Предисловие

Предисловие

Этическая философия хочет знать, почему возможна нравственность, и что заставляет одних людей жертвовать собой ради других. Это главный вопрос этики, на который уже несколько веков не могут найти ответа.

Я думаю, этическая философия с теми представлениями, которые она имеет о нравственности, никогда не ответит на этот вопрос.

По словам Бердяева, есть человеческие нравственные понятия, и нравственные понятия, открытые Богом и заключенные в Евангелии.

Так вот, этическая философия имеет дело с нравственными понятиями, которые открыл Бог и не прикасается к нравственным понятиям, которые выработал из своей природы сам человек.

Этическая философия, так же, как и теология, начинается, если не с презрения, то с недоверия к человеческой природе.

«Миф о грехопадении и наследственной вине, — говорит Шелер, — гнетет еще и сегодня все западноевропейское человечество».

Фрейд утверждает, что большинство людей враждебно относятся к запретам культуры, которая запрещает им быть скотами, какими они рождаются.

«Если представить себе, — рассуждает он, — что запреты эти сняты, то можно не долго думая, убить своего соперника из-за женщины или любого, кто вообще стоит поперек дороги».

Психоаналитик Эрих Нойман думал, что знает преисподнюю человеческой души, и в свободное от работы время сочинял новую этику, потому что этика традиционная, как он считал, была не способна нравственно преобразовать человека.

Он рассказывает, что когда-то некий Голос адресовал знание этики «достаточно сильным индивидуальностям». Те через апостолов довели эти знания до остальных людей. Но этим остальным людям, так называемой серой массе, эти знания не понравились. Однако они все равно их приняли, потому что человек имеет склонность «признавать высший закон элиты».

Правда, трусливо признавая этот закон, масса не хочет быть другой, поэтому нравственность превращается у нее в лицемерную личину, в скорлупу, за которой индивид прячет свою истинную сущность.

Это тот самый маскарад, где, по словам Шопенгауэра, «один предлагает поддельный товар, а другой расплачивается фальшивою монетою».

Надевая на себя личину нравственности, человек вытесняет или подавляет в себе «темную, странную, эксцентричную, тайную и ужасную сторону своей природы». Нойман называет эту скрытую сторону человеческой природы «низшим элементом», тенью или «темным братом».

Этот низший элемент и есть истинная сущность человеческой природы.

«Темный брат» был хорошо знаком Нойману, и благодаря этому знакомству человечество имеет возможность лицезреть, как выглядит эта мерзкая тварь.

У себя в психиатрической лечебнице Нойман каждый день спускался в преисподнюю человеческой души, находил эту отвратительную тень и заставлял ее страдать и мучиться из-за собственного несовершенства.

Благодаря «психоаналитической методике пробивания инфляционной оболочки» Нойман добивался неплохих результатов. Он сообщает, что на «темного брата» признание своей никчемности, уродливости, животного родства с обезьянами, скотской сексуальности и стадности «производит потрясающее впечатление».

«Темный брат» предстает «в образах нищего или хромого, изгоя или дурного человека, униженного или оскорбленного, грабителя, психически не нормального и так далее».

«Если, — комментирует Нойман, — кому-нибудь приснится горбун, перепрыгивающий через ограду и вцепившийся в горло сновидцу с криком — «я тоже хочу причаститься к твоей жизни», это свидетельствует о преобладании насильственно-разбойничьего характера тени».

А разве Кант, этот генеральный прокурор этической философии, был высокого мнения о человеческой природе? Да, он признавал абсолютную ценность за человеком, но, благоговея перед звездным небом, он не благоговел перед бездной человеческой души.

«Человек, — говорит этот великий моралист, — сделан из слишком кривого дерева, чтобы из него можно было выстругать что-нибудь совершенно прямое».

Есть, правда, философы, которые предполагают в человеке положительное начало. Но и у них это положительное рядом с эгоизмом «выглядит отставшим в развитии близнецом, которого в состоянии поставить на ноги только самый тщательный уход».

Вот, если сгустить краски, какое чудовище, какой нравственный урод стоит перед глазами этической философии. И она не может допустить, что это исчадие ада могло бы сотворить из себя самого нравственные понятия.

«В пределах опыта, с которым имеет дело позитивная наука, — говорит Бердяев, — этическая идея личности ускользает. За эмпирической личностью мы не можем признать абсолютной ценности. В эмпирической действительности человек слишком часто не бывает человеком, которого мы считаем самоцелью, и который должен быть свят».

Моральная философия представляет нравственность, как нечто источающее благо и не причиняющее вреда. Она подменила нравственное добрым и не могла допустить, чтобы зло творило благо. Ведь нравственность у моралистов как раз для того и существует, чтобы исправить злую человеческую природу.

Поэтому этическая философия за эталон нравственности взяла человека не эмпирического, того человека, которого еще теология кастрировала, стерилизовала и превратила в святые мощи.

И в этом не эмпирическом человеке, попиленном, окромленном, выструганном и прямом, как половая доска она не находит того принудительного начала, которое заставляет его быть нравственным.

И то, что этическая философия не может обнаружить в святом человеке, есть в человеке, который не свят.

Именно этот эмпирический человек, и именно потому, что он не свят, способен поступать нравственно и совершать поступки, которые называют альтруистичными. Именно в этом человеке с улицы есть то, что могущественно и непрестанно приневоливает его поступать нравственно или безнравственно.

Ответ на вечный вопрос этики: что заставляет человека умереть, спасая и защищая других людей, что заставляет его быть альтруистом, лежит в этом не святом человеке прямо на поверхности.