Глава 14 Что другие имеют право ожидать от нас

Глава 14

Что другие имеют право ожидать от нас

Аристотель сказал две вещи об отношении одного человека к другому, которые кажутся мне необыкновенно мудрыми. Осознав их, вы увидите, что они основаны на здравом смысле.

1. Если бы все люди были друзьями, в справедливости не было бы необходимости.

2. Справедливость – это чувство, связывающее людей в государстве.

Ставя эти два примечания вместе, мы приходим к выводу, что члены государства – крупнейшего общества, к которому мы принадлежим, – не являются друзьями друг другу. Если бы они были друзьями, их не нужно было бы связывать друг с другом с помощью справедливости, чтобы сформировать общество, называемое государством.

Большинство из нас принадлежит к более чем одной организованной группе. Мы являемся членами семьи, выступая либо в качестве родителей, либо в качестве детей, либо являясь и теми и другими. Мы принадлежим к таким сообществам, как школы, клубы, университеты, коммерческие структуры того или иного рода. Все они – объединения взаимодействующих друг с другом людей ради общей цели.

Цель объединения отличает эти организованные группы от всех остальных. Они созданы, чтобы служить определенному благу. Образовательные учреждения, например, развивают знания; больницы охраняют здоровье; коммерческие организации производят и распространяют товары, которые покупаются и продаются, и так далее.

Семья, напротив, – это социум, поддерживающий жизни своих членов, а государство – общество, стремящееся обогатить и улучшить их жизни. Если бы от жизни в государстве нельзя было получить каких-нибудь дополнительных преимуществ, то, по мнению Аристотеля, люди бы продолжили существование в более мелких ячейках типа семьи или группы семей (например, в племени). К объединению семей в племена, а группы племен в еще большие общества привели преимущества, которые можно от этого получить.

Будучи общественными животными, люди должны объединяться друг с другом, чтобы поддерживать и сохранять свои жизни и приводить в мир новые поколения, которые необходимо оберегать и защищать в младенчестве.

Аристотель просил подумать нас о происхождении обществ. Что стало первоначальной причиной, побудившей людей сформировать их?

Один из ответов – инстинкт. Инстинкт заставляет пчел собираться в ульях, а муравьев – в колониях. Если бы человеческий инстинкт привел нас к созданию семей, племен и государств, то они были бы совершенно естественными, в отличие от таких общественных структур, как школы, клубы или коммерческие организации. Последние вряд ли являются продуктом инстинкта. Люди объединяются добровольно для достижения конкретных целей.

С точки зрения Аристотеля, семьи, племена и государства – результаты инстинкта не больше, чем школы, клубы и коммерческие организации. Они не похожи на ульи, которые у одного вида пчел абсолютно одинаковы, из поколения в поколение, в любом месте, где бы вы их ни обнаружили. Но при том, что все люди принадлежат к одному виду, модели и организации их обществ различны в человеческих семьях, племенах и государствах.

По Аристотелю, это означает, что изначально общества были добровольными и целенаправленными и формировались с учетом некоторого плана организации, придуманного людьми, входящими в них. В этом отношении общества похожи на школы и клубы, однако есть и различия. Семьи, племена и государства являются в той же мере естественными, как и добровольными.

Нет ли здесь противоречия? Оно бы было, если бы Аристотель думал, что семьи, племена и государства естественны настолько же, как ульи и муравейники – продукты инстинкта. Но, по мнению Аристотеля, существует другой способ, по которому общество может быть естественным: оно должно формироваться, чтобы служить какой-то естественной потребности, например необходимости оставаться в живых или вести хорошую жизнь.

Тогда общество естественно, но при этом оно создано добровольно, целенаправленно и вдумчиво.

По Аристотелю, семьи возникли из-за необходимости людей оставаться в живых и охранять своих детей. Группы семей появились, чтобы служить той же цели чуть более эффективно. Еще большие организации – государства, первоначально выросшие из объединений семей и племен, не только служат той же цели еще более эффективно, но и другим дополнительным. Они дают возможность некоторым, если не всем людям, жить хорошо. Если жизнь защищена, то все внимание и усилия можно направить на ее улучшение и обогащение.

Человек по своей природе – политическое животное, и в эту фразу вложено больше смысла, чем в утверждение, что человек – животное общественное. Существуют и другие общественные животные, например пчелы и муравьи или волки, которые охотятся стаями. Но только люди организовывают свои общества добровольно, целенаправленно и вдумчиво, устанавливают законы или обычаи, отличающие одно общество от другого.

Кроме того, люди не могут достигнуть лучшего качества своей жизни только в семьях и племенах. Для этого, по Аристотелю, они должны жить вместе в городах или государствах.

Греческое слово, обозначающее город или государство, – polis, из которого мы получаем русское слово «политический». Латинское слово для этого – civis, от которого произошли «гражданский»[8] и «цивилизованный». Будучи политическими по своей природе, люди должны обитать в городах, чтобы жить настолько хорошо, насколько это возможно. Хорошая жизнь является гражданской или цивилизованной жизнью.

Теперь давайте вернемся к двум утверждениям из начала этой главы. Если бы все люди были друзьями, в справедливости не было бы необходимости. Поскольку все члены государства редко (если вообще) дружат, справедливость необходима, чтобы мирно и гармонично объединить их в это самое большое из всех человеческих обществ.

Давайте предположим, что все члены семьи – друзья в самом высоком смысле этого слова. Когда два человека дружат таким образом, они любят друг друга. Любовь побуждает каждого из них желать блага второму: жаждать, чтобы он получал выгоду, и делать все необходимое, чтобы улучшить и обогатить его жизнь.

В такой дружбе каждый будет действовать с целью помочь счастью другого. Никто не будет поступать во вред другому, препятствовать или затруднять его стремление к счастью.

Вот почему в семьи, где родители любят своих детей, а дети – родителей, в которой муж и жена, братья и сестры искренне и во все времена любят друг друга, не было бы необходимости в справедливости. Но в большинстве семей возникают ситуации, когда любовь рушится или не дотягивает до совершенства. Тогда один член семьи может сказать другому: «Ты был несправедлив ко мне», или «То, что ты просишь, – несправедливо», или «Я имею право ожидать от тебя того или иного».

В такие моменты любовь перестает быть тем, что связывает членов семьи вместе, и на арену выходит справедливость, которая пытается проследить, что человек получает то, что он имеет право ожидать, и что он защищен от обид и вреда, которые другие могут причинить ему. Без вмешательства справедливости члены семьи не смогли бы оставаться вместе или, по крайней мере, жить в мире и согласии, пытаясь разделить радость от использования совместных благ.

Это еще более справедливо для государств, члены которых по большей части не связаны друг с другом дружбой или любовью. Там, где отсутствует любовь, должна вмешиваться справедливость, чтобы объединить людей и дать им возможность жить мирно и гармонично друг с другом, взаимодействуя ради общей цели.

Аристотель знал, что существует несколько видов дружбы. Среди них, по его мнению, прекрасный был только один – дружба между любящими людьми и желающими друг другу только наилучшего.

Такая дружба встречается редко. Чаще мы называем человека другом, потому что он полезен для нас и мы можем получить от него что-то хорошее. Это эгоистичная дружба. Наш «друг» просто служит каким-то нашим интересам. В отличие от этого настоящая дружба, или любовь, бескорыстна. Великодушна. Она служит на благо другого.

Справедливость, как и любовь, также направлена на благо другого. Тем не менее между ними существует четкое различие. Тот, кто понимает любовь, знает, что один человек никогда не должен говорить второму: «У меня есть право быть любимым. Ты обязан любить меня».

Когда мы по-настоящему любим кого-то, мы даем любимому человеку самих себя щедро и бескорыстно. Мы делаем для него больше, чем он имеет право ожидать.

Иногда мы даже любим людей безответно. Ответная любовь не является условием для нашей любви. Но, когда мы действуем справедливо по отношению к другим, мы эгоистичны в том плане, что хотим от них справедливости взамен. В этом смысле фраза, что мы должны поступать с другими так, как бы хотели, чтобы они поступали с нами, эгоистична.

Что другие вправе ожидать от нас? То, что мы исполним обещания, данные им. Скажем правду, потому что ложь в любом случае каким-то образом навредит им. Вернем все долги. Не украдем того, что принадлежит им. Не нанесем вреда их здоровью, не лишим их жизни. Не будем мешать свободе их действий, если их поведение никоим образом не будет опасным для нас. Не будем делать ложных заявлений в их адрес, не повредим их репутацию и не принесем им дурную славу.

Все подобные положения легко резюмировать, сказав, что другие имеют право ожидать от нас того, что мы не сделаем ничего такого, что помешает их стремлению к счастью, – ничего, что воспрепятствует получению ими действительных благ, необходимых для хорошей жизни. Именно потребность людей в действительных благах дает им право на них, и именно их право на них мы обязаны уважать – если мы сами являемся справедливыми.

Нам не всегда удается быть идеально справедливыми. Некоторые люди слишком далеки от того, чтобы вообще называться справедливыми. Вместо уважения прав других обычно они склоняются в противоположном направлении: нарушают права людей, чтобы получить желаемое для себя.

Вот почему принимаемые законы предписывают, что члены государства должны или не должны делать, чтобы действовать справедливо по отношению друг к другу. Если бы каждый располагал привычкой быть справедливым в отношении других, то в таких законах не было бы необходимости. Но поскольку очень мало людей ведет себя идеально справедливо и поскольку некоторые из них по привычке склонны быть несправедливыми, выполнение данных законов должно контролироваться государством, чтобы не допустить серьезного ущерба, который один человек может нанести другому, нарушая его права.

Есть ли у других людей право ожидать от нас положительных действий, которые поспособствуют им в их стремлении к счастью? Не вмешиваться, не препятствовать и не затруднять их усилия для получения или обладания нужными им благами – это одно. Помогать им в получении таких благ – совсем другое.

Если исходить из понимания Аристотелем разницы между любовью и справедливостью, ответ будет отрицательным. Это щедрость любви, а не обязательство справедливости побуждает одного человека посодействовать другому получить реальные блага для хорошей жизни. Именно поэтому законы, исполнение которых контролирует государство, не требуют от людей помощи такого рода.

Тем не менее государство принимает законы и следит за их исполнением, требуя от человека действовать с пользой на благо общества. Благосостояние общества влияет на стремление к счастью ее членов. Хорошее общество, в котором обеспечивается и усиливается общее благо народа, вносит вклад в хорошую жизнь его членов.

Аристотель прямо заявлял, что конечной целью, которой должно служить общество, является счастье людей, входящих в его состав.

Поэтому мы, соблюдая законы, обязывающие нас действовать во имя общественного блага, помогаем, но не напрямую, в продвижении к счастью наших собратьев. То, что мы делаем непосредственно для нескольких любимых нами людей, мы косвенно делаем и для всех остальных.