МОЖНО ЛИ ЧЕЛОВЕКА ЧЕМУ-НИБУДЬ НАУЧИТЬ?

Еще одним серьезным аргументом в пользу существования большого сознания служит теория воспоминания Платона. Платон утверждал, что человека ничему нельзя научить, если понимать учение как перекладывание знаний из одной головы в другую. Человек должен сам все вспомнить.

У этого высказывания Платона есть два плана: мифологический и рациональный. В мифологическом плане душа, согласно Платону, до рождения человека жила среди богов и там набиралась знаний, а родившись и получив от богов эту душу, человек должен только вспомнить то, что она усвоила ранее.

В рациональном плане в теории воспоминаний есть глубокий смысл: всему действительно важному человека научить нельзя. Нельзя, например, научить быть Эйнштейном — нет таких учебников. Эйнштейн, кстати, сам во время учебы особых талантов в физике не обнаруживал и имел по ней тройку в аттестате. Но что-то такое было в Эйнштейне, чего не было в других: раскованная фантазия, смелость мышления, т. е. то, чему научить нельзя, что нужно только из себя извлечь и в атом смысле — вспомнить.

Нельзя научить быть Моцартом: очень многие музыканты его времени знали лучше теорию композиции, тот же Сальери был гораздо более образованным в музыке, чем Моцарт. Но того, что было в Моцарте, не было ни в одном музыканте. В фильме «Амадеус» у Моцарта вообще нет черновиков: он слышит музыку и записывает, а не сочиняет ее, не вымучивает. Что значит — слышит? Бог ему надевает? Или он слышит музыку сфер, как Пифагор? В любом случае научить такому слуху нельзя ни в одной консерватории.

Есть лингвисты, которые знают по нескольку десятков языков. Выучить столько нельзя. Чтобы выучить один — немецкий или французский, — надо запомнить несколько тысяч слов, в том числе сотни глаголов в шести-восьми временах, огромное количество идиоматических выражений и т. д. А тут человек знает десятки языков. На самом деле он выучивает два-три языка (уже для этого нужны специфические способности), а все остальные как бы вспоминает. Он начинает чувствовать «душу» языка, внутренние связи и опорные блоки как внутри языка, так и между языками, например индоевропейской группы. Язык как бы «открывается» такому человеку, и каждый следующий словно бы «всплывает» в нем, поднимается из глубины души.

В истории философии был знаменитый спор между немецким философом-рационалистом и математиком Лейбницем и английским философом-эмпириком Локком. Лейбниц, вслед за Декартом, утверждал существование врожденных идей, говоря, что самое важное и главное знание в рождено человеку. Не в том смысле, что человек рождается со знанием законов физики или математики, но в том, что человек, если его правильно развивать и воспитывать, неизбежно сам придет к открытию важнейших истин. Врожденное знание как бы потенциально заложено в человеке. Как скульптор, смотря на кусок мрамора, уже видит в нем скульптуру, видит по прожилкам и линиям этого куска, что нужно отсечь, чтобы скульптура проявилась, так и знание определенным образом ужо есть в человеке, каким бы «сырым» и необразованным он ни был.

Но достать это знание из себя, «вспомнить» его — очень сложная и для многих непосильная задача.

Все важное и денное нельзя передать как результат, набор приемов работы — нужно самому додуматься, самому дойти до всех тонкостей профессии, нужно, чтобы тебе самому открылось.

А этому никто не учит. Это дается только в воспоминании, только на пути раскрытия в себе большого сознания.

Все это, однако, не означает того, что не нужно учиться, не нужно овладевать обычными рутинными знаниями, не нужно изучать то, что люди до тебя давно уже знали. Ты-то ведь не знаешь. Чтобы подняться на уровень большого сознания, нужно постоянно и всесторонне развивать малое, создавать себе опору для дальнейшего прыжка в неизвестное.