III. Философское миросозерцание. Попытка возвысить миросозерцание до общеобязательности

III. Философское миросозерцание. Попытка возвысить миросозерцание до общеобязательности

Итак, мы видели, что тенденция к развитию жизневоззрения и миросозерцания объединяет религию, поэзию и философию. В этом историческом взаимодействии развилась философия. С самого начала в ней была сильна тенденция к общеобязательному воззрению на жизнь и мир. Везде, где в различные моменты восточной культуры развитие приводило религиозное миросозерцание к философии, эта тенденция оставалась доминирующей и подчиняла себе всю остальную философскую работу. Когда затем в Греции философия выступила в полной сознательности, то уже в старопифагорийской школе и у Гераклита проявилась та же тенденция – охватить все существование в одно миросозерцание. И все дальнейшее развитие философии на протяжении двух тысячелетий было проникнуто тем же стремлением, пока, наконец, начиная с конца XVII века, одна за другой не выступили новые попытки Локка, Лейбница и Берклея. Правда, ей приходилось все это время вести борьбу против чувственного рассудка, против светских людей и позитивных исследователей. Но эта оппозиция ее стремлению была как бы внешней. Центральный пункт работы скептицизма, исходившего изнутри самой философии, из размышлений о методах и размерах познания, коренился в отношении к той же неразрушимой потребности нашего духа; отрицательное отношение скептицизма к этой потребности явилось причиной недействительности его. И мы видели, что даже в те два века, которые продолжали работу Локка, Лейбница и Берклея, в философии продолжало существовать внутреннее отношение к проблеме общеобязательного миросозерцания. Кант, величайший из мыслителей этих двух столетий, был как раз больше всех во власти этого отношения.

Это центральное место миросозерцания в философии может быть установлено также и на ее отношении к двум другим историческим силам. Оно объясняет как факт беспрерывной борьбы религиозности с философией, так и то, что поэзия, которая так много ей дала и так много от нее заимствовала, могла сохраниться только в процессе беспрерывной внутренней борьбы против властных притязаний абстрактного миропонимания. Был ли, может быть, Гегель прав, когда он утверждал, что религиозность и искусство являются второстепенными формами развития сущности философии, призванными все больше и больше переходить в высшие способы сознания философского миросозерцания? Решение этого вопроса зависит главным образом от того, достигла ли когда-нибудь своей цели воля к научно обоснованному мировоззрению.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.