Добровольный нищий{666}
Добровольный нищий{666}
Когда Заратустра покинул самого безобразного человека, ему стало холодно и он почувствовал себя одиноким; ибо много холодного, одинокого пронеслось в мыслях его, и члены его холодели. Но, поднимаясь всё дальше и дальше, идя то вверх, то вниз, миновав зелёные пастбища и пустое, каменистое русло, где прежде нетерпеливый ручей прокладывал себе ложе, — он согрелся и ему стало радостнее на сердце.
«Что со мною? — спросил он себя. — Что-то тёплое и живое подкрепляет меня, оно должно быть вблизи меня.
Уже я не так одинок; неведомые спутники и братья бродят вокруг меня, их тёплое дыхание волнует мне душу».
Осматриваясь кругом и ища утешителей в одиночестве своём, он увидел коров, столпившихся на возвышении; их близость и запах согрели его сердце. Коровы эти, казалось, увлечённо слушали кого-то, говорившего к ним, и не обращали внимания на приближавшегося. Когда же Заратустра подошёл совсем близко, услышал он отчётливо человеческий голос из стада коров; и видно было, что все они повернули свои головы к говорившему.
Тогда Заратустра стремительно бросился наверх и разогнал животных, ибо он боялся, чтобы здесь не случилось с кем-нибудь несчастья, которому едва ли помогло бы сострадание коров. Но в этом он ошибся: ибо, смотрите, тут сидел на земле человек и, казалось, убеждал животных, что они не должны бояться его, — миролюбивый человек и нагорный проповедник, из глаз которого проповедовала сама доброта.{667} «Чего ищешь ты здесь?» — воскликнул Заратустра с удивлением.
«Чего я здесь ищу? — отвечал он. — Того же самого, чего ищешь и ты, возмутитель покоя! ищу счастья на земле.
Ему хотел я научиться у этих коров. Ибо, знаешь ли, уже половину утра говорю я к ним, и они как раз собрались дать мне ответ. Зачем помешал ты им?
Если не обратимся мы и не будем как коровы, мы не войдём в Царство Небесное. Ибо одному должны мы научиться у них — пережёвыванию.{668}
И поистине, если бы человек приобрёл целый мир и не научился одному — пережёвыванию, — какая польза была бы ему! Он не избавился бы от скорби своей,{669}
— от великой скорби своей; она называется сегодня отвращением. А у кого сегодня сердце, уста и глаза не полны отвращения? И у тебя! И у тебя! Но взгляни на этих коров!» —
Так говорил нагорный проповедник и поднял взор свой на Заратустру — ибо до сей поры не отрываясь глядел он с любовью на коров, — и вдруг преобразился он. «Кто это, с кем говорю я? — воскликнул он в испуге и вскочил с земли.
Это человек, свободный от отвращения, это сам Заратустра, победитель великого отвращения, это глаза, это уста, это сердце самого Заратустры».
И, говоря так, он целовал руки тому, кому он говорил, и глаза его были полны слёз; он вёл себя совсем как тот, кому неожиданно падает с неба драгоценный дар или сокровище. А коровы смотрели на всё это и удивлялись.
«Не говори обо мне, ты, странный, милый человек! — сказал Заратустра, защищаясь от его нежности. — Говори сперва о себе! Не тот ли ты добровольный нищий, который некогда отрёкся от большого богатства, —
— который устыдился богатства своего и богатых и бежал к самым бедным, чтобы отдать им избыток свой и сердце своё? Но они не приняли его».
«Но они не приняли меня, — сказал добровольный нищий, — ты хорошо знаешь это. Так что пошёл я наконец к зверям и этим коровам».
«Там узнал ты, — прервал Заратустра говорившего, — насколько труднее уметь давать, чем уметь брать, и что хорошо дарить есть искусство, и притом высшее, самое хитрое искусство доброты».
«Особенно в наши дни, — отвечал добровольный нищий, — особенно теперь, когда всё низкое возмутилось, стало недоверчивым и по-своему чванливым: на манер черни.
Ибо, ты знаешь, настал час великого восстания черни и рабов, восстания гибельного, долгого и медленного: оно всё растёт и растёт!
Теперь возмущает низших всякое благодеяние и мелкая подачка; и те, кто слишком богат, пусть будут настороже!
Кто сегодня, подобно пузатой бутылке, по капле сочится сквозь слишком узкое горлышко, — таким бутылкам любят теперь отбивать горлышко.
Похотливая алчность, жёлчная зависть, подавленная мстительность, надменность черни — всё это бросилось мне в глаза. Уже неверно, что нищие блаженны. Но Царство Небесное у коров».{670}
«Почему же оно не у богатых?» — спросил испытующе Заратустра, отгоняя коров, которые доверчиво обнюхивали миролюбивого проповедника.
«К чему испытуешь ты меня? — отвечал он. — Ты сам знаешь это лучше меня. Что же гнало меня к самым бедным, о Заратустра? Разве не отвращение к нашим богачам?
— к каторжникам богатства, извлекающим свои выгоды из всякого мусора, с холодными глазами, похотливыми мыслями, к этому отребью, от которого поднимается к небу зловоние,{671}
— к этой раззолочённой, лживой черни, предки которой были воришками, или стервятниками, или тряпичниками, падкими до женщин, похотливыми и забывчивыми: ибо все они недалеко ушли от блудницы. —
Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня “бедный” и “богатый”! Я разучился их отличать — и бежал я всё дальше и дальше, пока не пришёл к этим коровам».
Так говорил миролюбивый проповедник, а сам тяжело пыхтел и потел при своих словах — так что коровы снова удивлялись. Но Заратустра, пока он так сурово говорил, с улыбкой смотрел ему в лицо и молча качал головою.
«Ты совершаешь над собою насилие, нагорный проповедник, когда употребляешь такие суровые слова. Для такой суровости не созданы ни твои уста, ни твои глаза.
И, как мне кажется, даже желудок твой: ему противны всякий гнев и всякая ненависть с пеною у рта. Твой желудок хочет более мягкой пищи: ты не из плотоядных.
Скорее кажешься ты мне травоядным и собирателем кореньев. Быть может, жуёшь ты зёрна. Во всяком случае, ты не склонен к плотским радостям и любишь мёд».
«Ты разгадал меня, — отвечал добровольный нищий с облегчённым сердцем. — Я люблю мёд и жую зёрна, ибо я ищу того, что приятно на вкус и делает дыхание чистым;
— а также что требует много времени, над чем целые дни трудятся рты кротких лентяев и тунеядцев.
Но дальше всех преуспели в этом эти коровы: они изобрели пережёвывание и лежание на солнце. И они воздерживаются от всяких тяжёлых мыслей, от которых пучит сердце».
«Ну что ж! — сказал Заратустра. — Тебе бы следовало увидеть и моих зверей, моего орла и мою змею, — равных им не существует теперь на земле.
Смотри, там дорога ведёт к моей пещере; будь гостем её этой ночью. И поговори со зверями моими о счастье зверей, —
— пока я сам не вернусь. А теперь меня спешно зовёт от тебя крик о помощи. И найдёшь ты новый мёд у меня, в свежих янтарных сотах; ешь его!
Теперь простись скорее со своими коровами, странный, милый человек! как бы тебе тяжело это ни было. Ибо они лучшие друзья твои и учителя!» —
«За исключением одного, которого я люблю ещё больше, — отвечал добровольный нищий. — Ты сам добр и лучше всякой коровы, о Заратустра!»
«Прочь уходи от меня! ты, низкий льстец! — закричал Заратустра со злобой. — Зачем портишь ты меня такой похвалой и мёдом лести?»
«Прочь, прочь от меня!» — закричал он ещё раз и замахнулся своей палкой на нежного нищего; но тот проворно бежал от него.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.