Предисловие

Предисловие

Человек — человек-амфибия, живущий одновременно в двух мирах, фактическом и искусственном: в мире материальном, мире жизни и сознания — и в мире символов. В своём мышлении мы используем огромное разнообразие символических систем — лингвистических, математических, пиктографических, музыкальных, ритуалистических. Без таких символических систем мы не имели бы ни искусства, ни науки, ни права, ни философии, ни даже самых зачатков цивилизации: иными словами, мы были бы животными.

Символы, значит, необходимы. Но символы — как с абсолютной ясностью показывает история нашей эпохи и всех других эпох — могут оказаться также губительными. Рассмотрим для примера область науки, с одной стороны, и область политики и религии — с другой. Мысля, действуя, реагируя в терминах одного ряда символов, мы пришли, пусть и в малой мере, к пониманию и обузданию стихийных сил природы. Мысля, действуя, реагируя в терминах другого ряда символов, мы используем те же силы как инструменты массового убийства и коллективного самоубийства. В первом случае пояснительные символы строго отбирались, тщательно анализировались и постепенно адаптировались ко вновь возникающим фактам природной жизни. Во втором случае изначально ложно отобранные символы не подвергались никакому всестороннему анализу и не переформулировались, чтобы прийти в соответствие с вновь возникающими фактами человеческого существования. Хуже того, на эти обманчивые символы повсюду взирали с совершенно неподобающим почтением, как если бы каким-то таинственным образом они оказывались более реальными, чем те реальности, которые они призваны отражать. В контексте религии и политики не слова рассматривались в качестве символов, зачастую неадекватных, вещей и событий, а, наоборот, вещи и события рассматривались как своего рода иллюстрации слов. Вплоть до сегодняшнего дня реализм в использовании символов мы проявляли лишь в тех областях, которые не считаем слишком важными для себя. В ситуациях же, затрагивающих глубинные основы нашего существа, мы упорно использовали символы не только что не реалистически, но — ударяясь в какое-то идолопоклонство, даже в безумие. В результате мы оказались в состоянии совершать, совершенно хладнокровно и на протяжении длительного времени, такие деяния, на которые животные способны только в краткие приступы безумной ярости, желания или страха. Пользуясь символами и поклоняясь символам, люди становятся идеалистами; а будучи идеалистами, они превращают вспышки своей животной жадности в грандиозный империализм Родса или Дж. П. Моргана, вспышки животной страсти к запугиванию себе подобных — в сталинизм или испанскую инквизицию; вспышки животной привязанности к своему клочку земли — в расчётливое безумие национализма. По счастью, людям также свойственно превращать вспышки своей природной доброты в пылающее всю жизнь пламя милосердия Елизаветы Фрай или Венсента де Поля; вспышки природной преданности мужу или жене и своему потомству — в то разумное и постоянное сотрудничество, которому до сих пор удавалось спасать мир от других катастрофических последствий идеализма. Будет ли оно в силах и дальше спасать мир? Вопрос остаётся без ответа. Что тут можно сказать? Разве то, что идеализм националистов, владеющих атомной бомбой, резко уменьшает шансы на успех тех идеалистов, которые стремятся к сотрудничеству и милосердию. Даже лучшая поваренная книга не заменит даже худший обед. Факт, кажется, достаточно очевидный. Тем не менее самые глубокие философы, самые учёные и тонкие богословы веками впадали в одну и ту же ошибку — отождествляли свои чисто словесные конструкции с фактами; или они впадали в ещё более чудовищное заблуждение — воображали, будто символы каким-то образом более реальны, чем то, что они символизируют. Такое «словопоклонство» не обходилось без протестов. Как говорил апостол Павел: «Буква убивает, а дух животворит». «И зачем, — спрашивает Мейстер Экхарт, — вы суесловите о Господе? Что вы ни скажете о Боге, всё будет ложью». А на другом конце света автор одной из Махаяна-сутр утверждал: «Будда никогда не проповедовал истину, поскольку вы должны познать её внутри себя». Подобные высказывания воспринимались как «подрывающие устои», и респектабельные люди игнорировали их. Странное идолопоклонство ценимым сверх всякой меры словам и символам беспрепятственно продолжалось. Приходили в упадок религии, но старая привычка формулировать веры и навязывать свои догмы другим сохранилась даже у атеистов.

В последние годы логики и семантики провели всесторонний анализ символов, в терминах которых осуществляется человеческое мышление. Лингвистика стала точной наукой, и появилась даже новая отрасль её, которую покойный Бенджамин Уорф окрестил металингвистикой. Всё это весьма полезно, но недостаточно. Логика и семантика, лингвистика и металингвистика — чисто интеллектуальные дисциплины. Они анализируют те различные способы — верные и неверные, осмысленные и бессмысленные, — которыми слова связываются с вещами, процессами и событиями. Но они не предлагают руководства относительно гораздо более существенной проблемы — проблемы человеческих взаимоотношений, взятой во всей её психофизической целостности, и они не предлагают руководства относительно тех двух миров, в которых живёт человек, — мира фактов и мира символов.

Во всех краях и во все периоды истории отдельные люди, мужчины и женщины, принимались раз за разом за разрешение этих проблем. Даже излагая своё решение письменно или устно, они не создавали систем — они знали, что любая система чревата искушением принимать символы слишком всерьёз, обращать больше внимания на слова, чем на реальности, которые слова призваны символизировать. Их целью было не предлагать готовые объяснения, панацею от всех бед, но — побуждать людей самих распознавать и лечить свои болезни, ставить людей в такое положение, в котором их проблемы, и разрешение этих проблем, становилось бы делом непосредственного опыта.

В этом томе избранных бесед Кришнамурти читатель найдёт ясное современное изложение коренных человеческих проблем и получит импульс к разрешению их единственно возможным способом — самим человеком. Коллективное решение человеческих проблем, на которое многие столь безрассудно и слепо уповают, никогда не бывает адекватным. «Чтобы понять страдание и беспорядок, существующие внутри нас и, следовательно, в мире, мы должны прежде всего обрести внутреннюю ясность, а эта ясность обретается путём правильного мышления. Ясность не поддаётся организации — ею нельзя поменяться с другим. Организованная коллективная мысль — это попугай, повторяющий сказанное другими. Ясность — результат не словесного утверждения, но напряжённого самосознания и правильного мышления. Правильное мышление не следствие или простое развитие интеллекта, и оно не приспособлено к образцу, каким бы достойным и благородным образец ни был. Правильное мышление приходит вместе с самопознанием. Без познания себя у вас отсутствует фундамент для мысли; без самопознания всё, что вы ни мыслите, — ложно».

Вот основная тема, которую развивает Кришнамурти, глава за главой. «Надежда на человека — не на общество, не на системы, организованные религиозные системы, но на вас и на меня». Организованные религии, со своими священниками, священными книгами, догмами, иерархией и ритуалами, предлагают только ложное решение основных проблем. «Цитируя Бхагавадгиту, или Библию, или какую-нибудь китайскую священную книгу, вы, несомненно, просто повторяете сказанное, не так ли? А повторяемое вами не есть истина. Это ложь, ибо истина неповторима». Распространять, представлять на всеобщее обсуждение и повторять можно ложь, а не истину; когда вы повторяете истину, она перестаёт быть истиной, и поэтому священные книги неважны. Именно через самопознание, а не благодаря вере в чьи-то символы мы приходим к той вечной реальности, на которой зиждется самостоянье человека. Вера в полную адекватность и высшую ценность любой данной символической системы ведёт не к освобождению, а к истории — к нагромождению тех же самых старых зол. «Вера неизбежно разделяет. Если у вас есть вера, если вы ищете безопасности под крылом своей особой веры, вы отделяете себя от тех, кто ищет безопасности в недрах какой-нибудь другой формы веры. Все организованные веры основаны на разделении, несмотря на то что они проповедуют братство». Человек, успешно решивший проблему своих взаимоотношений с двумя мирами, фактов и символов, — такой человек не имеет вер. Относительно проблем практической жизни он придерживается ряда рабочих гипотез, служащих его целям, не придавая им более серьёзного значения, чем любым другим орудиям труда или инструментам. Относительно своих собратий и реальностей их бытия он руководствуется непосредственным опытом любви и понимания. Именно чтобы уберечься от веры, Кришнамурти и «не читал никаких священных книг, ни Бхагавадгиты, ни Упанишад». Другие не читают даже священных книг; мы читаем свои любимые газеты, журналы и детективы. Это означает, что мы подходим к кризису нашего времени не с любовью и пониманием, а «с формулами и системами» — и с довольно жалкими формулами и системами, надо сказать. Но «людям доброй воли негоже иметь формулы» — формулы неизбежно ведут только к «мышлению вслепую». Пагубная привычка к формулам носит почти всеобщий характер, и это неминуемо, так как «наша система воспитания основана на том, чтобы учить, что думать, а не как думать». Нас воспитывают верующими, «действительными членами» какой-нибудь организации — коммунистами или христианами, мусульманами, индуистами, буддистами, фрейдистами. В результате «вы реагируете на вызов, который всегда нов, согласно старому образцу; и поэтому ваша реакция никуда не годна — она не отвечает требованиям свежести и новизны. Реагируя как католик или коммунист, вы реагируете, не так ли, согласно определённому шаблону мысли. Следовательно, ваша реакция бессмысленна. И разве не индуисты, мусульмане, буддисты, христиане создали всю эту проблему? Как новая религия — поклонение государству, так старая религия была поклонением идее». Если вы реагируете на вызов согласно старой обусловленности, ваша реакция не даст вам возможность понять новый вызов. Значит, «вот что надо сделать для того, чтобы встретить новый вызов: надо полностью скинуть с себя старые одежды, совершенно очиститься от всех своих предпосылок и подоплёк и встретить вызов как бы заново родившись». Иными словами, символы никогда не должны возводиться в ранг догм, любая система должна рассматриваться не более чем как временный «брак по расчёту». Вера в формулы и действия, сопряжённые с такой верой, не могут привести к решению наших проблем. «Только путём творческого понимания себя может возникнуть творческий, счастливый мир — мир, в котором идей не существует». Мир, в котором идей не существует, был бы поистине счастливым миром, потому что это был бы мир без тех мощных обусловливающих сил, которые заставляют людей совершать несвойственные им поступки, мир без тех свято чтимых догм, в терминах которых оправдываются худшие злодеяния, даётся разумное объяснение величайшим безумствам.

Образование, которое учит нас не тому «как», а тому «что» думать, — такое образование требует для себя правящий класс духовных пастырей и учителей. Но «самая мысль о духовном руководстве кем-то является антиобщественной и бездуховной». Человек, исповедующий её, находит в руководстве кем-то удовлетворение своей жажды власти; те же, кем руководят, находят здесь удовлетворение своему желанию обрести уверенность в себе и безопасность. Гуру снабжает чем-то вроде наркотика. Но у Кришнамурти можно спросить: «А сами-то вы что делаете? Разве вы не выступаете в роли нашего гуру?» — «Разумеется нет, — отвечает Кришнамурти, — я не выступаю в роли вашего гуру прежде всего, потому, что я не даю вам никакого удовлетворения. Я не говорю, что вам следует делать каждый миг или каждый день, но просто указываю вам на что-то; принять или отвергнуть указание — зависит от вас, не от меня. Я ничего от вас не требую — ни вашего поклонения, ни вашей лести, ни вашей хулы, ни ваших богов. Я говорю: вот факт, примите или отвергните его. И большинство из вас отвергнет его по той, очевидно, причине, что вы не находите в нём удовлетворения».

Что же именно предлагает Кришнамурти? Что это — то, что мы можем принять, если захотим, но от чего, по всей вероятности, предпочтём отказаться? Как мы видели, то не система верований, не список догм, не ряд готовых понятий и идеалов. То не водительство, не посредничество, не духовное руководство и даже не личный пример. То не ритуал, не церковь, не кодекс, не призыв к самосовершенствованию или какая-нибудь форма душеспасительной чуши. Так, может быть, это самодисциплина? Нет; самодисциплина, взятая как сырой материал, — не способ решения наших проблем. Для того чтобы найти такое решение, ум должен открыться навстречу реальности, должен встретиться с фактами внешнего и внутреннего мира без предвзятых мнений или ограничений. (Служить Богу — вот совершенная свобода, И наоборот, совершенная свобода — служение Богу.) Дисциплинируя себя, ум не подвергается коренному изменению; это старое «я», но — «связанное, взятое под контроль».

Самодисциплина входит в список вещей, которые не предлагает Кришнамурти. Тогда, может быть, он предлагает молитву? И снова мы вынуждены сказать нет. «Молитва может принести ответ, который вы ищете; но ответ исходит из области бессознательного или из того общего резервуара, той кладовой, в которой хранятся все наши требования. Этот ответ — не тихий голос Бога». Посмотрите, продолжает Кришнамурти, «что происходит, когда вы молитесь. Ум путём постоянного повторения определённых фраз и контроля над своими мыслями, ум приходит в успокоение — сознательный ум, по крайней мере, приходит в успокоение. Преклонив колени, как христиане, или усевшись, как индусы, вы повторяете, повторяете, повторяете, и путём повторения ум приходит в успокоение — успокоение, полное намёков на то, о чём вы молились. Намёки могут исходить из области бессознательного или быть ответом вашей памяти. Одно несомненно: это не голос реальности; голос реальности должен донестись до вас — к нему бесполезно взывать, его нельзя умолить. Вы не можете заманить его словно птицу в клетку, творя пуджу, бхаджан, поднося цветы, миро-творя, простираясь ниц, стремясь превзойти в преклонении других. Как только вы научились этому трюку — приводить ум в успокоение с помощью повторения слов и извлекать из этого успокоения намёки на то, о чём вы молились, — так возникает опасность (особенно если вы без должной настороженности относитесь к тому, откуда являются намёки), что вы окажетесь втянуты в этот процесс, и тогда молитва станет заменой поисков истины. То, что вы просите, вы будете иметь, но это не истина. Если вы горите желанием, если вы молите — вы получите желаемое, но вам придётся заплатить за это в конце».

Переходя от молитвы к йоге, мы видим: йога — ещё одна вещь, которой не предлагает Кришнамурти. Ведь йога — концентрация, а концентрация на одном исключает остальное. «Концентрируясь на той мысли, которую вы себе избрали, и пытаясь отгородиться от всех остальных, вы строите стену сопротивления». То, что обычно называется медитацией, просто «культивирование сопротивления, исключительной концентрации на одной идее, по нашему выбору». Но что заставляет вас выбирать? «Что заставляет вас говорить — это добро, это истинно, это благородно, а прочее — нет? Очевидно, выбор основывается на удовольствии, награде или достижении, или он всего лишь реакция собственной обусловленности или традиции. Зачем вы выбираете вообще? Почему не исследуете каждую мысль? Интересуясь многим — почему выбираете одно? Почему не исследуете каждый свой интерес? Вместо того чтобы создавать сопротивление, почему бы не вникнуть в каждый свой интерес по мере его возникновения, а не просто концентрироваться на одной идее, одном интересе? В конце концов, вы сотканы из множества интересов, вы имеете множество масок, сознательных и бессознательных. Зачем же выбирать одну и отвергать все остальные, растрачивая в этой борьбе всю свою энергию и создавая, таким образом, конфликт, сопротивление, трение. В то время как если вы рассматриваете каждую свою мысль по мере её возникновения — каждую мысль, а не просто несколько мыслей, — тогда не возникает исключения. Но это трудная работа — исследовать каждую мысль. Трудная, потому что, в то время как вы рассматриваете одну мысль, незаметно вкрадывается другая. Однако, если осознавая свою мысль вы не стремитесь к господству или самооправданию, а просто смотрите на эту мысль, то вы увидите — никакая другая мысль не вторгается. Только когда вы осуждаете, сравниваете, сближаете — только тогда появляются другие мысли». «Не судите, да не судимы будете». Эта евангельская заповедь применима к нашим отношениям с самими собой не менее, чем к нашим отношениям с другими. Там, где суждение, там, где сравнение и осуждение, — там отсутствует открытость ума; там не может быть свободы от тирании символов и систем, там не уйти от прошлого и влияния окружающего. Самоанализ, цель которого заранее определена, самонаблюдение в рамках какой-нибудь традиционной системы ценностей, какого-нибудь набора свято чтимых постулатов — эти вещи не помогают, да и не могут помочь нам. Трансцендентная спонтанность жизни, «творческая Реальность», как называет её Кришнамурти, открывается нам как пребывающая «здесь и теперь» только тогда, когда воспринимающий ум находится в состоянии «пассивной настороженности», «невыбирающего осознавания». Суждение и сравнение безвозвратно ввергают нас в нуты двойственности. Только невыбирающее осознавание может привести к отсутствию двойственности, к примирению противоположностей в полном понимании и совершенной любви. Ama et fac quod vis (Люби — и делай что хочешь). Если вы любите, вы можете делать что хотите. Но если вы начнёте делать что хотите, или делать что не хотите, повинуясь какой-нибудь традиционной системе ценностей или понятий, идеалов и запретов, — вам не видать любви как своих ушей. Процесс освобождения должен начинаться с невыбирающего осознавания того, что вы хотите, и своих реакций на ту систему символов, которая говорит вам, что хотеть, а что не хотеть. Посредством этого невыбирающего осознавания, по мере его проникновения в последующие слои «эго» и связанного с ним подсознания возникнут любовь и понимание — но любовь и понимание иного порядка, чем те, с которыми мы обычно имеем дело. Это невыбирающее осознавание — в каждый миг и во всех обстоятельствах жизни — вот единственная действенная медитация. Все прочие формы йоги ведут либо к «мышлению вслепую» — результату самодисциплины, либо к какому-нибудь искуственному экстазу, некой форме лжесамадхи. Истинное освобождение — это «внутренняя свобода творческой Реальности». Это «не дар; это надо открыть и пережить на опыте. Это не приобретение, которое накапливаешь ради вящей славы своей. Это такое состояние бытия, как молчание, в котором отсутствует становление, в котором присутствует полнота. Это творческое состояние необязательно ищет выражения; это не талант, который требует внешнего проявления. Вам не надо быть великим артистом, иметь аудиторию; стремясь к этому, вы упустите внутреннюю Реальность. Это не дар и не результат таланта; его надо найти, то нетленное сокровище, обладая которым мысль освобождается от вожделения, недоброжелательства и невежества, освобождается от мирских привязанностей и от жажды личного бытия. Это должно быть пережито на опыте путём правильного мышления и медитации». Невыбирающее самосознание приведёт нас к творческой Реальности, которая покоится на дне всех наших разрушительных фантазий, к той спокойной мудрости, которая вечна — несмотря на невежество, несмотря на знание, всего лишь иную форму невежества. Знание — дело символов, и слишком часто оно служит препятствием к мудрости, к раскрытию своего «я» каждый миг. Ум, который пришёл к покою мудрости, «познает бытиё, познает, что такое любовь. Любовь не бывает личной или безличной. Любовь есть любовь, она неописуема, неопределима умом как нечто исключительное или включающее в себя то или иное. Любовь есть вечность-в-себе; это реальность — высшая, безмерная реальность».

Олдос Хаксли

Данный текст является ознакомительным фрагментом.