Историчность уюта
Для начала обсудим вопрос о времени появления уюта в тезаурусе русской культуры и о тех условиях, которые сделали возможным его открытие в русском обществе[207]. Когда тот или иной эстетический феномен из области индивидуального опыта и рефлексии попадает в поле общественного внимания, он обретает языковую форму. Исчезновение слова из языка (если только оно не было замещено синонимом) свидетельствует об утрате интереса к тому, что когда-то находилось «в поле зрения».
Уют – одно из живых и активно используемых слов русского языка. И кажется, что так было всегда. Однако историки языка отмечают, что в письменных источниках слово «уют» можно обнаружить не ранее конца восемнадцатого столетия[208].
Столь поздняя языковая артикуляция свидетельствует, что уют как особое чувство – один из плодов европеизации русского общества (прежде всего, дворян и городских жителей) и связан с появлением в России человека модерна. Этот историко-культурный факт говорит о том, что уют – это феномен Нового времени. Попытаемся конкретизировать этот тезис и уточнить, принадлежит ли уют Новому времени как таковому или он заявляет о себе лишь на определенном этапе развития новоевропейской цивилизации и значим только в этих временных рамках.
Предыстория уюта. Крестьянский лад и религиозно-мифологическая культура традиционного общества. Если в русском языке слово «уют» используется с конца XVIII в., значит ли это, что у «чувства домашнего интерьера» не было прообраза? Полагаем, что прообраз был. Уют – это новая форма, в которой находит выражение древнее противопоставление порядка (мира) и хаоса, дома и воли. Слово «мир» указывает на совокупность сущего в аспекте его упорядоченности (цельности), в то время как «воля»[209] – на неустроенное и необжитое («чужое»), неупорядоченное, «неогороженное» пространство (огороженное пространство – продолжение дома). Представлению о мире-космосе соответствует представление о мире как о порядке в отношениях между людьми и народами (мир в противоположность войне). Миру как отсутствию вражды и присутствию порядка (порядочности) в отношениях противостоит семантика «воли» как не заключенного ни в какие рамки желания. Мир как упорядоченная целостность (замкнутое пространство), противопоставленный хаосу (воле), означает примерно то же, что греки именовали космосом[210].
Общество, устроенное в соответствии с мировым ладом и отвечающее от века установленному (сакральному) порядку в отношениях людей друг к другу и к миру (отвечающее правде), именовалось миром. В крестьянском мире (общине) жизнь подчинялась заданному природой циклу сельскохозяйственных работ и заданному традицией циклическому движению праздников, ритуалов, обрядов. «От века данному» жизненному (религиозно-сакральному и хозяйственному) укладу соответствовал идеал порядка в отношениях между членами большой семьи и между членами общины. Структура дома (в частности, форма, сложение интеръерного пространства) воспринималась как продолжение порядка мирового, космического. Следование ему, его воспроизводство было условием поддержания мира (лада, сложившегося веками уклада) в кругу домочадцев.
Примером органически сложившегося жилища (не спланированного людьми, а воспроизводящего «от века данную» форму) был дом крестьянина. Веками он оставался неизменным (сохранялись планировка жилища, набор утвари, материалы, из которых он строился, обстановка), являясь зримым образом тех архетипов сознания и традиционных способов ведения хозяйства, которые из века в век определяли жизнь и сознание крестьянина. Если что-то и менялось в планировке такого жилища, то медленно, непроизвольно и нерадикально. Здесь не семья, не человек «наживали» вокруг себя уют, «согревая» жилое пространство, а, напротив, семья организовывала свой быт и смотрела на мир «от печки», то есть от традиционной структуры домашнего пространства.
Наиболее точным вербальным выражением восприятия дома и домашнего порядка как раз и были слова «мир» и «лад»[211]. Посредством понятия «лад» в патриархальном обществе определяли и 1) действительность, поскольку в ней усматривали порядок, форму, и 2) гармонию в отношениях между людьми, и 3) гармонию внутреннюю, душевную (мир в душе), и 4) добротность, красоту окружавших человека вещей и тел {ладными можно назвать возок и одежду, человека и упряжь).
Лад можно рассматривать не только как выражение веры в упорядоченность и осмысленность жизни в ее вселенском и человеческом измерениях, не только как воплощенную в телах и делах правду, но и как особое эстетическое переживание. Если говорить о переживании лада, то оно может быть дано и через восприятие гармонии межчеловеческих отношений (лад между мужем и женой, между родителями и детьми), и через созерцание телесной красоты животного (ладный конь) и человека (ладный парень), и в удобстве и красоте вещей (ладная упряжь, ладный дом).
Поскольку патриархальное сознание отличается от гуманистического тем, что целое, порядок, смысл заданы в нем традицией, то и чувство порядка (лада) имеет универсальный и безличный характер, в то время как чувство уюта – это чувство человека как частного лица. Это реакция на соразмерностъ/несоразменостъ интерьера лично для него.
Чувство лада в домашнем пространстве свидетельствует о той форме гармонии человека с собой и с миром, которое доступно человеку патриархального (традиционного) общества. Домашний уют также дает ощущение гармонии и покоя, но это другая гармония и другой покой; они соответствуют ожиданиям человека, освободившегося от власти патриархально-родового уклада. Уют – это не космологически заданный, а индивидуально найденный (нажитый) порядок, это чувство гармонии, связанное с обжитостью интерьера человеком как частным лицом.
Человек Нового времени и чувство уюта. Вхождение уюта как слова, понятия и ценности в европейский культурный универсум связано с процессом прогрессирующего «разволшебствления» мира (М. Вебер) и формирования новой, буржуазной культуры, нового (гуманистического) мировосприятия[212]. Единство человека и мира нарушилось, мир как Целое стал проблемой. В ситуации, когда отношение к Целому не определено, не структурировано традицией, а только задано, когда человек чувствует себя одиноким и потерянным, уют становится экзистенциально востребованным, ценным, значимым. Человек, выпавший из мифологически или религиозно-мифологически осмысленного мира, открывает для себя мир-как-проблему и в то же время открывает духовное измерение в себе самом, в глубине своего «Я». Мир, Целое – это проблема духа.
В домашнем быту, в пространстве повседневной жизни тяга затерянного в бесконечном пространстве человека Нового времени к цельности, осмысленности, надежности нашла выражение, в частности, в тяге к уюту как месту, где внешнее и внутреннее, человек и мир гармонизируются, где мир сворачивается до пространства человекоразмерного интерьера.
Уют как чувство и ценность был открыт в конце восемнадцатого столетия. Особенно важную роль в этом открытии сыграл сентиментализм, обративший внимание европейцев на повседневную жизнь «маленького человека», на его чувства и мысли как на предмет, достойный внимания литературы и высокой культуры. Романтизм же (если использовать этот термин в значении особого периода в истории европейской культуры конца XVIII— первой половины XIX века) «драматизировал», «героизировал» и «демонизировал» самочувствие сентиментального человека.
Известно, что романтическое сознание может разворачиваться в двух модусах: бунтарско-революционном, устремленном в будущее, и ностальгическом, устремленном в прошлое. Романтическая устремленность к Иному связана с тем, что в настоящем романтический человек ощущал себя «не на месте». В современности ему, по его внутреннему убеждению, не доставало самого главного – жизни под знаком абсолютного, безусловного, вечного.
Историзм как важнейший аспект романтического мировосприятия, был следствием утраты традиционного сознания, для которого мир – это дом, созданный Господом. Но если мир перестает восприниматься как сотворенный Богом, а история человечества – как история, провиденциально направленная к апокалипсису и Страшному Суду, значит, религиозное сознание разрушилось. Прошлое и будущее – это теперь не история отношений Бога и человека, а история, подчиненная имманентным законам общества и природы. Прошлое разных эпох – это не просто разные события, это разные культурно-исторические миры. Античность – одно, Средние века – другое, Новое время – третье… Романтический историзм – прямое следствие бездомности, а-топичности человека, оторвавшегося от сакрального центра культуры, это невесомость сущего, разогнавшего свою субъектность до скорости, на которой сила тяготения традиционного (сакрализующего мир) сознания оказывается преодоленной. Историзм романтиков – это временной модус бездомности и бесприютности человека позднего модерна. Именно в девятнадцатом столетии, в романтическую эпоху эстетика уютного расцветает и в русской культуре[213].
Разрушив наивность традиционного (в нашем случае – христианского) сознания, homo romanticus осознал ценность утраченного и затосковал по целостному миропониманию. Именно в тот момент, когда органическая вселенная Традиции была утрачена, родилось и стремление вернуть утраченное, возникла тяга к тому, что просто есть, что говорит само за себя.
Перестав быть данностью, Целое оказалось философски и эстетически проблематичным и переместилось в сферу заданного… В эпоху интенсивной рационализации повседневности и радикального разрыва с традиционным образом жизни и религиозным миропониманием чувство уюта стало желанным чувством.
Человек оценил пространство, в котором абстрактный, бесконечный, лишенный смысла и формы «природный мир» (мир ньютонианской физики) преобразован в домашний «микрокосм» жилища. Если порядок и устойчивость мироздания становятся предметом философской и научной дискуссии, а потребность в Целом не утрачена (да и может ли она быть окончательно утрачена?), человеку ничего не остается, как обратить внимание на уют. Если в холодной, из ниоткуда в никуда раскинувшейся Вселенной человек ощущает себя потерянным, заброшенным, а потребность чувствовать окружающее как соразмерное себе не только не исчезает, но и заявляет о себе с небывалой остротой и силой, возникает нужда в компенсации тоски по Дому, по осмысленности присутствия. Диссонанс между желаемым и наличным компенсируется уютным интерьером. Отчуждение человека зрелого Нового времени от природы, атомизация и эмоциональное охлаждение в общении создало тягу к уютному как расположенности, в которой человек забывает о своей бесприютности, о затерянности в большом и чужом ему мире…
Порвавший с властью традиции новоевропеец жаждал не только обозреть мир (мир как рационально постижимое целое), он стремился приблизиться к идеалу цельной человеческой личности. Гармоничное сочетание способностей (разума, чувства, воли), автономия и творческая продуктивность – важный регулятивный принцип культуры Нового времени. Но гармоничным человек Нового времени, а особенно человек романтической формации, себя не чувствовал. Гармония, полнота и покой – это только счастливые мгновения, которые уносятся временем. Это то, что ценят, но не могут удержать, это то, что пытаются культивировать. Уютное расположение врачевало разорванное сознание человека романтической формации, находившего в уюте желаемое: гармонию внешнего и внутреннего.
В ситуации децентрации мира и быстрого роста экзистенциального напряжения уют давал чувство умиротворенности, гармонизировал душу, согласовывал внешнее и внутреннее.
Уют указывал, с одной стороны, на утрату представления о мире как об упорядоченном целом, в котором у человека есть свое (особое) место, а с другой – на возможность локального (в пространстве и времени) достижения гармонии и покоя.
Кризис гуманизма и проблематичность уютного. Мы связали феномен уюта (как культурно значимый, нашедший себе языковое выражение и получивший общественное признание опыт) с гуманизмом и новым (буржуазным, индивидуалистическим, деятельным) образом жизни. Базовые ценности гуманистической культуры, определившие собой духовный горизонт Нового времени, сформировались в эпоху Возрождения, выдвинувшую идеал самостоятельной, творческой и цельной личности, предполагавший освобождение человека от пут традиции и власти авторитета.
Любимым детищем гуманистической культуры были наука и техника (в том числе – техника социальная и политическая). Именно техническая революция (серия революций) позволила буржуазным обществам так изменить человеческую жизнь, как до той поры не удавалось даже самым развитым и влиятельным культурам прошлого. Достижения буржуазной цивилизации общеизвестны: бурное развитие науки и техники, утверждение прав человека, создание общедоступной системы образования и медицинского обслуживания, рост благосостояния народных масс, революция в сфере транспорта и связи… Однако в XX веке с полной очевидностью заявили о себе и негативные последствия осуществления модернистского проекта. Этот век вписал в историю Европы и мира страшные страницы. Перелистывая их, мы узнаем о кровавых революциях и мировых войнах, о жертвах тоталитарных режимов и об экологических преступлениях, о терроризме и о разложении классического искусства…
Кризис гуманистической культуры Нового времени обнаруживает себя также в восприимчивости человека, в частности, в восприимчивости к домашнему пространству. Кратко эти перемены можно определить как движение от уюта к комфорту. Мы исходим из того, что кризис уюта – один из симптомов, свидетельствующий об изменениях в основах новоевропейской культуры…
Ниже мы постараемся показать, как и почему уютный способ быть уместным и пребывать в покое («путь уюта») становится все менее доступным, все более редким расположением.