явление уникальное, единичное, для него нет полностью адекватных аналогий. В каком-то смысле мы можем уподобить целое отдельным его частям, но ограниченная применимость такого подхода очевидна. Правильный путь состоит в том, чтобы не останавливаться на первых полученных выводах, а пытаться максимально расширить круг рассматриваемых явлений, выстраивая все связанные аналогиями объекты опыта в единую непротиворечивую картину.

В решении вопроса о продолжительности существования мира нам может кое-чем помочь математика. Простейшей геометрической иллюстрацией времени является прямая линия или, учитывая его одностороннюю направленность, ось координат. Пусть нулевая точка на данной оси — момент возникновения мира. Луч, задающий область отрицательных значений, — это «пустое» время, предшествующее указанному моменту. Сформулируем нашу задачу так: может ли время существования мира быть представлено отрезком в области положительных значений координатной оси, после которого вновь наступит «пустое» время?

Если такое допустимо, то следует предположить, основываясь на теории вероятностей, что возникновение мира, будучи, очевидно, возможным событием, при тех же условиях (одинаковых до начала мира и после его конца) будет повторяться снова и снова в бесконечности времени. Но подобное предположение — о безначальности мира — мы уже делали и отвергли как неверное. Значит, более предпочтительна противоположная гипотеза, утверждающая, что существование мира никогда не прекратится. Тогда ось времени будет состоять из двух лучей, т. е. двух уравновешивающих друг друга бесконечностей. В таком случае возникновение мира может рассматриваться как чудо. Действительно, это слово как нельзя лучше подходит для события, вероятность которого составляет один шанс из бесконечности. С другой стороны, если этот шанс все-таки есть, то в бесконечном временном периоде он неизбежно должен выпасть. Соответственно, для того чтобы мир вернулся в прежнее состояние, до своего возникновения, тоже потребуется бесконечность времени. Иначе говоря, мир никогда не прекратит свое существование, ибо вероятность данного события равна нулю.

Закономерность и невероятность появления нашего мира также можно уяснить, исходя из понимания материи как основы потенциального и актуального бытия. Остановимся на этом подробнее.

Если мы окинем мысленным взором все, что в мире происходит, то везде увидим стремление материальных элементов (т. е. любых материальных объектов) к некоему гармоничному сочетанию, когда все противодействующие друг другу силы и энергии уравнены, к состоянию покоя. Такое состояние подобно равновесию металлического шарика на острие иглы, поэтому практически никогда не достигается, но может рассматриваться как идеальный предел, к которому стремится материя. В одном из основных разделов физики — термодинамике — это общее стремление материи выражено в форме закона возрастания энтропии, обычно интерпретируемого как деструктивная тенденция.

Выравнивание температур в материальных системах, конечно, может в ряде случаев трактоваться как снижение степени упорядоченности материи, приводящее к нежелательным, с нашей точки зрения, последствиям (например, если я люблю горячий кофе с мороженым, то процесс остывания кофе и таяния мороженого, по моему мнению, испортит этот напиток). Однако это справедливо лишь для тех систем, которые, в сущности, лишены целостности, состоят из разрозненных подсистем и сами являются такими подсистемами. Мир же представляет собой абсолютно целостную, замкнутую в себе систему, и внутреннее равновесие этой системы следует считать не хаосом, а скорее его противоположностью — гармоничным единством.

Итак, равновесие и покой — высшее, предельное состояние материи, к которому она стремится. Постоянство стремления означает, что это состояние является выражением ее фундаментальных свойств. Логично предположить, что идеальный покой был изначально присущ материи. Почему же она его утратила?

Казалось бы, абсолютный покой потому и абсолютен, что система, которая в нем находится, должна пребывать в таком положении постоянно, и всякое изменение будет потерей этого состояния. Но чем такой покой отличается от полного небытия? Последнее определить очень просто — это все, что вне бытия, что не имеет проявлений. Строго говоря, мы ничего не можем о нем знать, кроме того, что в нем не происходит никаких изменений (любое зафиксированное нами изменение и было бы проявлением). Но материя не есть небытие. Более того, как понятие она ему противоположна. Получается, что материя, находящаяся в состоянии абсолютного покоя, с одной стороны, должна оставаться в нем вечно, а с другой стороны — не может рано или поздно его не нарушить, т. е. не претерпеть изменения, не проявиться. Разумный компромисс достигается, если мы предположим, что потенциальное бытие материи, в бесконечности «пустого» времени являющее собой «пустое» пространство, в результате бесконечно малого изменения превращается в актуальное бытие.

Что именно это за изменение, мы знать не можем; точнее, как и в предыдущей главе, можем сказать, что это то качественное изменение, которое выражается в переходе элементов материи из непроявленного состояния бытия в проявленное. Механизм этого перехода полностью от нас скрыт, поскольку он происходит вне мира явлений, и потому сам переход может нами рассматриваться как случайное событие.