2. Лиза и американский антиинтеллектуализм Эон Скобл

2.

Лиза и американский антиинтеллектуализм

Эон Скобл

Отношение американского общества к понятию «интеллектуал» характеризуется то любовью, то ненавистью. С одной стороны, наблюдается уважение к профессорам или ученым, с другой — презрение к «башням из слоновой кости», в которых обитают «книжные черви», прохладное отношение к умным или образованным людям. Республиканские идеалы отцов-основателей требуют просвещения граждан, однако даже сегодня сколько-нибудь сложный анализ политических тем предается осуждению как «элитизм». Все уважают историков, однако их взглядами могут пренебрегать на том основании, что они «не более верны», чем мнение «простого трудящегося». Комментаторы-популисты и политики часто эксплуатируют это неприятие экспертов. Например, кандидат на выборах может критиковать своего оппонента, называя его «интеллектуальным элитистом», при этом сам он является, в сущности, продуктом сходной образовательной среды или полагается на советников, получивших престижное образование.

Примерно так же работники больницы могут консультироваться у специалиста по этике биологических исследований, а могут и отвергнуть коллективное мнение таких специалистов, указав на то, что биоэтика — наука слишком абстрактная и слабо связанная с реальной медицинской практикой. В самом деле, кажется, что большинство людей не прочь подкрепить свои позиции ссылкой на авторитет, но если такового не находится, то они обращаются к широкой общественности. Например, я могу добавить вескости своим аргументам, процитировав эксперта, который со мной согласен, но если эксперт считает иначе, я могу отмахнуться от него со словами «Да что он понимает!» или «Я вправе иметь свое мнение». Как это ни странно, антиинтеллектуализм все сильнее проявляют сами интеллектуалы. Так, в последнее время во многих университетах и студенты, и профессорско-преподавательский состав стали уделять гуманитарным наукам гораздо меньше внимания. Основной акцент делается на развитии программ профессиональной подготовки, на «актуальности», в то время как традиционные гуманитарные предметы считаются роскошью или неким довеском, а не обязательной составляющей образования, получаемого в колледже. В лучшем случае они рассматриваются как средства развития «универсальных навыков», таких как владение литературным языком или критическое мышление.

Похоже, идет процесс, напоминающий движение маятника: в 1950-х и начале 1960-х ученые пользовались огромным уважением, поскольку страна соревновалась с Советским Союзом в исследовании космоса. Сегодня кажется, что маятник изменил направление движения, и Zeitgeist[27] требует считать все мнения равно справедливыми. Вместе с тем людей все еще интересует, что думают так называемые эксперты. На эту двойственность указывает даже беглый обзор телевизионных ток-шоу или писем читателей в газеты. На ток-шоу приглашают специалиста, поскольку, надо полагать, людям интересно ознакомиться с его мнением или анализом ситуации. Однако участники дискуссии или представители аудитории, несогласные с точкой зрения эксперта, часто утверждают, что их собственное мнение, их видение проблемы не менее значимо. В газете может существовать колонка аналитика, который изучает ситуацию и осведомлен о ней лучше среднестатистического человека, однако письма читателей часто опираются на подразумеваемое (или даже открыто высказываемое) утверждение, что «на самом деле никто ничего не знает» или «все дело в точке зрения, так что мое мнение правомерно». Это последнее основание особенно коварно: если бы все обстояло так, то из этого следовало бы, что мой взгляд столь же значим, как и взгляд эксперта, и вообще не размывалось бы такое понятие, как компетентность.

Итак, справедливо будет сказать, что американское общество неоднозначно относится к интеллектуалам. Кажется, что уважение к ним сплошь и рядом перемежается недовольством. Это сложная и важная общественная проблема, поскольку мы, похоже, стоим на пороге новых «темных веков», когда не только понятие компетентности, но и все стандарты рациональности окажутся под сомнением. Естественно, это повлечет значительные социальные последствия. Возможно, кого-то удивит то, что для изучения данного вопроса выбрано телешоу, которое, на первый взгляд, выражает идею «чем тупее, тем лучше», в действительности же двойственное отношение американцев к компетентности — одно из многих общественных явлений, которые с успехом иллюстрируются мультипликационным сериалом «Симпсоны»[28].

В «Симпсонах» Гомер является классическим примером болвана-антиинтеллектуала, равно как и большинство его знакомых, а также его сын. Но его дочь Лиза не только настроена в пользу интеллектуализма, но и умна не по годам. Она исключительно хорошо образованна и информирована, часто оказывается сообразительнее окружающих. Естественно, другие ученики школы ее за это высмеивают, а взрослые, как правило, игнорируют. С другой стороны, она обожает ту же телепередачу, что и ее брат, — бессмысленно жестокий мультик. Я считаю, что восприятие ее другими персонажами отражает любовно-ненавидящее отношение американского общества к интеллектуалам[29]. Прежде чем выяснить, как это происходит, давайте пристальнее взглянем на проблему.

Ложный авторитет и подлинная компетентность

Вводный курс логики называет ошибкой «ссылку на авторитет», однако люди часто понимают это правило не вполне корректно. С точки зрения логики нельзя утверждать, что суждение является истинным только потому, что его разделяет некий уважаемый человек, но к авторитетному мнению чаще обращаются для того, чтобы продемонстрировать наличие оснований для признания суждения правомерным, нежели чтобы доказать его верность. Как и в случае прочих заблуждений, связанных со ссылкой на авторитет, проблема большинства обращений к экспертному мнению заключается в их неуместности. Например, в действительно субъективных вопросах, таких как выбор пиццы или напитка, обращение за советом является неуместным, поскольку вкусы людей могут различаться[30]. Кроме того, было бы ошибкой полагать, что если человек является авторитетом в одной области, то его мнение окажется верным и в остальных вопросах. Иллюстрацией к этому может служить то, как знаменитости рекламируют продукты, не имеющие отношения к сфере их деятельности. Например, реклама пива Duff от лица Троя Мак-Клюра не является обоснованной отсылкой к авторитетному мнению, поскольку актер не обязательно является знатоком пива. (Даже большой опыт не гарантирует компетентности — Барни также не разбирается в пиве.) В других случаях обращение к авторитетному мнению неуместно потому, что некоторые проблемы нельзя решить, призвав на помощь экспертов; виновата в этом не субъективность поставленных вопросов, а невозможность дать на них ответ. Пример — будущее научно-технического прогресса. Здесь можно вспомнить высказанное Эйнштейном в 1932 году утверждение: «Нет ни малейшего признака того, что удастся извлечь [ядерную] энергию»[31].

Несмотря на все эти скептические замечания по поводу обращения к авторитету, следует помнить, что некоторые люди все-таки больше знают об определенных вещах, чем другие, и во многих случаях владение соответствующими знаниями является веским основанием доверять человеку. Например, поскольку я не знаком с первоисточниками, повествующими о Марафонской битве, то приходится положиться на то, что говорят другие люди, и тогда следует обратиться к историку, а не к врачу[32].

Часто людям не нравится «мудрствование», особенно применительно к нравственным или общественным идеалам. Они могут сказать: да, есть специалисты по греко-персидским войнам, но они не всегда способны помочь нам разобраться в современной мировой политике. Пусть вы знаток этики Аристотеля, но это не дает вам права указывать, как мне жить. Такого рода неприятие мнения экспертов отчасти является следствием демократического режима, и данная проблема не нова — о ней рассуждали философы еще во времена Платона. Поскольку демократия каждому дает право голоса, можно прийти к выводу, что все голоса одинаково ценны. Демократии склонны оправдываться с помощью сравнения с аристократиями или олигархиями, которым они противостоят или приходят на смену. Мол, в обществах, управляемых элитами, некоторые утверждают, что знают больше других, или даже провозглашают себя «лучшими людьми», в то время как мы, демократы, признаем всеобщее равенство. Но, разумеется, политическое равноправие не означает, что все обладают одинаковыми знаниями, и мало кто станет оспаривать это, когда речь пойдет, например, о слесарном деле или ремонте автомобиля. Однако никто (как говорят) не знает больше других о том, как нужно жить или что есть справедливость. Здесь возникает некий релятивизм: начав с отрицания правящих элит, которые, возможно, действительно не больше других знали о справедливости, мы доходим до отказа от самого понятия объективного мерила добра и зла. Хорошо то, что мне кажется хорошим, что хорошо для меня. Сегодня даже в высших учебных заведениях наблюдается тенденция оспаривать понятия объективности и компетентности. Утверждают, что нет единственно верных исторических исследований, есть лишь разные интерпретации истории[33]. Невозможно правильное понимание литературного произведения, есть только разные интерпретации[34]. Считается, что даже науки о природе являются ценностно нагруженными и необъективными[35]. Итак, все эти факторы порождают среду, в которой понятие компетентности размывается, но в то же время можно наблюдать и противоположные тенденции. Если нет такой вещи, как компетентность, и все мнения одинаково верны, почему тогда в ток-шоу и списках бестселлеров так часто попадаются имена экспертов по вопросам любви и потустороннего мира? Зачем вообще смотреть эти шоу и читать книги? Зачем отправлять детей в школу? Ясно, что люди не перестали серьезно относиться к понятию компетентности и во многих случаях руководствуются именно им. Кажется, они частенько проявляют желание быть ведомыми. Некоторые критики религии считают, что это желание вызвано психологической потребностью, однако мы вполне можем найти подходящий пример в сфере политики. Людям нужны политические фигуры, «способные вести за собой»: есть проблема безработицы — может, кто-то знает, как ее решить? Этот человек лучше справится с работой президента, чем тот, потому что он знает, как побороть преступность и бедность, как укрепить нравственность наших детей и т. д.

Но в этих сферах весьма отчетливо проявляется двойственность отношения. Если кандидат Смит строит свою программу на компетентности и способности «делать дело», то кандидат Джонс, вероятно, назовет Смита представителем элиты и «умником». Мы нередко становимся свидетелями парадоксальных ситуаций, когда высказывания знаменитостей по политическим вопросам принимаются всерьез (как будто актерский или музыкальный талант придает больший вес политическим взглядам), в то же время над экспертами по государственному управлению зачастую посмеиваются. С чьими взглядами лучше знакомы американцы: Алека Болдуина и Чарльтона Хестона или Джона Роулза и Роберта Нозика?

Помимо политической компетентности, люди также ищут компетентности в технологических вопросах, относясь к ней с меньшей двойственностью. Большинство с готовностью признают, что не умеют чинить трубы, ремонтировать автомобиль или оперировать, с радостью предоставляя такую работу экспертам. В случае хирургии на ум приходит еще один пример двойственного отношения, когда люди отстаивают альтернативную медицину или духовное целительство, как бы говоря: «Да что знают эти врачи?» Это влияние модной в настоящее время тенденции, существующей в ученых кругах, согласно которой всякая наука считается ценностно-нагруженной и необъективной. Но никто не высказывается в пользу «альтернативного слесарного дела» или «духовного ремонта автомобилей», поэтому компетентность соответствующих специалистов принимается более охотно, а факт существования мастеров-самоучек не становится опровержением тезиса, поскольку самоучки причисляют себя к специалистам, а не объявляют профессионалов профанами. Кроме того, так как слесари и автомеханики реже претендуют на компетентность в других областях (в отличие, например, от хирургов, подвизающихся в качестве моралистов), то к ним относятся с меньшей подозрительностью или скептицизмом[36].

Мы восхищаемся Лизой или смеемся над ней?

Итак, американский антиинтеллектуализм распространен, но не повсеместен. Равно как и многие другие аспекты современного общества, эта тема служит в сериале «Симпсоны» пищей для сатиры. В семье Симпсонов только Лизу можно назвать интеллектуалом, но при этом рисуется не вполне идиллический ее портрет. В отличие от своего безнадежно невежественного отца, она часто знает верное решение проблемы, или более проницательно анализирует ситуацию (например, когда обличает политическую коррупцию[37]), или отказывается от мечты иметь пони, чтобы Гомеру не пришлось трудиться на трех работах[38]. Когда Лиза обнаруживает правду и развенчивает миф о спрингфилдском Джебедии, многие ей не верят, однако Гомер признает: «В таких вопросах ты всегда права»[39]. В серии Homer?s Triple Bypass [70] Лиза уговаривает доктора Ника провести операцию на сердце, спасая тем самым жизнь отца. Но подчас ее интеллектуализм сам становится мишенью для шуток, как будто Лиза «чересчур» умна или просто склонна к назиданию. Например, ее принципиальное вегетарианство обличается как догматическое и непоследовательное[40]; она использует Барта в научном эксперименте без его ведома[41], выказывая крайнюю самонадеянность, как и доктора в пресловутом исследовании Института Таскеджи[42]. Она вступает в футбольную команду, но затем оказывается, что для нее важнее высказывать свое мнение, нежели играть[43]. Таким образом, хотя иногда ее мудрость действительно ценна, в некоторых случаях она кажется ханжеской или снобистской.

Популисты часто критикуют интеллектуалов, утверждая, что те «ничуть не лучше всех нас». Замысел этого нападения: если мне удастся показать, что предполагаемый мудрец «на самом деле» самый обычный человек, то мне необязательно уважать его мнение. Отсюда и присловье: «Эй, он надевает брюки так же, как и мы — каждую штанину по очереди». Значение этого алогичного вывода очевидно: «Он простой человек, как мы с тобой, так почему нужно трепетать перед его так называемой компетентностью?» В отношении Лизы нам показывают, что ей свойственны многие детские слабости: она развлекается вместе со своим братом, не отличающимся умственным развитием, просмотром бессмысленно жестокого мультика «Чесотка и Царапка»[44], поклоняется идолу подростков Кори, играет со спрингфилдским аналогом куклы Барби — Малибу Стейси. Так что у нас есть возможность видеть в Лизе во многих отношениях обычную девочку, что дает основание не принимать ее интеллектуализм всерьез. Разумеется, она маленький ребенок, и можно утверждать, что это типичное для девочек поведение, но поскольку она часто выказывает себя не просто вундеркиндом, а исключительной мудрости человеком, то ее страсть к «Чесотке и Царапке» и Кори кажется подчеркнутой специально, приобретает большее значение. Лиза предстает воплощением логики и мудрости, но при том боготворит Кори, а это значит, что она «не лучше других». В серии Lisa the Skeptic [186] она остается единственным голосом разума в городе, все жители которого убеждены, что обнаружен «скелет ангела» (тогда как это мистификация), но когда скелет, как всем показалось, заговорил, Лиза испугалась не меньше других.

Отношение Лизы к Малибу Стейси становится центральной темой одного из эпизодов[45], и даже в нем на передний план выступает двойственное восприятие обществом рационализма. Со временем Лиза понимает, что кукла не дает девочкам позитивного образца для подражания, и требует (даже помогает) разработать другую куклу, которая бы вдохновляла девочек на учебу и развитие. Однако производители Малибу Стейси отвечают новой версией своей куклы, которая добивается огромного успеха на рынке игрушек. Тот факт, что, несмотря на разумные доводы Лизы, все предпочитают «менее интеллектуальную» куклу, служит примером отступления рационального на задний план под натиском желаний «веселиться» и «следовать моде». Барби, как и Малибу Стейси, постоянно подвергается критике, но остается популярной, и вообще интеллектуальная критика в адрес игрушек часто отбрасывается как «неуместная» или «элитарная»[46].

Короли-философы? D?oh!

Более конкретным примером того, как «Симпсоны» отражают неоднозначное отношение американцев к интеллектуалам, является эпизод They Saved Lisa?s Brain [225][47]. В нем Лиза вступает в местное общество Менса, членами которого также являются профессор Фринк, доктор Хибберт и Продавец Комиксов. Вместе они встают во главе Спрингфилда. Лиза восхваляет правление интеллектуалов (настоящая рационалистическая утопия), но слишком многие ее программы отталкивают рядовых горожан (включая, разумеется, Гомера, который возглавляет дружину идиотов). В этой цепи событий легко увидеть сатиру на то, как обычный человек оказывается слишком глупым для признания власти мудрых, но сатира говорит не только об этом. Мишенью оказывается само понятие о правлении мудрецов — у членов Менсы есть не только вполне здравые идеи (более рациональные правила дорожного движения), но и совершенно нелепые (цензура, вдохновленные сериалом «Звездный путь» брачные ритуалы), а сами члены общества погрязают в раздорах. Члены Менсы предлагают нечто несомненно ценное, особенно по сравнению с коррумпированным режимом мэра Куимби или с царством глупости, которую представляет Гомер. Намерения Лиза благи, однако данный эпизод нельзя счесть однозначным доводом в пользу интеллектуализма, поскольку из него ясно видно, что предлагаемые элитой утопичные схемы зыбки, непопулярны, а иногда просто нелепы. Как утверждает Пол Кантор, «этот эпизод воплощает диковинную смесь интеллектуальных и антиинтеллектуальных черт „Симпсонов“. Благодаря Лизе сериал привлекает наше внимание к проблеме культурной ограниченности провинциальной Америки, но также напоминает, как далеко может завести презрение к простым людям и как легко теория может утратить связь со здравым смыслом».

Утопические схемы, разработанные элитой, действительно часто бывают непродуманными или конструируются кем-то лишь ради достижения власти под видом общего блага. Но неужели единственной альтернативой является толпа Гомера или олигархия Куимби? Создатели конституции США надеялись соединить демократические принципы (конгресс) с некоторыми преимуществами недемократического правления элиты (сенат, верховный суд, билль о правах). Результаты оказались двойственными, но все же, по сравнению с другими альтернативами, эта система, кажется, работает хорошо. Обязано ли неоднозначное отношение к интеллектуалам в нашем обществе только этому внутриконституционному конфликту? Конечно нет. Это может быть справедливо лишь отчасти, скорее всего указанное отношение отражает более глубокие психологические конфликты. Мы хотим твердого руководства, в то же время нам требуется свобода. Нам не нравится чувствовать себя глупыми, но если мы будем честны с собой, то согласимся с тем, что нам есть чему поучиться. Мы признаём чужие достижения, но иногда считаем их угрозой себе и злимся. Мы уважаем авторитеты, когда они согласны с нами, и прибегаем к релятивизму в других случаях. «Мы» — это, конечно, обобщение, поскольку одним людям данный конфликт присущ в меньшей степени, чем другим (а в отдельных случаях и вообще не свойственен), но оно, кажется, удачно описывает мировоззрение общества в целом. Неудивительно, что самое сатирическое наше телешоу «Симпсоны» иллюстрирует это наглядными примерами.

Двойственное отношение американского общества к интеллектуалам, если оно действительно является глубоко укоренившимся психологическим феноменом, вряд ли исчезнет в скором времени. Но никто не выиграет от поощрения или пропаганды антиинтеллектуализма. Те, кто хочет спасти республику от тирании профессора Фринка и Продавца Комиксов, должны найти такие аргументы, которые не послужат огульной критике идеала интеллектуального развития. Те, кто защищает простого человека, не должны умалять достижения просвещенных, ведь такой подход был бы равносилен защите права Гомера жить в своей глупости посредством обвинения Лизы в том, что она слишком умна[48]. Это не является здравой идеей для развития нации или отдельной личности.