О ребёнке и браке{175}

О ребёнке и браке{175}

Есть у меня вопрос к тебе одному, брат мой: подобно свинцовому лоту бросаю я этот вопрос в твою душу, чтобы знать, как глубока она.

Ты молод и желаешь ребёнка и брака. Но я спрашиваю тебя: тот ли ты человек, кто имеет право желать ребёнка?

Победитель ли ты, укротивший себя, повелитель чувств, господин своих добродетелей? Так спрашиваю я тебя.

Или в твоём желании говорят зверь и естественная потребность? Или одиночество? Или разлад с самим собою?

Я хочу, чтобы твоя победа и твоя свобода тосковали по ребёнку. Живые памятники должен ты строить своей победе и своему освобождению.{176}

Превыше себя должен ты строить. Но сперва ты должен построить себя соразмерно в отношении тела и души.

Не только вдаль должен ты насаждать себя, но и ввысь! Да поможет тебе в этом сад супружества!

Высшее тело должен создать ты, первое движение, вечновращающееся колесо, — созидающего должен ты создать.{177}

Брак — так называю я волю двух создать одного, который больше тех, кто его создал.{178} Почтительность друг перед другом как перед желающими подобной воли называю я браком.

Пусть это будет смыслом и истиной твоего брака. Но то, что называет браком многое множество, эти лишние, — ах, как назову я это?

Ах, эта бедность души вдвоём! Ах, эта грязь души вдвоём! Ах, это жалкое самодовольство вдвоём!

Браком называют они всё это; и они говорят, будто браки их заключены на небе.

Так вот, мне не нравится это небо лишних людей! Нет, не нравятся мне они, эти опутанные небесною сетью звери!

Пусть подальше остаётся от меня бог, который, прихрамывая, идёт благословлять то, чего он не соединял!{179}

Не смейтесь над этими браками! У какого ребёнка нет причин плакать из-за своих родителей?

Достойным казался мне этот человек и созревшим для смысла земли; но когда я увидел его жену, земля показалась мне домом для умалишённых.

Да, я хотел бы, чтобы земля дрожала в судорогах, когда святой сочетается с гусыней.

Один вышел, как герой, на поиски истины, а в конце концов добыл он себе маленькую наряжённую ложь. Своим браком называет он это.

Другой был недоступен в общении и разборчив в выборе. Но одним разом испортил он навсегда своё общество; своим браком называет он это.

Третий искал служанки с добродетелями ангела. Но одним разом стал он служанкою женщины, и теперь ему самому надо бы стать ангелом.

Осторожными находил я теперь всех покупателей, и у всех были хитрые глаза. Но и хитрейший всё же покупает жену в мешке.

Много кратких безумств — это называется у вас любовью. И ваш брак, как одна длинная глупость, кладёт конец многим кратким безумствам.

Ваша любовь к жене и любовь жены к мужу, — ах, если бы могла она быть жалостью к страдающим и сокрытым богам! Но почти всегда два зверя угадывают друг друга.{180}

И даже ваша лучшая любовь есть только восторженное подобие и болезненный пыл. Она факел, который должен светить вам к высшим путям.{181}

Однажды вы должны будете любить превыше себя! Так научитесь сначала любить! Потому вы и должны испить горькую чашу вашей любви.

Горечь есть в чаше даже лучшей любви: так возбуждает она тоску по сверхчеловеку, так возбуждает она жажду в тебе, созидающем!

Жажду в созидающем, стрелу и тоску по сверхчеловеку: скажи, брат мой, это ли твоя воля к браку?

Священны для меня такая воля и такой брак. —

Так говорил Заратустра.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.