II

II

Если использовать наше ограничительное определение, единственными тремя случаями гегемонии должны быть Объединенные провинции (Голландия) в середине XVII в., Соединенное Королевство в середине XIX в. и Соединенные Штаты Америки в середине XX в. Если кто-то настаивает на точных датах, я бы на пробу предложил в качестве предельных временных границ 1620—1672 гг., 1815— 1873 гг., 1945-1967 гг. Но, конечно же, было бы ошибкой пытаться быть слишком точным, когда наши измерительные приборы одновременно столь сложны и столь приблизительны.

Я хочу предложить четыре области, происходившее в которых, как мне кажется, было аналогичным во всех трех случаях гегемонии. Точнее говоря, эти аналогии ограничены. И еще точнее, поскольку капиталистический мир-экономика в моем понимании — это единый постоянно развивающийся объект, отсюда по определению следует, что общая структура гегемонии была различна в каждый из трех моментов времени. Различия были реальным результатом долгосрочных тенденций миросистемы. Однако и структурные аналогии также были реальны, отражая циклические ритмы той же самой системы.

Первая аналогия касается последовательности достижения и потери относительной эффективности в каждой из трех экономических областей. Я считаю, случилось то, что в каждом случае предприятия, расположенные в данной державе, достигали своего преимущества сначала в области аграрно-промышленного производства, затем в торговле и затем в финансах[108]. Я считаю, что они теряли свои преимущества в такой же последовательности (в третьем случае процесс начался, но еще не завершился). Гегемония, таким образом, относится к тому короткому интервалу, в котором преимущество существует одновременно во всех трех экономических сферах.

Экономическое положение державы-гегемона

Аграрно-промышленное

преимущество

Торговое

преимущество

Финансовое

преимущество

Гегемония

ВРЕМЯ

Вторая аналогия должна касаться идеологии и политики державы-гегемона. Подобные державы в период их гегемонии имеют тенденцию выступать как адепты глобального «либерализма». Они выступали защитниками принципов свободного движения факторов производства (товаров, капиталов и труда) по всему миру-экономике. Они были в целом враждебно настроены по отношению к меркантилистским ограничениям в торговле, включая существование заморских колоний для более сильных стран. Их либерализм простирался до общей поддержки либеральных парламентских институтов (и одновременного отвращения к политическим переменам насильственными методами), политических ограничений произвольной власти бюрократии и поддержки гражданских свобод (при одновременном открытии дверей для политических изгнанников). Они старались обеспечить высокий уровень жизни для трудящихся классов своей нации, высокого по мировым стандартам соответствующего времени.

Ничто из этого не следует преувеличивать. Державы-гегемоны постоянно делали исключения в своей политике анти-меркантилизма тогда, когда это было в их интересах. Державы-гегемоны постоянно охотно вмешивались в политические процессы, происходящие в других государствах с тем, чтобы обеспечить свое преимущество. Державы-гегемоны могли производить существенные репрессии у себя дома, если это было необходимо для обеспечения национального «консенсуса». Высокий жизненный уровень трудящихся классов был жестко ранжирован в зависимости от этнической принадлежности. Тем не менее совершенно замечательно, что либерализм как идеология . процветал в этих странах точно в периоды их гегемонии, и в такой значительной степени процветал только там и только в эти периоды.

Третья аналогия — в модели глобальной военной силы. Державы-гегемоны были прежде всего морскими (теперь — морскими и воздушными) державами. На своем долгом пути к гегемонии они, казалось, очень неохотно развивали свои сухопутные силы, открыто обсуждая потенциальное ослабление и истощение государственных доходов и человеческих ресурсов, являющиеся следствием ввязывания в войны на суше. Несмотря на это, в итоге каждая держава-гегемон приходила к выводу, что она должна развивать сильную сухопутную армию для того, чтобы противостоять главному сопернику на суше, который, казалось, собирается превратить мир-экономику в мир-империю.

В каждом случае гегемония была обеспечена тридцатилетней мировой войной. Под мировой я имею в виду войну (опять-таки чтобы ввести ограничения) сухопутную, вовлекающую в столкновение (не обязательно на продолжительное время) почти все основные военные державы эпохи, что приводит к разрушительным последствиям для земли и населения. С каждым случаем гегемонии связана одна из таких войн. Мировая война «Альфа» была тридцатилетней и продолжалась с 1618 до 1648 г., когда интересы Голландии в мире-экономике одержали верх над интересами Габсбургов. Мировая война «Бета» — это наполеоновские войны с 1792 до 1815 г. Тогда интересы Великобритании восторжествовали над французскими. Мировая война «Гамма» — это долгие евроазиатские войны с 1914 до 1945 г., когда интересы США одержали верх над интересами Германии.

В то время как ограниченные войны были постоянным проявлением функционирования межгосударственной системы капиталистического мира-экономики (едва ли был такой год, когда бы где-нибудь внутри системы не случалось какой-нибудь войны), по контрасту с этим мировые войны были редкостью. Их редкость и тот факт, что их количество и время, как кажется, коррелируют с достижением одной из держав статуса гегемонии, подводят нас к четвертой аналогии.

Если мы обратимся к тем очень долгим циклам, которые Рондо Камерон окрестил «логистическими», то увидим, что мировые войны и гегемония фактически связаны с ними. По этим логистикам было проведено очень мало научных исследований. Их наиболее часто обсуждали при сравнениях между А-В последовательностями 1100-1450 гг. и 1450-1750 гг. Лишь немногие дискуссии касались логистических циклов, которые могли существовать после последнего момента времени. Но если мы примем первое наблюдение, использованное для определения этих логистических циклов, — долгосрочные циклы инфляции и дефляции, — модель, кажется, должна быть продолжена во времени.

Следовательно, может быть правдоподобным доказывать существование таких (ценовых) логистических циклов вплоть до сегодняшнего дня, используя следующие даты: 1450-1730 гг. с 1600- 101 1650 гг. в качестве пика описывающей период кривой; 1730-1897 гг. с 1810-1817 гг. в качестве пика; и 1897-? со все еще неопределенным пиком. Если такие логистические циклы действительно существуют, выходит, что мировая война и (последующая) эра гегемонии расположены где-то вокруг (сразу перед и после) пиков логистического цикла. Иначе говоря, эти процессы, возможно, являются результатом длительного соперничества в экспансии, которое, как кажется, привело к особенной концентрации экономической и политической власти.

Исход каждой из мировых войн включает существенную реструктуризацию межгосударственной системы (Вестфальский мир; Священный союз европейских держав после Венского конгресса; ООН и Бреттон Вудс) в форме, созвучной необходимости относительной стабильности нынешней державы-гегемона. Далее, однажды позиции гегемона оказываются разрушенными экономически (потеря преимущества в эффективности аграрно-промышленного производства), и, следовательно, наступает упадок гегемонии. Одним из последствий этого, видимо, является разрушение сети союзов, терпеливо созданных державой-гегемоном, и, в конечном счете, серьезное изменение конфигурации союзов.

В течение долгого периода, следующего за эрой гегемонии, в конечном счете, возникают две державы — «кандидата на успех»: Англия и Франция после гегемонии Голландии; США и Германия после гегемонии Великобритании; и теперь Япония и Западная Европа после гегемонии США. Более того, окончательный победитель из этой пары кандидатов, по-видимому, делает сознательной частью своей стратегии мягкое превращение прежней державы-гегемона в своего «младшего партнера» — Англия по отношению к Голландии, США по отношению к Великобритании... а теперь?