ВЕРА

Уже известный нам С. Франк определял веру как возможность сверхчувственного опыта. Но возможен ли такой опыт? Например, слушая прекрасное музыкальное произведение, человек, одаренный музыкальным чувством, слышит, кроме самих звуков и их сочетаний, еще что-то другое, что можно назвать музыкальной красотой. Как бы позади звуков и сквозь них мы воспринимаем еще нечто невысказанное, о чем в словах можно дать только слабый, несовершенный намек. Звуки воспринимает наше ухо, а то невысказанное, о чем они говорят, воспринимает непосредственно наша душа.

То же мы испытываем, наслаждаясь живой прелестью человеческого лица. Видимая форма здесь именно потому прекрасна, что воспринимается как совершенное выражение некой таинственно незримой и все же воочию нам предстоящей реальности.

Звуки музыки, слова лирического стихотворения, образы пластических искусств, природы или человеческого лица, добрые поступки пробуждают в нашем сердце что-то иное, говорят нам о чем-то далеком, непосредственно недоступном, смутно различаемом; нашей, души достигает весть о чем-то потустороннем, запредельном. До нашей души, согласно Франку, доходит голос как бы издалека, говорящий о некоем лучшем, высшем мире. Совершенно несущественно, называем ли мы это голосом совести или голосом Бога — это только два разных названия одного и того же. Важно лишь то, что мы испытываем в интимной глубине нашего сердца живое присутствие и действие некоей силы, о которой мы непосредственно знаем, что это сила высшего порядка, что нашей души достигла некая весть издалека, из иной области бытия, чем привычный, будничный мир.

Таким образом, и эстетический, и нравственный опыт связаны с опытом религиозным. Но поскольку человек в большей степени чувственное существо, внимание которого, как правило, приковано к видимому осязаемому, то все незримое и неощущаемое склонно ускользать от него. Конечно, для глухих нет красоты в музыке, а для слепых — в живописи, однако гораздо больше людей не глухих, но и не музыкальных, не слепых, но и не воспринимающих красоту зритель рых образов, не ощущающих поэзию.

Для очень большого числа людей сверхчувственный опыт — пустой звук. Но даже люди, которым он доступен, часто не улавливают присущего ему сверхчувственного характера.

Можно наслаждаться красотой и при этом воображать, что красота исчерпывается приятными эмоциями, Можно верить в Бога, но сомневаться в религиозном опыте, считать его иллюзией, чем-то призрачным, что только пригрезилось. Ведь Бог — не каменная стена, о которую можно, не заметив ее, разбить голову и в которой поэтому нельзя сомневаться. Он есть реальность незримая, открывающаяся только глубинам духа.

Вера есть воля открывать душу навстречу истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому «голосу Божию» подобно тому как мы иногда среди оглушающего шума прислушиваемся к доносящейся издалека тихой мелодии. Это поля заставляет нас пристально вглядываться в ту незримую и в этом смысле темную глубь нашей души, где тлеет «искорка», и в этой искорке увидеть луч, исходящий от самого солнца духовного бытия.

Обычно под верой понимается некое своеобразное духовное состояние, в котором человек согласен признавать, утверждать как истину нечто, что само по себе не очевидно, для чего нельзя привести убедительных оснований, и поэтому возможно сомнение и отрицание того, во что веришь.

Если принять такое определение, то останется непонятным — как возможно верить, для чего это нужно? Верить в недостоверное означает либо обнаруживать легкомыслие, либо уговаривать, убеждать себя самого в том, что, собственно, остается сомнительным. Здесь абсолютизируется некое состояние искусственной загипнотиэированности сознания.

Вся наша жизнь, по Франку, основана на такой вере — мы ложимся спать и верим, что ночь сменится днем, что мы проснемся и что проснемся именно мы. Но доказать этого мы не можем. На каждом шагу мы руководствуемся верой в неизменность того, что называем законами природы, однако эта неизменность ничем не гарантирована, и наша вера в нее есть именно слепая вера. Чаще всего в приведенных случаях речь идет о вероятности, а не о необходимости.

У религиозных фанатиков вера является актом послушания, покорного доверия к авторитету. Вера же, по своей сущности, — это не слепое доверие, а непосредственная достоверность, прямое усмотрение истины. Подлинная вера основана на откровении — на самообнаружении Бога, на Его собственном явлении нашей душе, на Его собственном голосе, нам говорящем. Тот, кто слышит голос Божий, и имеет — хотя бы на краткий миг — веру-достоверность.

Вера в своем первичном существовании есть не мысль, не убеждение в существовании трансцендентного личного Бога как такового, а некое внутреннее состояние духа, живая полнота сердца, подобная свободной радостной игре сил в душе ребенка.

И это состояние духа определено чувством нашей неразрывной связи с родственной нам божественной стихией бесконечной любви, с неисчерпаемой сокровищницей добра, покоя, блаженства, святости.

Она открывается лишь нерасколотой целостности нашей жизни — «целомудрию», тому «детскому» в нас, по сравнению с чем все «умное» и «сведущее» означает уже несовершенство. Это живое, интимно-внутреннее всеединство души называется сердцем и в этом смысле Божество, полагает Франк, доступно только «сердцу». «Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят Бога». Здесь о сердце говорится в том же смысле, как и выше, когда мы говорили о разнице между «памятью рассудка» и «памятью сердца».

Жить в вере, таким образом, значит жить в постоянном напряжении всех своих сил, жить сердцем, для которого любой предмет, любая внешняя данность открывается в своей несказанности, значительности, таинственной глубине. Вера — это когда сердце горит, объятое силой, которая по своей значительности и ценности с очевидностью воспринимается как нечто высшее и большее, чем «я» сам.

Когда человек достигает внутреннего преображения, духовной просветленности через усилия веры, то ему открывается реальность, которая по своей очевидности, ошеломляющей силе красоты и мудрости так захватывает и потрясает человека, что любые эмпирические факты его существования, все радости и невзгоды повседневной жизни кажутся чем-то случайным и совершенно неважным. Состояние веры отличается от состояния повседневной озабоченности, как поэтическое вдохновение — от физически тяжелого и бессмысленного труда.