Письмо второе Императив веры

Письмо второе

Императив веры

Это письмо будет посвящено биологической обусловленности появления в обществе живых существ, наделенных интеллектом и языком, идеологии на уровне веры — религии.

Написание мной этого «биологического» письма должно показаться странным всем моим друзьям, которым хорошо известно, что мои научные интересы всегда находились в сфере коллоидной и физической химии, а не в биологии. Действительно, я никогда серьезно не занимался никакими биологическими вопросами и не опубликовал ни одной биологической работы. В оправдание могу лишь сказать, что еще в школьные годы я проводил в институте генетики опыты с дрозофилами и проверял справедливость законов Грегора Менделя о передаче наследственных признаков. С тех пор у меня не пропадал интерес к биологии и в особенности к генетике. Поэтому я могу считать себя в этой области интересующимся любителем и, может быть, чуть-чуть дилетантом.

Однако размышления над 4- и 5-ым вопросами, поставлеными в первом письме (Почему в наше время образованные люди, убежденные атеисты ранее, приходят к Богу? Почему религия не уступает науке и по-прежнему властвует над умами огромного числа людей?), заставили меня задуматься над проблемой социального поведения в мире живого.

В настоящее время это все еще не только биологическая, но и философская проблема, что позволило мне более свободно обсуждать все ее аспекты. Я разрешил себе даже некоторый полет фантазии, хотя и не считаю написанное несерьезным.

Законы, по которым живет биологический мир и, следовательно, во многом человек, необходимо было сопоставить и по возможности согласовать с современными научными представлениями об окружающем нас универсуме, где появление «живого вещества» суть естественный результат непрерывных, бесконечных по времени и разнообразию изменений, превращений материи. Это должно было помочь мне понять материальные истоки индивидуальных психологических и, что особенно важно, социально-психологических проявлений жизни, к последним я отнес феномен веры.

По сути я написал это письмо для того, чтобы пояснить, почему идеология нравственности, в перестановке — нравственная идеология, необходимость которой обосновывалась в первом письме, должна восприниматься на уровне веры, стать новой религией. Логика рассуждений этого письма должна привести читающего именно к этому заключению.

Я подобрал примеры генетически запрограммированного поведения самых различных представителей животного мира и попытался проиллюстрировать тезис, согласно которому поведение человека в своей основе не отличается от поведения животных, в нем лишь исключительно сильно выражен фактор переработки информации через интеллект. Для биолога сказанное звучит тривиально, но большинство из нас не имело времени задуматься над биологической сущностью нашей психологии, нашего поведения, поэтому я и решился немного поразмышлять на это тему.

Может быть, я перегрузил это письмо большим числом примеров, которые я выбирал в основном из двух монографий о поведении животных двух известных этологов Шовена и Дьюсбери. Но эти примеры меня настолько поразили и показались такими интересными, что я не мог удержаться и не воспроизвести здесь хотя бы некоторую их часть.

Если все же примеры поведения каких-то там червячков, жучков и прочей «гадости» покажутся Вам лишними и знакомиться с ними будет скучно, опустите их и читайте сразу текст после подзаголовка: «Поведение человека повторяет поведение животных» на странице 40.

Опережая события, скажу, что ответы на поставленные вопросы я нашел в предположении о существовании у человека гена императива, социально-психологический результат действия которого я вынес в заголовок письма.

Мне очень хочется убедить Вас в том, что это предположение и связанные с ним идеи достойны внимания. Поэтому совершите над собой насилие и дочитайте письмо до конца, даже если что-то покажется Вам сомнительным и будет вызывать раздражение.

Животные взаимодействуют и объединяются

Постоянное или временное объединение живых существ в семейные группы, стаи, стада и даже в многотысячные и миллионные скопления — широко распространенная форма их существования в природе. Хорошо изучены и описаны: группы крупных млекопитающих, слонов, львов, гиен, а также стаи, волков, диких собак, крыс; стада антилоп, северных оленей; косяки сельди, лососей и других рыб; птичьи стаи; наконец, скопления саранчи, бабочек. Не забудем общественных насекомых: пчел, ос, муравьев, термитов. Не забудем и человека, нормальное существование которого в изолированном состоянии, вообще, абсурдно.

Такие сообщества и скопления, возникшие в процессе эволюции, выгодны и, безусловно, повышают выживаемость каждой особи и вида в целом Должен существовать биологический механизм, обусловливающий постоянное или временное объединение отдельных особей в тот или иной вид сообщества, скопления.

Надо сказать, кажущаяся тривиальной необходимость существования такого механизма взаимодействия живых существ следует не только из общих, вроде бы ясных соображений — а как же иначе? Эта необходимость есть отражение в биологическом мире более общего закона природы, в соответствии с которым любой ансамбль, состоящий из совокупности обладающих свободой, пусть ограниченной свободой, элементов, будет стремиться к состоянию хаоса в пространстве этой свободы. Структурирование ансамбля или части ансамбля, то есть удержание его (или его части) от перехода к хаосу на каком-то этапе его существования или, иначе, возникновение устойчивости становится возможным только тогда и только тогда, когда возникает взаимодействие между элементами, ограничивающее эту свободу.

Таким образом, становится чрезвычайно важным при изучении любого ансамбля анализ возможных взаимодействий между его элементами.

В неживой природе, например, ансамбль молекул структурируется в жидкую или твердую фазы благодаря силам межмолекулярного взаимодействия.

В случае живой природы, при рассмотрении ансамблей живых существ, как уже было упомянуто выше, следует искать взаимодействия биологического уровня. В ряде случаев такие взаимодействия и их механизм частично установлены. Попробуем рассмотреть различные варианты реализации взаимодействия в сообществах и скоплениях живых существ в надежде добраться и до человека.

Речь идет об особенностях поведения животных, которые обусловливают их стремление к объединению. Однако вначале целесообразно рассмотреть общие особенности поведения животных и уяснить, какие механизмы определяют их поведение.

Поведение животных генетически запрограммировано

Наука о поведении животных оформилась и начала бурно развиваться лишь в 50-х годах нашего столетия. В настоящее время можно считать общепринятым, что все формы поведения животных, как простые, так и сложные, индивидуальные и общественные, генетически запрограммированы.

Приведу несколько характерных примеров.

Некоторые виды ос (Sphex pictipennis), утрамбовывая землю вокруг вырытых норок, зажимают в челюстях небольшой камешек и используют его как молоток. Образовавшиеся из личинок молодые осы не общаются с осами — родителями и тем не менее действуют именно таким сложным образом, что заложено в их генетической программе поведения.

Головоногие моллюски не проявляют материнскую заботу о потомстве, поэтому весь арсенал необходимых для выживания реакций должен быть у молодых особей врожденным. Молодые каракатицы активно нападают на рачка мизиду, даже если она изолирована от них, помещена в стеклянную трубку. Сигнал для действия идет через зрение, при этом неподвижные мизиды не привлекают их внимания.

Гусята, цыплята, вылупившиеся из яйца, запечатлевают первый же движущийся предмет, метлу, подушку, коробку… и следуют за ним так же, как и за гусыней, курицей. Это проявление врожденной формы поведения назвали импринтинг (imprinting).

Маленькие черепашки, вылупившиеся из яиц в горячем песке, далеко от берега, неизменно сразу бегут к океану, на шум, на запах — не суть, бегут к воде, таким образом, и это генетически запрограммировано. Установление зависимости какой-либо особенности поведения от наличия конкретных генов чрезвычайно трудоемкая экспериментальная задача тем более, что сложные типы поведения определяются в основном координированным действием множества генов. При этом эффективность действия всей генной «компании» и, конечно, каждого гена в отдельности зависит и от среды, поскольку непосредственное действие гена сводится лишь к синтезу определенного типа белков — ферментов, которые только в дальнейшем, участвуя в цепочке сложнейших химических процессов, приводят, в конце концов, к конкретному поведенческому результату.

Тем не менее во многих случаях удалось экспериментально показать наличие связи между элементами поведения и конкретными генами.

Так, например, в опытах с мышами было показано, что склонность издавать или не издавать писк при подъеме мыши на высокую платформу зависит от одного гена. У человека способность ощущать горький вкус фенилтиокарбамида или воспринимать это вещество как безвкусное определяется также одним геном.

Поведенческие действия, связанные с наличием сразу двух генов, обнаружены у пчел. Пчелы часто заболевают американской гнильцой. Болезнь очень заразна и поражает личинки. Некоторые колонии пчел устойчивы к этому заболеванию. Оказалось, что в таких колониях пчелы быстро убирают зараженные личинки, и инфекция не распространяется. Генетический анализ показал, что в поведении пчел при очистке улья имеются две стадии, каждая из которых контролируется своим особым геном. Один ген контролирует только распечатку ячейки с больной личинкой, другой — удаление личинки. Для эффективной очистки улья необходимо сочетание обоих генов, что имеет место только у пчел в колониях, устойчивых к американской гнильце.

Примеров различных форм сложных типов врожденного поведения, контролируемых большим числом генов, масса.

Молодь лососевых рыб спускается вниз по реке в соленую воду океана и уплывает за многие сотни километров. На нерест взрослые, рыбы возвращаются в верховья той же самой реки, где они, обессиленные, погибают. Врожденное поведение, реализуемое, вероятнее всего, через обоняние. Аналогичная миграция в их жизненном цикле характерна для угрей, только в отличие от лососевых они размножаются в соленой воде, а растут и взрослеют в пресной.

Чрезвычайно интересно поведение птицы — атласного шалашника, который строит шалаш, предназначенный для токования и являющийся местом спаривания. Площадка перед шалашом украшается цветными синими предметами. Постройка ориентирована по направлению сер — юг и, если ориентацию изменить, птица ее восстановит. Для украшения используются также цветы, причем увядшие заменяются свежими.

Ничего себе поведение, правда! Трудно поверить, что такое может быть запрограммировано и что у птицы отсутствует способность воспринимать (по аналогии с человеком) красоту.

Удивительный пример описал Дембовский, изучавший поведение личинки ручейника. Это насекомое коричневого цвета, неуклюже летающее над водой и обычно не привлекающее нашего внимания. Однако личинка ручейника чрезвычайно интересное создание. Она разгуливает по речному дну, строит домик в виде трубочки из различных материалов, тщательно выбирая песчинки для строительства. При этом она отбрасывает слишком большие и слишком малые для заполняемого в данный момент пустого места в стенке домика и даже поворачивает каждую песчинку разными сторонами, пока она не ляжет как можно плотнее. Дембовский разрушал домик, и личинка действовала в соответствии с условиями, задаваемыми экспериментатором. Она строила новый домик из остатков старого, разрушенного, достраивала переднюю или заднюю часть трубки (при этом крышка спереди разрушалась, затем строилась заново), пристраивала сзади новую крышку и разрушала старую. В процессе работы могла изменить план действий, например, пристроить вход, затем разрушить его и начать пристраивать заднюю разрушенную половину.

Создается впечатление, что суть не в выполнении определенной последовательности действий, запрограммированной генетическим механизмом, а в наличии цели — постройке домика определенного вида. Такое действие животного по решению задачи в необычных, не встречающихся в природе условиях, которые требуют специального нового решения, назвали инсайтом (insight).

Не менее интересные действия наблюдал Леконт у паука Nephila. Паук, соткавший паутину в лаборатории на горизонтальной раме, обнаруживает ее провисание в середине и для ликвидации этого дефекта прикрепляет нить к потолку и середине паутины и подтягивает паутину вверх, чтобы она оказалась в одной плоскости с рамой. Обычную нитку, брошенную на паутину, паук скручивает и выбрасывает. Однако если один конец нитки прикрепить к потолку, то второй ее конец паук поднимает и тоже прикрепляет к потолку.

Ну, чем не инсайт?

В ряду примеров, безусловно, должны присутствовать действия бобров. Разнообразные проявления их способностей при строительстве плотин и решении других задач столь общеизвестны и так хорошо описаны, что подробно на них останавливаться нет нужды. И само строительство, и починка дыр, при которой сначала отыскиваются и используются длинные палки и лишь потом короткие, и затыкание трубы, через которую экспериментатор понижал уровень воды (бобр всегда затыкал трубу на входе воды, а не на выходе), и многое другое не может привести к мысли, что бобр в состоянии воспринимать связь между явлениями и предметами.

Совершенно неожиданные и мало известные широкой общественности способности проявляют птицы при определении числа предметов, сигналов, действий.

Гак, попугай Жако, описанный в 1959 году Леглером, сумел понять, что 4, 6 или 7 зажженных лампочек означают: выбирай 4, 6 или 7 зерен, беспорядочно разложенных в нескольких коробках. Замена одновременно светящихся лампочек последовательными звуками флейты, разной высоты при различном ритме, не потребовала дополнительного обучения, он решал задачу так же успешно. Он мог также правильно воспринимать комбинированные сигналы, предъявляемые вместе или последовательно. Услышав две ноты флейты, открывал крышку коробки, на которой было две точки.

Речь идет не о дрессированной птице, демонстрируемой дрессировщиком на арене цирка, когда считает не птица, а сам дрессировщик, птица же лишь исполняет приказ хозяина по усвоенному сигналу: кивает головой, бьет в бубен лапой или клювом, издает крик и т. п.

Келер считает, что здесь, при таком сложном виде поведения можно говорить о способностях, общих для человека и животных, — несформулированно мыслить (без слов).

Вспомним, наконец, о приматах, которых принято считать самыми умными животными. Шимпанзе, которого его опекуны, супруги Гарднеры, назвали нежным именем Уошо, научился разговаривать с ними, правда на языке глухонемых (Амслен) при помощи пальцевой и кистевой жестикуляции. Воздадим должное прозрению естествоиспытателей Гарднеров, которые сообразили, что вопрос о доступности овладения животными языкового (сигнального) общения надо решать на уровне той сигнальной системы, которая биологически воспроизводима данным животным. Шимпанзе Уошо овладел 800 словами, выражал свое настроение и желания, строил фразы из трех членов речи: существительного, глагола, прилагательного.

Таким образом, поведение животных запрограммировано, и реализация программы осуществляется не только в виде инстинкта, то есть прямым механизмом путем передачи исполнительным органам строгой последовательности нервных имульсов в соответствии с фиксированной последовательностью событий во внешней среде, но и в виде инсайта, когда возникает изменение последовательности действий в ответ на изменения во внешней среде, благодаря включению обратной связи. Наконец, реализация программы может осуществляться с вариабильностью действий при переработке поступающей информации в структурах центральной нервной системы, мозге, то есть действий, обусловленных зачаточным, слабым или выраженным «интеллектом». На всякий случай я заключил последнее слово в кавычки, поскольку не всем приятно признавать наличие интеллекта у обезьян, собак, крыс, тараканов и прочая.

Но дело, конечно, не в словах, не в различном понимании смысла, сущности интеллектуальных способностей животных. Важно другое: поведение животных, даже самое сложное (интеллектуальное), определяется генетической программой, включая общественное поведение, которому будут посвящены следующие страницы.

Итак, рассмотрим генетическую предопределенность и выгодность объединения животных в группы.

Консолидация животных в группы генетически обусловлена и выгодна

Существуют экспериментальные доказательства генетической обусловленности и выгодности группового существования.

Мальки цихлидовых рыб, сформировавшись из икринок, сразу собираются в стаю, хотя стремлению собираться в стаю их никто не мог научить. Это врожденный вид поведения. Малек стремится присоединиться даже к бусинкам воска, нанизанным на проволоку.

В гигантских косяках рыб все особи движутся в одном направлении и на одинаковых и определенных расстояниях друг от друга, что создает оптимальные гидродинамические условия для движения каждой рыбы, аналогично велосипедистам, двигающимся в пелетоне. Впрочем, это, вероятно, не единственная и не главная выгода концентрации рыб в косяках.

Определен феномен, названный «Социальным облегчением», состоящий в том, что одно лишь присутствие или поведение другой особи повышает вероятность, степень проявления или частоту какой-то формы поведения данной особи. Так, было показано, что рыбы в группе сохраняют приобретенные навыки лучше, чем изолированные рыбы, у крыс и у домашних кур проявление пищевой реакции заметно облегчается при виде другой особи, поедающей корм, цыплята в группе быстрее вырабатывают реакцию клевания.

Пример с пчелами демонстрирует прямую связь между врожденным поведением, определяемым генетической записью, и жизнестойкостью пчелиной колонии.

Птицы группируются в стайки, и это повышает их безопасность. Так, при появлении совы вьюрки объединяются и в бешеном кружении вокруг хищника «окрикивают» его и заставляют ретироваться. Широко известны крики тревоги у птиц, при этом интересно, что акустические характеристики таких криков идеальны с точки зрения затруднения их локализации хищником. Групповое нападение на появившегося врага характерно, например, для поведения гусей и наших городских ворон и галок.

Большинство травоядных копытных животных группируется в стада, что, безусловно, снижает опасность нападения хищника.

Этологи по разному объясняют генетический механизм стремления животных к объединению. Так, некоторые этологи, рассматривая каждое травоядное животное как потенциальную жертву хищника, обращают внимание на окружающую животное зону опасности. Если хищник проник в эту зону, то есть приблизился слишком близко, дело плохо, убежать не удастся. Животное, сближающееся с другим животным, закрывает часть своей опасной зоны зоной другого животного, то есть подставляет хищнику соседа вместо себя. Поэтому в процессе естественного отбора получили преимущество те особи, у которых оказались гены, определяющие стремление животных сближаться и группироваться в стадо. Иначе говоря, тенденция к объединению обусловлена эгоистической психологией каждой особи, и к этому сводится генетический механизм стремления животных к объединению. Известно, однако, и другое: объединение для активного защитного действия. Крупные парнокопытные животные, вооруженные рогами или клыками (свиньи), при появлении хищника объединяются и нападают на него. Попомним и «художественный вымысел» Д. Р. Киплинга о стаде буйволов, растоптавшем тигра. Здесь уже должны действовать гены кооперации, а не эгоизма.

Определенную роль играют и сигналы опасности. Так, газель Томсона, первая из стада заметившая хищника, начинает совершать особенно высокие прыжки, которые служат сигналом опасности всем другим газелям, пасущимся по соседству, и это можно рассматривать как запрограммированное альтруистическое поведение, обуславливающее выгодность животным группироваться в стадо. Однако эти прыжки носят настолько демонстративный характер, что производят впечатление откровенной провокации. Это позволило трактовать такие прыжки не как сигнал опасности другим членам стада, а как демонстрацию хищнику своей резвости, недосягаемости: все равно ускачу — лови не меня, лови других; опять генетическая программа эгоизма.

В нашем обсуждении, однако, неважно, какое объяснение верно (сигнал опасности или демонстрация резвости), важно, что такое поведение могло быть отобрано естественным отбором только при существовании газелей, сгруппированными в стадо.

Волкам и гиенам выгодно охотиться стаей, иначе не одолеть крупное животное, хотя и приходится делиться добычей.

Королевские пингвины Антарктиды объединяются в тесные сообщества по другой причине, в тесной группе лучше сохранять тепло.

Проводились опыты и с человеком в группе. Установлен факт зависимости выделения у человека стероидов (которые оказывают определенное влияние на поведение) от наличия «согласия в группе».

Таким образом, групповое существование животных, возникшее в результате естественного отбора, благодаря соостветствующим мутациям в генном наборе отдельных особей, обеспечило повышение выживаемости вида, то есть оно было и продолжает быть выгодным и каждой особи и виду. Вместе с тем групповое существование оказывает также влияние на каждую отдельную особь в группе, вызывая изменения в ее поведении в соответствии с условиями существования группы.

Краткий экскурс в науку о врожденном поведении и различных способностях животных на этом целесообразно закончить. Свою задачу здесь я видел лишь в том, чтобы на различных примерах показать генетическую запрограммированность поведения животных, включая стремление к объединению, и уже на этой основе привести читающих эти письма к тем же конечным выводам, к которым пришел я сам — интеллектуальное стремление человека к общественному существованию должно быть обусловлено генетически. Поэтому теперь проведем сравнение особенностей поведения животных с поведенческими чертами человека. При этом поступим вопреки сложившейся, но явно устаревшей традиции в популярной литературе сравнивать животных с человеком: оно, они, поступают, могут… так же, как человек. Будем сравнивать человека с животными и искать соответствие действий человека с действиями животных. Кстати, серьезная биология уже давно отказалась от исключительности человека при сравнительном изучении поведения. Это позволило полнее понять его место в природе и те черты поведения, которые он разделяет с другими животными, а также особенности, в которых он достиг исключительно высокого уровня. Ч. Дарвин в своем втором фундаментальном труде «Происхождение человека и половой отбор» писал: «Мы видим, что чувства и впечатления, различные ощущения и способности (любовь, память, внимание, любопытство, подражание, рассудок и т. п.), которыми гордится челочек, могут быть найдены в зачатке и в хорошо развитом состоянии у низших животных».

Поведение человека повторяет поведение животных

Поведение человека существенно зависит от его интеллекта и тем не менее во многом повторяет поведение животных.

Самые первичные и примитивные врожденные действия и чувства человека (сосательный рефлекс у новорожденного, прямохождение, чувство страха и множество множеств других) аналогичны, а физиологически тождественны наблюдаемым у животных.

Человек легко перенимает, усваивает новый вид действий, приемы на примере, демонстрируемом другими. Хорошо известен эффективный метод обучения, зафиксированный в учебной методической литературе, обучение на примере или путем показа. Это полностью соответствует обучению в мире животных не только родителями потомства, но и при перенятии новых навыков одной взрослой особью от другой. Так, в одном из районов старой Англии одна «изобретательная» синица сумела проткнуть клювом фольгу крышки на молочных бутылках, выставлявшихся молочником на крыльцо своим заказчикам. Вскоре все синицы в этом районе стали прикладываться к молоку таким образом, и доставка молока прежним способом стала невозможной.

Исследовательское поведение уже у ребенка, разламывающего игрушки, и тем более у взрослого повторяет, хотя и в усложненном виде, поведение, к примеру, вороны, исследующей бутылку, в горлышко которой она забирается клювом, или при встрече с выброшенным плюшевым мишкой, которого она потрошит, добираясь до внутренней начинки.

Человек способен органолептически определять счетное количество чего-либо без применения инструментов и без применения самой процедуры счета. Так, на папиросной фабрике работницы укладывали в коробку папиросы вручную точно по 25 штук в каждую. Работница брала рукой сразу много папирос и по ощущению определяла достаточно ли их взято, не надо ли добрать или выбросить одну, две лишних. Такая способность, несмотря на то, что она является результатом многочисленных проб и ошибок ранее, повторяет способность птиц определять количество яиц в гнезде. Келер удалял из двадцати снесенных в гнезде яиц одно или два, птица сносила яйца дополнительно. При подкладывании в еще незаполненное гнездо псевдояйца несение яиц прекращалось, и птица приступала к их высиживанию.

Человек, не только в древности, но часто и в наше время, за отсутствием других способов добраться до цели, использует камни и палки для того, чтобы разбить орех, раковину, сбить с дерева плод, достать из труднодоступного места заинтересовавший его предмет. Эти действия точно повторяют действия птиц, выдры, действия обезьяны, достающей муравьев на соломинку или палку.

Мужчина и женщина при ухаживании друг за другом украшают не только себя, но и место общения, будь то лесная поляна с благоухающими цветами или современная квартира, которую прибирают, обставляют красивыми безделушками и вазами с цветами. Традиция? Конечно. Но корни ее, вполне вероятно, являются врожденными и потому так хорошо соответствуют упоминавшемуся уже выше поведению птиц шалашников, которые, добавим, украшают и себя, размазывая на грудке щепкой — тампоном сок размятых синих ягод.

Заметим, что у людей при выборе партнера проявляется эффект, напоминающий импринтинг. В метро удобно наблюдать за молодыми парами. Я ставил крестики в блокноте, когда молодые люди были похожи, иногда удивительно похожи, и нолики, при отсутствии сходства между ними. Сомнительные случаи не учитывались. Оказалось, что первые встречаются в два — три раза чаще. Я много раз проверял эту закономерность, учитывая до ста и более пар, и каждый раз она подтверждалась. По-видимому, мы выбираем спутника жизни, сравнивая его внешний облик с обликами родителей и себя самого, запечатленных в детстве.

Принято считать использование членораздельной речи одним из главных отличительных признаков человека. Действительно, этот фактор сыграл большую роль в превращении нашего антропоидного предка в Homo sapiens. Однако речь не единственный биологический канал общения между людьми. Громадную роль в общении играют: интонация, мимика, жестикуляция, поза, не говоря уж о нечленораздельных восклицаниях, криках, вздохах.

Для тех, кто не гнушается легкомысленных отступлений и, конечно, для самых молодых уместно было бы привести здесь анекдот, основанный на интонационных нюансах, которые, к сожалению, воспроизвести в письменном виде невозможно, так как в написанных словах интонация нe воспроизводится. Запишу все же в надежде, что не так уж трудно самостоятельно нафантазировать подходящее звучание слов, интонацию.

Отец получил с Юга телеграмму от поиздержавшейся дочери и с возмущением вслух читает ее матери.

— Вот, мерзавка! Пишет: «Папа пришли денег!» Нет, чтоб написать: «Папа, пришли денег.»

Суть в интонации, первый раз она требовательная, второй — нижайше просительная.

Еще один анекдот, характеризующий привычку человека прибегать к принятию определенной позы, чтобы воздействовать на собеседника.

Муж, вернувшись домой в слегка подвеселевшем настроении, объясняет жене: — Если я пришел домой, и у меня картуз надет прямо, встречай меня, привечай, расспрашивай, но если картуз надет косо, лучше не подходи! Жена отвечает: — Слушай, если я встречаю тебя с пирогом и чаем, то проходи, но если я встречаю тебя руки в боки, то мне наплевать, как у тебя надет картуз!

А канонические памятники вождю мирового пролетариата с их протянутой вперед рукой?! По-существу, они являются и памятниками жестикуляции. Вообще, речь человека всегда сопровождается жестикуляцией, если она с детства сознательно не подавлялась разумом. О мимике и говорить даже не стоит: улыбка, нахмуренные брови, опущенные ресницы, то, что называют потупленным взором, и тысячи других оттенков мимического разговора.

Все это по сути повторение способов общения в животном мире: позы доминирования и подчинения, гримасы удовольствия и угрозы, завывания, взвизгивания, рычание и т. д. и т. п.

В любой группе людей всегда появляется лидер, ведущий за собой других. За лидерство, за главенство в обществе на всех уровнях идет яростная борьба.

Это же мы наблюдаем среди животных. Вожак волчьей стаи ведет ее на охоту. Доминирующая обезьяна зазывает остальных членов стаи совершить набег на плантации крестьян, и обезьяны стаи следуют за главной обезьяной.

В стремлении первобытных людей объединяться в группы для защиты от более сильных животных, сохраняющемся в рудиментарной форме и сейчас (хотя в наше время образование таких уличных, деревенских группировок в основном определяется психосоциальными причинами), воспроизводится групповое поведение многих животных.

Даже совместный труд людей в наше время, в особенности полупервобытных групп людей, встречавшихся еще совсем недавно в сельве Амазонии, кое в чем повторяет строительную деятельность термитов, пчел, некоторых птиц, бобров.

Все это соответствует принципу биологического эпиморфизма, согласно которому в живом эволюционирующем мире достигнутое (простое) не отвергается, а обогащается более совершенным.

Перечисленные выше примеры приведены мной для того, чтобы можно было сказать: нет той неизмеримой, непреодолимой пропасти между человеком и остальным животным миром, которая до недавнего времени позволяла человеку проявлять свою спесь по отношению к его младшим собратьям на земле.

Биологическое функционирование животных и человека сходны. Да, мозг человека относительно крупнее и сложнее мозга животных, но, как и у животных, у человека очень многое в поведении генетически запрограммировано. При этом реализация программы осуществляется не только прямым механизмом путем передачи исполнительным органам последовательности нервных импульсов, вызываемых тем или иным активным биохимическим агентом, выделяемым соответствующим центром организма, но и опосредованно — через интеллект. По сути запрограммирована работа мозга, то есть способность человека мыслить.

Механизм такого опосредованного запрограммированного действия (поведения) пока еще полностью не раскрыт. Однако понимание того, что при переходе ко все более и более развитым и сложным видам живого роль интеллектуального канала возрастает, вряд ли должно быть связано с какими-нибудь затруднениями. В живой природе неиспользование какого-либо канала функционирования, тем более развивающегося, расширяющегося канала не так уж часто имеет место. У человека же, у которого морфологические и физиологические структуры, поведение и психика определяются координированными системами почти из 7 миллионов генов, роль интеллекта в реализации запрограммированного поведения становится главной.

Здесь мы подходим к важному следующему шагу в развиваемой схеме.

Ген — императив веры

Как уже упоминалось выше, любые групповые, стадные совокупности живых субъектов, каждый из которых обладает свободой действий (передвижение в пространстве, добывание пиши, размножение, стремление к физиологическому комфорту по месту, времени и взаимодействию со средой и т. д.), должны удерживаться в своей совокупности некоторым биологическим механизмом. Такой механизм, какие бы формы он ни принимал, в своей первичной основе должен быть записан в генетической программе поведения. Он может проявляться в виде инстинкта, как непреложная последовательность действий в соответствии со сложившимися и неменяющимися условиями существования субъекта. Причем эта последовательность сохраняется при изменениях условий существования, делающих эту последовательность губительной, как это было показано еще в прошлом веке Фабром. Этот механизм может включать стадию обучения через подражание другим особям и группе. Этот механизм может включать стадию инсайта с достаточно сложной формой поведения. Наконец, этот механизм может включать стадию интеллектуальной переработки информации, которая у человека должна быть развита особенно сильно.

В связи с этим возникает вопрос, каким образом в генетической программе человека может быть записано стремление к объединению через интеллект?

Одним из элементов генетически обусловленного механизма взаимодействия и объединения людей через интеллект может быть комплекс этических, альтруистических особенностей психики человека. Этy идею достаточно отчетливо изложил В. Эфроимсон, который пытался показать, как индивидуальный и групповой естественный отбор, закон уничтожения слабых и больных, в условиях рождающегося человеческого общества породил и генетически закрепил альтруистические инстинкты и нравственные эмоции удивительной силы. Это обеспечивало преимущество в выживании и распространении в потомстве своих генов тем семьям и родам, родовым общинам, члены которых были носителями такой альтруистической наследственности.

Иначе говоря, группы хорошо взаимодействующих людей, что обусловлено было наличием у них генетически закрепленной альтруистической психики, во всем имели преимущество перед группами слабо взаимодействующих людей, с эгоистической психикой.

Сказанное звучит вполне убедительно. В самом деле, кто будет спорить с тем, что в любом соревновании шансы на выигрыш у организованной команды всегда гораздо выше, чем у разрозненной, в которой каждый игрок действует, не обращая внимания на соседа. Почти 200 лет назад и много тысячелетий спустя после начала зарождения человеческого общества, Наполеон в связи с египетской кампанией французского экспедиционного корпуса сказал примерно то же самое: «Один мамлюк (египетский воин) вполне может одолеть двух французских солдат, но пять французов уже не уступят пяти мамлюкам, а десять французов, безусловно, одержат верх над тридцатью мамлюками». Иначе говоря, да здравствует взаимодействие!

Однако представления о том, что естественный отбор может дать преимущество альтруистической наследственности, в последнее десятилетие подверглись резкой критике. Эти представления основаны на так называемом «групповом отборе», который Р. Докинз в блестяще написанной книге «Эгоистичный ген» вообще объявил похороненным. Я не могу согласиться с этим и вынужден высказаться по этому специальному вопросу, так как генетические факторы, обуславливающие объединение индивидуумов в группы, в свете рассматриваемой проблемы чрезвычайно важны.

Подробно обосновывать свое несогласие со всей критикой «группового отбора» в этом письме, цель которого далека от проблем передачи наследственных признаков, вряд ли уместно. Поэтому сформулирую свои возражения предельно кратко. Критика представлений о групповом отборе основана на оценках (и оценках математически строгих) результатов конкуренции между носителями признаков предельно крайних: эгоизма и альтруизма, с включением в последний жертвенности в пользу сородича-эгоиста. Иначе говоря, альтруист в критической ситуации спасает эгоиста за счет собственной жизни, обеспечивая тем самым генетическую передачу эгоистического поведения последующему поколению, и, погибая сам, прерывает передачу потомкам альтруизма.

С моей точки зрения, возражение против обобщенного толкования этих результатов может состоять в следующем.

Зачем же альтруисту погибать? Альтруизм можно мыслить и без жертвенности, он может проявляться просто в помощи соседу, сородичу. Для лучшего понимания моего возражения удобно вообще отказаться от использования термина альтруизм и рассматривать в качестве поведения, противоположного эгоизму, стремление к взаимодействию, к помощи, соответственно изменив и название гена. В этом случае результаты естественного отбора окажутся благоприятными для группы, в которой появился такой ген, хотя бы потому, что отбор приведет к ситуации ЭСС (эволюционно стабильной стратегии), которой отвечает оптимальное соотношение в группе между носителями гена взаимодействия и носителями гена эгоизма.

К сказанному, пожалуй, добавлю, что вряд ли правильно рассматривать естественный отбор упрощенно, как результат конкуренции особей только по двум противоположным признакам; в действительности в процессе отбора в действие вовлекается одновременно масса признаков. Благодаря этому в нашем случае само выживание особей, лишенных гена взаимодействия, в группе, где эти гены появились, все равно будет способствовать распространению гена взаимодействия, возникновению и преимущественному выживанию групп, обогащенных этим геном. По сути к такому заключению мог бы прийти и сам бескомпромиссный критик группового отбора Р. Докинз, поскольку оно может быть выведено из развиваемого им представления о расширенном фенотипе.

Но это последнее сказано специально и только для тех, кто прочтет книги Р. Докинза «Эгоистичный ген» и «Расширенный фенотип».

Поэтому каюсь и обещаю, что далее я не буду предаваться соблазну и пускаться в дискуссии по специальным вопросам, в которых я вполне могу оказаться битым. Буду придерживаться логики изложения, в соответствии с которой важно лишь одно: комплекс генов, обуславливающих у животных взаимодействие, а у человека этическое и альтруистическое взаимодействие можно рассматривать как одну из биологических причин стремления индивидуумов к объединению и действующую через интеллектуальный канал.

Однако, по-видимому, существует еще один важный генетический фактор, действующий через интеллект и обусловливающий стремление и людей к объединению.

Обратим внимание на наличие в человеческом обществе идеологии и на ее объединяющую роль. Слово идеология я использую здесь в предельно широком смысле. Повторю то, что уже говорилось по этому поводу в первом письме. Под идеологией я подразумеваю любую систему взглядов и представлений, которая определяет поведение индивидуума в коллективе, то есть это и религиозные учения с верой в Бога, и атеистические учения, признанные небольшими общинами или государствами в целом, это обычаи и традиции, которым следуют различные племена и национальные сообщества, наконец, это ограниченная система правил поведения в корпоративных группах того или иного состава.

Следование индивидуума любой идеологии реализуется через интеллект. Какая же особенность функционирования интеллекта может обеспечить его способность принимать ту или иную идеологию и следовать ее предписаниям?

Можно связать такую особенность с различными свойствами нашей психики. Играет роль стремление к общению, к единению с другими, к обретению большей надежности, безопасности в жизни, к упорядоченности, логичности мироощущения, что легче достигается в общении, существенно стремление слабых интеллектов присоединиться к сильным, лидирующим интеллектам, олицетворяющим какую-либо привлекательную идею, и даже альтруизм, о котором говорилось выше, с его стремлением помогать ближним.

Но все это феноменологический уровень, установление связей, не дающих ничего, кроме чисто внешнего фактологического соответствия между наблюдаемым явлением и рядом свойств человеческой психики. Мне представлялось важным уловить более глубокие связи биологического уровня, аналогично идее В. Эфроимсона о генах альтруизма. Это принципиально и, в конце концов, должно оказаться более продуктивным в понимании социально-психологических явлений.

Если рассматривать стремление индивидуума к следованию какой-либо идеологии (в широком понимании этого слова) как форму интеллектуального поведения, то особенностью интеллекта, обеспечивающей такое поведение, можно считать способность человека верить во что-то, в том числе в некоторую систему взглядов и представлений (в идеологию). И, так как в основе всякого поведения, в том числе форм поведения, реализуемых через интеллект, лежат определенные генетические структуры, допустимо сделать предположение о наличии у человека гена, повелевающего интеллекту испытывать потребность верить во что-то, чему-то, то есть потребность к интеллектуальному подчинению. Наличие такого повелевающего гена, который может быть назван геном императива (imperative), обуславливает принятие данным субъектом каких-то сведений, правил, идей, наличествующей в обществе или предложенной ему кем-то идеологии на уровне веры, то есть обуславливает его стремление верить неважно во что, неважно почему, без анализа, без сомнений.

Хочу сразу же подчеркнуть — такой ген (imperative) ни в каком случае не следует рассматривать как ген Веры и тем более называть геном Игры. Это ген, определяющий некоторую особенность интеллектуальною поведения, можно сказать, особенность психики человека, заключающуюся в способности принимать, фиксировать информацию, превращая ее в безусловный фактор для последующих действий (без предварительного анализа этой информации), то есть воспринимать ее как верную, требующую от индивида обязательной ответной реакции (поведения) в соответствии с содержанием этой информации. Влияние этого гена на восприятие комплекса идей в виде какой-либо идеологии, учения, религии — суть частный, хотя и наиболее сложный случай его проявления.

Можно, конечно, считать, что благоприятствование восприятию той или иной разновидности идеологии определяется состоянием и самой психологической структурой личности. Но, если признать, что психологическая структура личности в значительной мере запрограммирована генным набором данного субъекта, то оба объяснения окажутся тождественными.

Добавлю, что отсутствие программы поведения, которую я связываю с наличием гена или группы генов imperative, сделало бы крайне затруднительным процесс обучения индивида, так как всякая новая информация не закреплялась бы сразу после ее поступления и ответная реакция субъекта откладывалась бы на неопределенное время.

Итак, ген imperative не ген Веры, а ген особенности интеллектуального поведения, которая, в частности, может способствовать быстрому к безусловному принятию различных идей, включая и религиозные идеи.

Замечу, что изложенное можно рассматривать как проявление биологического эпиморфизма в виде обогащения, усложнения импринтинга.

Объектов веры в истории человеческой культуры бесконечное множество.

Так, Э. Фромм, говоря о религии в том же смысле, в каком мы говорим здесь о вере или об идеологии, разъясняет: «…люди могут поклоняться животным, деревьям, золотым или каменным идолам, невидимому Богу, святому или злобному вождю, они могут поклоняться своим предкам, своему народу, классу или партии, деньгам или успеху.» При этом Фромм, так же, как и мы, признает наличие у человека религиозной потребности, потребности верить, хотя и считает причиной появления этой потребности условия существования человеческого вида.

Елизарова, коментируя работу С. Н. Булгакова «Философия Хозяйства», поясняет (возможно вслед за Фроммом): «При этом один верит в Бога, другой — в золотого тельца — деньги, третий — в силу, которой можно завоевать весь мир, либо в магию, науку и т. д. Это ничего не меняет — вера, необходимая для любой целенаправленной деятельности, использует образы и авторитеты определенной культуры, как примеры для подражания — будь то Бог…святые, герой воитель…корифеи науки.»

Любопытно, что С. Н. Булгаков в публичной лекции о Ф. М. Достоевском в 1901 году интуитивно сформулировал идею, хорошо согласующееся со сказанным выше: «Я вообще думаю, что на дне всякого миросозерцания… непосредственно переходящего в религию (хотя бы атеистическую) находится вера…»

Таким образом, Вера, теперь лучше написать Вера-идеология, общая для множества людей, может выступать в качестве объединяющего фактора, в качестве интеллектуального фактора взаимодействия, который мы предполагали найти вначале.

Утверждать наличие такого интеллектуального фактора допустимо, во-первых, потому, что всякое возможное взаимодействие, повышающее устойчивость биологической системы, может или в условиях очень большого числа вариантов даже должно быть востребовано системой. Во-вторых, потому, что мы в окружающей нас людской среде постоянно наблюдаем влияние интеллектуального взаимодействия на формирование групп людей, объединенных общими интеллектуальными интересами, даже в масштабе «круга знакомых». Иначе говоря, роль интеллектуального взаимодействия в повышении устойчивости коллектива можно рассматривать, как наблюдаемый на опыте факт.

При расширении масштаба взаимодействия, вовлечении в него все большего числа индивидуумов, увеличении его глубины и силы, его роль чрезвычайно повышается. По сути дела такой масштабный пример и представляет собой объединяющая роль идеологии.

Сказанное выше, как это мне представляется, и составляет суть биологических и генетических корней идеологии.

Замечание на всякий случай.