Словарь главных персонажей философии Ницше

Словарь главных персонажей философии Ницше

Орёл (и Змея). — Звери Заратустры. Змея обвилась кольцами вокруг шеи Орла. Таким образом, эти звери выражают Вечное Возвращение: Союз, кольцо в кольце, обручение божественной пары Дионис — Ариадна. Но выражают они Вечное Возвращение по-звериному как непосредственную достоверность или природную данность. (От них ускользает сущность Вечного Возвращения, его избирательный характер — как с точки зрения мысли, так и с точки зрения Бытия.) Вот почему они превращают Вечное Возвращение в «детский лепет», в «уличную песенку». Хуже того — распрямляющая свои кольца Змея выражает самое невыносимое, самое невозможное в Вечном Возвращении — природную достоверность, согласно которой «всё возвращается».

Осел (или Верблюд). — Звери пустыни (нигилизма). Это вьючные животные, они несут на себе бремя, доходя до самой глубины пустыни. У осла два недостатка: его «Нет» является фальшивым «нет», злопамятным «нет» Хуже того, его «Да» («И-а», «И-а») — фальшивое «да». Он считает, что утверждать значит нести, брать на себя. Осёл — животное христианское: он несёт на себе ярмо ценностей которые, как принято считать, «превосходят жизнь». После смерти Бога он сам навьючивает себя, несёт ярмо «человеческих» ценностей, полагает, что принимает «реальность как таковую»: отныне он царь и бог «высших людей». Осёл с головы до ног — чистейшая карикатура на дионисическое «Да» и его предательство; он утверждает, но утверждает не что иное, как нигилизма порождение. Вот отчего его длинные уши противопоставляются маленьким, круглым, лабиринтообразным ушам Диониса и Ариадны.

Паук (или Тарантул). — Дух мщения или злопамятства. В его яде содержится заразительная сила. В его воле говорит воля к наказанию и осуждению. Его оружием является нить, паутина — паутина морали. Паук проповедует равенство (пусть все будут похожи на него!).

Ариадна (и Тесей). — Анима. Она была возлюбленной Тесея и сама любила его. Но именно в эту пору она держала в своей руке нить, была чем-то вроде Паука, холодным созданием злопамятства. Тесей — Герой, образ Высшего человека. У него и недостатки Высшего человека: он несёт на себе ярмо, берет всё на себя, не умеет себя разнуздать, не знает лёгкости. Пока Ариадна любит Тесея и им любима, её женственность находится в заточении, связана нитью. Лишь с приближением Диониса-Быка узнаёт она, что такое настоящее утверждение, подлинная лёгкость. Она становится Анимой утверждающей — той, что говорит «Да» Дионису. Эта супружеская пара составляет Вечное возвращение, порождает Сверхчеловека. Ибо: «когда герой покинул душу, тогда и только тогда приближается во сне сверхгерой».

Шут (Обезьяна, Карлик или Демон). — Карикатура на Заратустру. Он подражает Заратустре — как тяжесть подражает легкости. Вот почему в нем заключена наивысшая опасность — измена доктрине. Шут преисполнен презрения, но презрение его продиктовано злопамятством. Он воплощает дух тяжести. Подражая Заратустре, он, мнится ему, преодолевает, покоряет. Но это преодоление мыслится так: или пусть его несут (вскарабкаться на плечи человека или даже самого Заратустры), или же он перепрыгнет и через них. И то, и другое суть два возможных заблуждения насчет «Сверхчеловека».

Христос (святой Павел и Будда). — 1. Он представляет существенный этап нигилизма: этап нечистой совести, что приходит на смену злопамятству иудаизма. Всё то же мстительное и враждебное жизни начинание; ибо христианская любовь признает ценность лишь болезненных и унылых сторон жизни. Кажется, что Христос через свою смерть обретает независимость от еврейского Бога: достигает всеобщности, становится «космополитом». Но всё дело в том, что обретает он лишь новое средство осуждения жизни; проклятие жизни становится всеобщим, ибо вина переходит во внутренний мир человека (нечистая совесть). Будто бы Христос умер за нас, за наши грехи! По крайней мере, такое толкование дает святой Павел; оно и возобладало в Церкви и истории. Стало быть, муки Христа противоположны мукам Диониса: в одном случае жизнь осуждается, её должно искупить, в другом — жизнь сама по себе справедлива, чтобы всё оправдать. «Дионис против Распятого».

2. Однако, если поглубже вникнуть в личный тип Христа, то под толкованием Павла обнаруживается иной характер его принадлежности к «нигилизму». Христос кроток, радостен, никого не проклинает, безразличен ко всякой виновности; он хочет лишь умереть, жаждет смерти. Этим он и превосходит святого Павла, представляя высшую стадию нигилизма: стадию последнего Человека, более того, — Человека, который хочет гибели: эта стадия ближе всего к дионисическому преобразованию. Христос — «интереснейший из декадентов», своего рода Будда. Именно благодаря ему преобразование становится возможным; с этой точки зрения становится возможным и слияние Диониса с Христом: «Дионис-Распятый».

Дионис. — О различных сторонах Диониса говорилось выше, далее же см. тексты 1 (связь с Аполлоном); 2 (оппозиция Сократу); 3 (противоположность Христу); 4 (взаимодополнительность с Ариадной).

Высшие люди. — Их много, но все они свидетельствуют об одном: о замене после смерти Бога ценностей божественных на ценности человеческие. Они представляют становление культуры, или усилие, направленное на то, чтобы поставить человека на место Бога. Коль скоро принцип оценивания остаётся прежним, коль скоро преобразование ещё не осуществлено, высшие люди целиком и полностью на стороне нигилизма, они ближе к шуту Заратустры, нежели к самому Заратустре. Они «неудачники», «бездарности», они не умеют ни смеяться, ни играть, ни танцевать. В логическом порядке они идут следующим образом:

1. Последний папа. Он знает, что Бог мёртв, но думает, что Бог задохнулся сам по себе, задохнулся от сострадания, не имея более сил переносить свою любовь к людям. Последний папа остался без господина и тем не менее несвободен — живёт воспоминаниями.

2. Два короля. Они представляют движение «добрых нравов», цель которого состоит в том, чтобы сформировать, взрастить человека, сделать его свободным — использовав для этого наижесточайшие и наипринудительнейшие средства. Вот почему их двое: один король — левый, по средствам, другой — правый, по цели. Однако, как до смерти Бога, так и после неё, как по средствам, так и по целям добрые нравы суть вырождение; добронравие выращивает и отбирает людей в обратном порядке, отдавая предпочтение «черни» (триумф рабов). Два короля гонят пред собой нагруженного Осла, которого сообщество высших людей и превратит в своего нового бога.

3. Самый безобразный человек. Это он убил Бога, не имея сил более терпеть его сострадания. Но это всё ещё прежний человек, даже хуже прежнего: на его совести уже не Бог, который умер за него, но Бог, который умер из-за него; на смену состраданию божественному приходит сострадание людское, сострадание черни, ещё более невыносимое. Именно он ведёт литанию Осла и подстрекает к фальшивому «Да».

4. Человек-пиявка. Он хотел познанием заменить божественные ценности, религию и даже мораль. Познание должно быть научным, точным, колким: не суть важно, мал или велик его предмет, точнейшее знание самой ничтожной вещи придёт на смену нашим верованиям в «величайшие» туманные ценности. Вот почему человек протягивает руку пиявке, вот почему задачей и идеалом становится познание самой ничтожной вещи — мозга самой пиявки (куда уж тут до последних оснований). Но человек-пиявка не знает, что познание есть не что иное, как пиявка, что оно принимает эстафету морали и религии, преследуя ту же самую цель: уколоть жизнь, искалечить её и осудить.

5. Добровольный нищий. Этот отказался даже от познания. Кроме счастья, он ни во что не верит, он ищет счастья на земле. Но человеческого счастья, сколь бы пошлым оно ни было, не найти даже среди черни, которой движет злопамятство и нечистая совесть. Человеческое счастье лишь у коров.

6. Чародей. Человек нечистой совести, которая продолжает свою работу как при власти Бога, так и после его смерти. Нечистая совесть по существу своему — комедиантка, она выставляет себя напоказ. Она играет все роли: даже роль атеиста, даже роль поэта, даже роль Ариадны. И всегда врёт, всегда укоряет. Когда говорит «это моя вина», хочет породить сострадание, внушить мысль о виновности даже тем, кто силён, пристыдить всё живое, отравить всё своим ядом. «Твоя жалоба исполнена искуса!»

7. Странствующая Тень. Это деятельность культуры, которая всегда и повсюду преследовала свою цель (человек свободный, отобранный, выдрессированный) — при власти Бога, после смерти Бога, в познании, в счастье и т. д. И нигде не достигла цели, ибо сама цель — не что иное как Тень. Цель эта, Высший человек, так и осталась недостигнутой, упущенной. Это тень Заратустры, всего лишь тень, которая следует за ним всегда и везде, исчезая лишь в Полдень и в Полночь, величайшие часы Преобразования.

8. Прорицатель. Он говорит: «Всё пусто, всё равно, всё уже было». Он предвещает последнюю стадию нигилизма, когда человек, осознав тщетность своих усилий, направленных на то, чтобы встать на место Бога, предпочитает уже не волю к ничто, но ничто воли. Таким образом, Прорицатель предвещает последнего человека. Предвосхищая конец нигилизма, он заходит дальше, чем высшие люди. Но от него всё-таки ускользает то, что будет по ту сторону последнего человека— человек, который хочет гибели, человек, который хочет собственного заката. Последний и завершает нигилизм, который оказывается таким образом побеждён самим собою: приближается время преобразования и сверхчеловека.

Заратустра (и Лев). — Заратустра не Дионис, лишь пророк Диониса. Эта зависимость выражается по-разному. Прежде всего, можно было бы сказать, что Заратустра остаётся на ступени «Нет». Разумеется, что это «Нет» не будет уже «Нет» нигилизма: это священное «Нет», исторгающееся из пасти Льва. Это разрушение всех установленных ценностей — как божественных, так и человеческих, — которые, собственно, и составляли нигилизм. Это «Нет» соприродное преобразованию, потустороннее нигилизму. Вот почему может показаться, что Заратустра исполнил свой долг, ухватившись за косматую гриву Льва. — На самом деле Заратустра не остаётся на ступени «Нет», пусть священного и преобразующего. Он целиком и полностью на стороне дионисического утверждения, он заключает в себе идею этого утверждения, идею Диониса. Как Дионис обручается с Ариадной в кольце Вечного возвращения, так и Заратустра находит свою наречённую в Вечном возвращении. Как Дионис является отцом Сверхчеловека, так Заратустра зовёт его своим ребенком. Однако, дети пошли дальше Заратустры; он всего лишь жених, претендент на кольцо Вечного возвращения, суть кольца остаётся вне его. Он не столько порождает Сверхчеловека, сколько помогает его рождению в человеке: создавая все условия, в которых человек преодолевает себя и оказывается прёодолён, в которых Ребёнком становится Лев.