Сознание как высшая форма отражения. Социальная сущность сознания. Сознание и речь

Сознание как высшая форма отражения. Социальная сущность сознания. Сознание и речь

Об отражении как всеобщем свойстве материи и его роли в жизни живых форм в общих чертах было рассказано в предыдущей теме. Здесь данный вопрос освещается несколько шире, поскольку речь идет о человеческом отражении действительности – природной и социальной. Для человека формой отражения выступает сознание, когда оно приобретает идеально-понятийную форму. Например, если собаку запустить в незнакомое помещение, то она для «знакомства» предварительно обнюхает все углы, чтобы разделить все на полезное (съедобное), нейтральное и опасное (усыпанный острыми гвоздями угол); человеку нет нужды все «обнюхивать» – он окинет помещение взглядом, все увидит, оценит, поймет. Человек не просто воспринял сознанием все окружение, но и одновременно «подвел» увиденное под свои прежние знания, прежние понятия, расставил все новое по своим местам. Если же здесь окажется что-то действительно для него новым, с чем он раньше не встречался, вот тут он к этому предмету может подойти, рассмотреть, потрогать, составить понятие о нем. В итоге он приобрел новое знание, ставшее элементом его сознания.

Человек, отражая реальность в идеально-понятийной форме, сразу включает отраженное в весь комплекс своих переживаний, знаний, социальных характеристик. Даже увиденный новый кирпич на дороге породит у него массу вопросов и намерений: Кто потерял? Надо ли поднимать? Куда его положить? А нужен ли он в его доме? А если уже кто-то идет, чтобы забрать этот кирпич? Эти и подобные вопросы и сомнения говорят о социальной сущности человеческого отражения действительности. Ни одно животное, даже при всей своей «разумности», ничего подобного в своей голове не содержит.

Все, или почти все, представители молодого поколения знают занимательную и душевную сказку Р. Киплинга «Маугли». Человеческий детеныш, выросший среди волков и воспитанный ими, усвоив уроки пантеры, медведя, мудрого удава, стал «своим» для всех джунглей, кроме злого тигра Шерхана (без такого антипода сказка утратила бы свою занимательность). Но при всех своих звериных злоключениях Маугли оказывается наделенным человеческим поведением и человеческими эмоциями: он влюбляется и, надо полагать, навсегда расстанется с джунглями, доживая свою жизнь в окружении любящей жены и оравы ребятишек (как это укоренилось в Индии).

Имя героя Киплинга стало нарицательным, вошло в серьезную науку. А науке известны факты поимки детей, прошедших «школу» звериного воспитания. В той же Индии в джунглях нашли девочку примерно 14 лет, которой дали имя Джуна; нечто подобное наблюдалось в Европе, когда на улицах города оказался молодой человек, примерно 16 лет от роду, который совершенно не знал слов, не понимал никакого языка, у него отсутствовало чувство общения. Кто он и откуда, где и как вырос – никто не знал. Было предположение, что Каспар (так его назвали) – плод «греха» какой-то высокопоставленной дамы, которого выращивали в полной изоляции от мира, людей, общения. Им заинтересовались только медики и психологи. Никакое воспитание на него не действовало. Скончался он, как утверждала медицина XVIII века, от нервного потрясения: не выдержал пресса цивилизации.

Индийская Джуна отличалась от Каспара только наличием звериных привычек; она пряталась от людей, проявляла активность лишь в темное время суток, не принимала пищу из рук, из звуков пользовалась лишь рычанием, при опасности скалила зубы; во всем чувствовалось волчье «воспитание». В человеческой неволе она прожила недолго, около 4 месяцев. После вскрытия черепа этого человеческого ребенка кора головного мозга оказалась покрытой жировой прослойкой: она не работала и не была в состоянии работать.

Эти два примера, научно подтвержденные, дают основание делать вывод, что наличие коры головного мозга является только условием появления сознания, его возможностью. А для того чтобы эта возможность стала действительностью, новый человек должен формироваться в человеческой среде, а потому, когда родители ребенка кормят, поят, одевают и обувают, при этом проговаривая что и почему они это делают, – тут уже начинается социализация сознания, т.е. вписывание младенца в человеческое общество. Ребенок осваивает не просто звуки голоса, а одновременно и смысл сказанного, осваивает значение слов «мама», «папа», «киса» и остальных.

Ребенка можно «вписывать» в общество по-разному: его можно сделать подозрительным или доверчивым, щедрым или прижимистым, откровенным или подозрительным и др. Родители в первые годы развития ребенка, порой не ведая того, лепят из него «свой образ и подобие». В итоге маленький гражданин общества вступает в относительно самостоятельную жизнь уже как определенная цельность – сложившийся характер, с которым подросший ребенок вступает в социальную среду: школа, институт, рабочий коллектив и др., где доминируют уже не семейные, а общественные ценности. Если различия между вынесенными из детства ориентирами и новыми незначительные, то «вписывание» человека в общество идет легко; если различия оказываются значительными, то предстоит процесс «ломки» сложившегося стереотипа работы коры головного мозга, болезненного переориентирования доминировавших ранее внутренних целевых установок. Но для этого необходимо твердо захотеть сделать это: если форма носа и цвет волос определяются генным кодом родителей, наследственностью, то духовно-нравственные ориентиры поведения и действий, общие целевые установки всей жизнедеятельности социальны от начала и до конца.

Сознание и речь тесно связаны, более того, правильнее сказать, что они образуют единство. Любая наша мысль, даже самая простая, в нашем сознании обязательно выражается в словесной оболочке. Думать о чем-либо – это словесно проговаривать «обдумываемое». В итоге наше мышление оказывается «внутренней речью», нескончаемым монологом. Словесным оформлением наших знаний и нашего понимания выступает язык – внешняя действительность нашей мысли. В связи с превращением понятий «речь» и «язык» в синонимы, автор считает своим долгом обратить внимание читающих на следующее: язык – фонетическое исполнение, оформление понятийного содержания. На Земном шаре сегодня обнаружено более 2 тысяч различных языков и наречий, произошло действительное «вавилонское столпотворение». Почему так произошло – ищите объяснение у лингвистов. Философия отстаивает положение о понятийном содержании мышления, когда в разных языках, различным фонетическим строем звуков передается одно и то же содержание. Поэтому речь – это смысловое содержание звуков, а язык – фонетическое оформление понятия. Речь – социальное явление, она едина для всего человечества, выступает одним из признаков его социальности.

Философия отстаивает положение о понятийности нашей речи, поскольку в ней выражается понятийность нашего сознания. Человек не может «просто думать», он может думать лишь «о чем-то», даже если это пустые мечтания маниловского типа. Даже ребенок, мастерящий из влажного песка детское строение, имеет в сознании образ того, что пытается смастерить. Попробуйте убедить его, что он делает совсем «не то», он будет до глубины души обижен. Мышление ребенка является образным, но не понятийно-логическим. Последним оно становится только после получения тысячекратных ответов на его тысячекратные вопросы – «А это что?», «А это почему?». В понятийно-логическом мышлении порядок слов, очередность следования одной мысли за второй передают логику связи отраженных в сознании явлений, которые мы желаем выразить в мысли. Речь – это внешняя действительность мысли, мысль для других. И когда мы порой говорим: «Знаю, но не знаю, как сказать», – это глубокое заблуждение: то, что знаешь, – обязательно выскажешь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.