§ 47. Истинность суждений восприятия

§ 47. Истинность суждений восприятия

Непосредственные суждения о сущем вне нас суть суждения восприятия. Они включают в себе (в том смысле, в каком они обыкновенно высказываются) утверждение о существовании их субъекта. Так как восприятие прежде всего субъективно достоверно (согласно § 46), как высказывание, что я именно теперь имею представление об определенном сущем, то условием объективной значимости суждения восприятия служит то, что есть необходимость относить это субъективное вообще к какой-либо существующей вещи и что имеются равным образом общие законы, согласно которым полагаемое в представлении восприятия необходимо толкуется как реальный предикат сущего; в особенности же, следовательно, такие законы, согласно которым мои пространственные наглядные представления перетолковываются в пространственные определения объектов, мое выражающее свойства и изменения отношение к вещи перетолковывается в реальные свойства и деятельности субстанций, мое представление об ее отношениях перетолковывается в реальные отношения.

1. Суждения восприятия, посредством которых мы делаем высказывания относительно непосредственно предстоящего нам вне нас, кажутся для естественного мышления столь же непосредственно достоверными, как и высказывания непосредственного самосознания.

Эти суждения восприятия прежде всего заключают в себе сознание, что именно теперь я имею предстоящее мне представление о чем-либо единичном, и представление это обладает особенными, далее не могущими быть описанными характерными чертами, чем именно восприятие и различается вообще от воспоминания и просто внутреннего представления. Наличность неизменных понятий и их обозначений позволяет теперь выразить содержание данного таким образом в общезначимом виде, причем содержание это отчасти как целое (соответственно суждениям наименования) подводится под родовое понятие¹⁰³, отчасти анализируются его отдельные элементы и высказываются соответствующие им предикаты. Поскольку эти последние оказываются простыми, суждение также и теперь остается вполне непосредственным; какой-либо элемент выражающего восприятие представления познается как согласующийся с фиксированным в понятии признаком («то, что я вижу, есть красное»¹⁰⁴ и т. д.). Но поскольку дело идет о подведении под сложные понятия, постольку выступает теперь вместо непосредственного наименования, которое объединяет в одно целое с целым необходимость сравнения отдельных признаков выражающего восприятие представления с признаками понятия, и тем самым подведение становится опосредствованным, так как оно вытекает из целого ряда отдельных суждений. (См. ниже, о выводе подведения, § 56.)

2. Поскольку теперь суждение восприятия хотело бы лишь высказать, что то, что я теперь именно представляю чувственно, есть красное, сладкое и т. д., постольку и здесь принцип согласия мог бы гарантировать, что суждение необходимо и что всякий, кто имел бы то же самое представление, должен был бы выполнить суждение таким же образом.

Но такое суждение не хочет сравнивать только представления – оно относит представление к единичному предмету, который мыслится существующим, и оно высказывает об этом определенном предмете известный предикат как принадлежащий ему объективно. Если суждение должно быть истинным, то должно быть обосновано не только согласие единичного представления с общим, но должно быть обосновано также и то, что предполагается обыкновенным актом суждения как само собой разумеющееся, именно что это единичное представление означает определенный сущий предмет и что этот предмет имеет те предикаты, какие я ему приписываю. А это возможно лишь в том случае, если существует закон, согласно которому субъективные и индивидуальные возбуждения и представления с безошибочной и общезначимой необходимостью относятся к объективным предметам. Правда, фактическая всеобщность убеждения, что нашим ощущениям соответствуют реальные предметы, доказывает теперь наличность психологического принуждения полагать ощущаемое как реальное. Но и факт многократных так называемых обманов чувств и различие в высказываниях различных наблюдателей над тем же самым предметом доказывают также, что это общее принуждение не гарантирует в каждом отдельном случае всеобщего согласия; что, следовательно, и здесь может наблюдаться (и неоднократно наблюдается) различие между фактически, по психологическим законам наступающим и общезначимым и что о достаточном обосновании таких суждений речь может идти лишь тогда, когда могут быть погашены субъективные различия. Но это возможно лишь в том случае, если мы можем осознать общие законы, согласно которым мы с необходимостью относим субъективное ощущение к объективной реальности, и если каждый случай мы можем измерять этим. Лишь тогда возможно от суждения «я уверен в том, что видел и воспринял то-то и то-то» перейти к суждению «то-то и то-то есть, случилось».

3. Раз познано, что в восприятиях мы прежде всего имеем дело с субъективными явлениями, что лишь наличность представления есть непосредственно данное, а его отношение к вещи вне нас есть второй шаг, который в большинстве случаев выполняется, конечно, бессознательно, то всякое суждение о внешнем существовании нуждается прежде всего в обосновании посредством закона, согласно которому – по крайней мере, при известных условиях – представление вообще необходимо следует относить к внешнему, существующему предмету. Скептицизм отрицает, что имеется такая необходимость или, по крайней мере, что она познаваема. Субъективный идеализм утверждает такую необходимость, но он придает ей лишь то значение, что воспринятое необходимо представляется как реальный предмета вне нас. Но это полагание внешнего существования является для него самого простым актом представления, и мы приходим, следовательно, благодаря этой необходимости, к некоторой второй стадии процесса представления, а не к не зависимому от нас существованию. Действительность, какую мы утверждаем, есть лишь действительность явлений, а не вещей, которые были бы не зависимыми от нас.

В нашу задачу не входит здесь решать эти спорные вопросы. Достаточно констатировать, что непосредственная достоверность наших суждений восприятия не покоится на абсолютной необходимости, пока не показан общий закон, согласно которому факт восприятия делает необходимым признание существования внешнего предмета.

Для логического способа рассмотрения, впрочем, совершенно безразлично, устанавливается этот закон в том смысле, что отсюда становится достоверным действительное существование внешних вещей (следовательно, в реалистическом смысле), или в смысле идеалистическом, что он делает необходимым лишь представление о реальных предметах на основании восприятия; логический характер возникших таким образом суждений, их необходимость и общезначимость были бы те же самые, видоизменился бы лишь смысл предиката «быть» (в эмпирическом смысле). Только скептическое утверждение невозможности достигнуть необходимых суждений исключало бы их из логического рассмотрения.

Такой общий закон ни в каком случае не может гласить теперь так: если я воспринимаю нечто, то и существует также нечто, что соответствует возникающему отсюда по психологическим законам единичному представлению. Напротив, с самых различных сторон всегда вновь устанавливалась даже возможность сомнений относительно существования всего внешнего мира, и тут защищался тот взгляд, что психологическому принуждению допускать таковой не соответствует-де никакая логическая необходимость, которая могла бы уничтожить указанное сомнение. Если имеются, следовательно, средства и пути достигнуть убеждения относительно внешней реальности, то они не могут опираться на простой факт восприятия, а должны придерживаться определенного качества восприятий.

4. Но предположим теперь, что имеются такие основоположения, которые делают необходимым отношение образов восприятия к реально сущему. В таком случае в дальнейшем речь должна идти об условиях их применимости. Вопрос таков: при каких предпосылках индивидуальный факт восприятия содержит в себе объективно значимое суждение? Индивидуальные различия, обнаруживающиеся в суждениях восприятия, с достаточностью доказывают, что суждение восприятия не при всех обстоятельствах может становиться объективно значимым, ибо они приводят к противоречивому.

Индивидуальные различия, в общем, могут иметь теперь двоякое основание. Или различие кроется уже в первом начале процесса, в фактических предпосылках, из которых исходит образование служащего субъектом представления и суждение об этом, в возбуждении наших органов чувств или, точнее, в том способе, как мы осознаем его в ощущении. Или оно кроется лишь в дальнейших процессах, которые в обыкновенном мышлении мы выполняем бессознательно, но которые все же совершаются и могут быть доказаны, главным образом благодаря так называемым обманам чувств, как нечто аналогичное выводам.

5. В первом отношении предпосылкой той уверенности, с какою мы приписываем наши ощущения цвета, температуры и т. д. предметам как их свойства, служит убеждение в том, что между предположенным объектом и нами существует постоянная связь в том смысле, что тому же самому свойству объекта во всяком субъекте во всякое время неизменно соответствует то же самое ощущение. Если еще Бэкон твердо верил в то, что летом погреба бывают холоднее, нежели зимою, то он принимал свое ощущение температуры за постоянный и безошибочный масштаб для качества объекта. То, что ощущается холодным, есть холодное, и оно есть настолько же холодное, каким оно кажется. То противоречие, к какому приводит эта предпосылка, именно что она принуждает утверждать и отрицать то же самое, уже рано уничтожило всякое доверие к этому чувственному акту суждения. Со времени первых зачатков греческой философии чувственное ощущение вследствие своей субъективной изменчивости и индивидуального различия было исключено (по крайней мере отчасти) из области собственного знания, – пока, начиная с Бэкона, вновь не обратили на то внимание, что, в конце концов, наибольшая часть нашего знания все же покоится ведь на этой основе и все сводится лишь к искусству правильно пользоваться инструментами. Но игнорирование условий значимости этих суждений проходит через платоновско-аристотелевскую логику вплоть до наших дней. Верили в то, что в понятии мы имеем более чем достаточное возмещение для ненадежного восприятия, пока Кант не уяснил окончательно, что с одним только знанием понятий мы вечно будем вертеться вокруг да около, не достигая объекта. Но всякая логика оказывается неполной, раз она не ставит вопрос об условиях значимости этих суждений, ибо свое значение и свое направление образование понятий получает также от этих последних.

6. Суждение восприятия лишь постольку, следовательно, может притязать на общезначимость, поскольку чувственное возбуждение, на котором оно покоится, есть выражение постоянного отношения между предположенным объектом и субъектом и ощущение есть безошибочный знак объективного качества, – и лишь постольку, поскольку можно достигнуть достоверности касательно этого постоянного отношения, т. е. касательно абсолютно одинаковой организации и деятельности ощущений у всех, или поскольку можно наверное исправить различия. В третьей части мы должны будем исследовать, какими путями мы приходим к тому, чтобы создать основу, которая (по крайней мере практически) соответствует этому требованию абсолютного равенства или уравнимости возбуждений, благодаря чему каждый без различия может заменять другого.

7. С восприятиями чувства зрения и осязания неразрывно связано представление о пространственности воспринятого; мы представляем воспринятое как пространственно протяженное, обладающее определенной формой и величиной, и мы указываем ему его место в пространстве. Мы имеем здесь опять-таки прежде всего наше представление, и то место, какое мы указываем вещам, прежде всего относится к нашему собственному телу как исходному пункту определения места. Можно спорить о том, какая часть из наших пространственных представлений дана безусловно первоначально, в одном неразрывном акте с самим ощущением. Что часть наших пространственных представлений как представление о телесной форме объектов, о величине их расстояния от нас и друг от друга не является просто данной, а есть результаты комбинаций, который мы в большинстве случаев выполняем, конечно, бессознательно, – это может быть доказано с очевидностью.

Но прежде всего настолько ясно, что для того чтобы высказать объективно значимое суждение не о моем представлении, а о чем-либо пространственно сущем и существующем, что имеет определенное протяжение и форму, – для этого должна быть уверенность, что представление о пространстве вообще является одинаковым для всех и что ощущения необходимо истолковывать пространственно определенным образом. Ибо лишь в этом случае из моего ощущения с объективной необходимостью вытекает суждение об объективной пространственности и пространственный предмет может быть для всех одним и тем же. Следовательно, предпосылка о том, что представление о пространстве является у всех одним и тем же и что оно не есть произвольное или вообще изменяющееся, но что оно является безусловно определенным, что все в представлении о пространстве должны поступать тем же самым способом, – эта предпосылка есть условие объективно значимых суждений восприятия. И их достоверность возможна лишь постольку, поскольку познаны законы этого пространственного представления. Дело идет при этом не только о возможности чистой геометрии как науки. В геометрическом представлении о пространстве всякий имеет свое собственное пространство, и различные пространства являются лишь совпадающими или по крайней мере подобными. Безразлично, где в этом пространстве каждый проводит свои линии и строит свои фигуры. Геометрические фигуры не имеют в пространстве никакого определенного места. Иначе оно, если дело идет о том, чтобы полагать нечто как существующее в том же самом для всех объективном пространстве. Всяким суждением: «это находится здесь», «это находится там» – я утверждаю нечто такое, что должно быть значимым для всех, что должно так определять место объекта, чтобы последний признавался всеми как находящейся на том же самом месте пространства, и чтобы все его пространственные отношения были для всех одинаковыми. Тот факт, что в окружающей нас ближайшей обстановке наша безыскусственно приобретенная практика в большинстве случаев оказывается достаточно изощренной, чтобы избегать заметных ошибок, а также чтобы правильно конструировать пространственные представления других, которые должны быть у последних в силу их положения, – этот факт отнюдь не освобождает строгую теорию от необходимости отыскивать условия и нормальные законы объективно значимого определения формы и места единичного. Астрономия служит наилучшим доказательством в пользу того, как велико число тех предпосылок, от которых зависят суждения о положении небесных тел, заявляющие притязание на объективную значимость, и как суждения эти являются значимыми лишь тогда, если указанные предпосылки познаны как совершенно достоверные и необходимые. Но они обнимают собой не только общие теоремы геометрии, но наряду с тем также и положения об отношении чувственного ощущения к определенному месту, которые в свою очередь покоятся на оптических законах, на прямолинейном движении лучей света в однородной среде и их отклонении в неоднородной среде и т. п. Как мы приходим к познанию этих предпосылок – об этом здесь излишне распространяться. Лишь настолько ясно, что предпосылки эти, если отдельное суждение должно быть объективно значимым, в конце концов должны сводиться к непосредственно достоверному, необходимость чего является первоначальной.

8. То же самое с движением. Непосредственно воспринятое движение, дабы привести к значимому суждению, предполагает прежде всего по необходимым законам выполненное определение места его начального и конечного пунктов и его пути. Так как, далее, всякое движение, поскольку оно может быть воспринято, является лишь относительным, т. е. изменением взаимного положения видимых объектов, наши же суждения хотят объективно и абсолютно сказать, что А движется по направлению к B – то нужны общие законы, чтобы изменение относительного положения указывало на действительное движение, на изменение места во всем пространстве, и чтобы разобрать, что следует рассматривать как покоящееся, что – как находящееся в движении. Также и здесь история астрономии дает доказательство тому, что объективно значимые суждения о движении могут быть получены лишь при предположении общих принципов, согласно которым субъективное восприятие движения относится к действительному движению, субъективное явление истолковывается как объективный процесс. А трудности, связанные с разграничением понятий относительного и абсолютного движения, с достаточностью доказывают, сколько труда стоит отыскать последние основоположения.

9. Еще важнее отношение ощущений к самим определенным вещам. Правда, общая форма, выражающаяся в том, что данный материал ощущений мы относим к устойчивым вещам, дана вместе с неискоренимой природой нашего мышления, и мы не можем освободиться от этого психологического принуждения, если бы мы даже хотели этого. Но именно потому, что мысль о вещи не появляется еще вместе с самим возбуждением, тут возможно мыслить также о различии процесса. Правда, там, где дело идет о покоящихся, длительных явлениях, разница эта едва обнаруживается. То, что для нашего понимания является неизменным, пребывающим на том же самом месте пространства, прочно отграниченным, – это без дальнейших рассуждений единогласно схватывается как та же самая вещь. Предпосылка о том, что в той же самой точке пространства не могут находиться две вещи, равным образом является фактически всеобщей, так что она повсюду лежит в основе. Точно так же и простое пространственное движение не может еще сделать это отношение ненадежным, если оно непрерывно наблюдается.

Но раз наступает изменение формы, величины, чувственных качеств, то возникают проблемы о том, каким образом следует относить последовательные стадии изменения к предположенной субстанции, возникает и необходимость согласующихся основоположений, соответственно которым должен направляться акт суждения индивидуума, если акт этот имеет в виду не только высказать свое понимание, но и быть объективно значимым. Если столб ртути расширяется или сжимается, то последовательный ряд своих восприятий мы описываем в положении: «это становится больше», «это становится меньше». Теми же словами мы описываем рост кристалла в его маточном растворе или уменьшение куска льда на воздухе. Наши суждения, по-видимому, говорят, что в обоих случаях определенная вещь, и притом та же самая вещь, изменяет свой объем. Для физика оба положения различны. В первом случае для него это действительно одна и та же вещь, которая занимает то большее, то меньшее пространство; во втором случае увеличившийся кристалл, полуиспарившийся лед не есть уже та же самая вещь, что раньше, но к первоначальной вещи здесь присоединилось нечто новое или от первоначальной вещи отпала известная часть. Для детского понимания вода исчезает, когда она испаряется; дерево исчезает, когда оно сгорает. Для понимания физика остается та же самая вещь, лишь в другой форме. То же самое суждение «эта вода испаряется» для одного понимания имеет совершенно иной смысл, нежели для другого. Кант включил основоположение устойчивости субстанции под априорные основоположения нашего рассудка. Оно является таковым не в том смысле, что благодаря естественной необходимости для деятельности нашего рассудка всякое отношение ощущений к предметам должно уже направляться этим основоположением, ибо иначе ни в одном языке не могли бы образоваться и находить себе применение к вещам такие слова, которые обозначают возникновение, исчезновение, рост, уменьшение и т. д. Только как условие согласующегося опыта необходимо такое основоположение, которое определяет, согласно какому правилу к акциденции должна примышляться субстанция; но основоположение в той форме, как его имеет в виду Кант, возможно лишь тогда, когда установлено, что вес должен быть мерой количества субстанции, оно есть поздний результат науки. Истинным в кантовском учении является лишь то, что нет никакого согласующегося и необходимого акта суждения о единичном, если нет налицо такого основоположения. Лишь в этом смысле оно является прежде всего необходимым – необходимым, если должна существовать опытная наука. Должно ли оно необходимо быть принято на том основании, что оно ясно само собой, a priori в обычном смысле, в смысле независимости от всякого опыта, или потому, что данный опыт может быть приведен в совершенное согласие лишь при помощи этого основоположения; его значимость, следовательно, покоится, в конце концов, на эмпирическом основании – это другой вопрос.

10. Трудность констатировать реальное тождество той же самой вещи на основании временно разъединенных восприятий представляет собой лишь специальный случай трудности применять в отдельности понятие вещи как тождественного себе во времени. Также и здесь требуются определенные правила, на которых должно покоиться это утверждение.

11. Предыдущий анализ показал уже, что значимость всякого суждения о единичном сущем зависит от совершенно иных и более сложных условий, нежели это имеет место по отношению к значимости просто аналитических суждений, которые покоятся на согласующемся образовании понятий. Он показал, далее, что требование совершенно значимых суждений уничтожает естественную непосредственность описательных суждений и вынуждает их стать опосредствованными, дабы быть истинными и в своей истинности достоверными.

Итак, с точки зрения условий науки, в отличие от точки зрения психического генезиса суждений, Кант имел все же право рассматривать просто суждения о понятии как аналитические, а все остальные как синтетические и спрашивать о принципах их синтеза a priori, как условиях их объективной значимости.

12. Еще яснее, нежели при регрессировании от явления к субстанции, сказывается необходимость руководящих основоположений при суждениях причинности.

Для нашего обыкновенного акта суждения применение представления о процессе действия является столь обычным, и в более простых и повседневных случаях мы настолько безо всякой рефлексии усваиваем его, что суждения, высказывающие, что удар разрушил оконное стекло, и питье утоляет жажду, выполняются как непосредственные, так как заключающееся в действительных глаголах представление о процессе действия мы усваиваем бессознательно. Данное отношение между событиями без дальнейших рассуждений выражается при помощи глаголов и имен прилагательных, которые заключают в себе мысль о действии, и мы верим поэтому, что схватываем это действие столь же непосредственно, как изменение или движение. Но если отдельные глаголы, выражающие процесс действия, мы станем мыслить как сведенные к определенным понятиям, то глаголы эти будут содержать в себе отчасти такие элементы, которые обладают чувственно наглядной природой, движение вещи, следующее за этим изменение другой; но кроме того, они содержат такой элемент, который не является наглядным, именно само причинное отношение, и в последнем заключается, что временно последующее действительно произведено другим, оно не возникло из самого субъекта, в котором оно происходит, а причинено ему причиной. Объективная значимость понимания могущего быть воспринятым события должна измеряться по прежним предпосылкам. Высказывание, что одна часть события есть действие другой части, нуждается в дальнейшем основоположении, согласно которому могущее быть воспринятым событие объективно значимым и необходимым образом познается как случай причинного отношения; лишь благодаря этому причинное суждение о единичном получает объективную значимость. Ибо здесь еще гораздо яснее, нежели при понятии субстанции, обнаруживается, что хотя в человеческой природе и в законах развития нашего мышления и дано принуждение приводить события в причинную связь и что потребность рассматривать одно как следствие другого проявляется неизбежно, – однако этим не исключаются весьма различные применения этого общего принципа, весьма различные отношения единичного к причинным связям. Именно естественная потребность в причинности побуждала людей искать причины событий в силе демонов или в положении созвездий. Но всякое подобного рода положение лишь тогда обладает объективной значимостью, вообще лишь тогда возможно утверждать в отдельности причинную связь, если имеется незыблемое и необходимое правило, согласно которому события относятся к причинам и согласно которому можно решить, что является причиной определенного происшествия. Именно такое правило и искал Кант в своем априорном основоположении – условие научного опыта и объективно значимых причинных суждений, которым создается определенного рода связь в субъективно данном многообразии, которое делает необходимым определенное истолкование эмпирически совместно данного, которое из суждения восприятия (по кантовскому различению) делает эмпирическое суждение¹⁰⁵. Снова Кант полагает, что в синтетическом основоположении a priori, что все, что происходит, предполагает нечто, вслед за чем оно по правилу следует; он указал это последнее условие объективных суждений и вместе с тем в его априорности дал основание его необходимости. Но здесь снова возникает вопрос, следует это основоположение в этой форме признавать как необходимое и априорное или его должно признавать необходимым просто на том основании, что лишь при его предположении данный опыт может получить непротиворечивый вид. Кроме того, возникает еще дальнейший вопрос, является ли оно в этой форме достаточным и вообще пригодным, чтобы создать основу для объективности наших причинных суждений. Но настолько не подлежит сомнению: лишь в той мере, в какой имеется незыблемое правило, предписывающее относить восприятия к причинным отношениям, можно также в отдельном случае утверждать, что явление В есть действие другого явления А; и отсюда следует, что всякое отдельное причинное суждение может быть обосновано лишь путем сведения к общему основоположению, т. е. что оно должно быть суждением, полученным путем вывода, синтетическим. Если принять в соображение, как трудно бывает часто решить, что именно есть причина определенного события, то тем скорее нужно согласиться с утверждением, что нет решительно ни одного причинного суждения, в необходимости которого мы могли бы быть непосредственно уверены.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.