О высшем человеке{692}
О высшем человеке{692}
1
Когда в первый раз пошёл я к людям, совершил я безумие отшельника, великое безумие: я явился на базарную площадь.
И когда я говорил ко всем, я ни к кому не говорил. Но к вечеру канатные плясуны были моими товарищами, и трупы; и я сам был почти что трупом.
Но с новым утром пришла ко мне новая истина — тогда научился я говорить: «Что мне до базара и черни, до шума и длинных ушей её!»{693}
Вы, высшие люди, научитесь же у меня: на базаре не верит никто в высших людей. И если хотите вы там говорить, ну что ж! Но чернь моргает: «Мы все равны».
«Вы, высшие люди, — так моргает чернь, — не существует высших людей, мы все равны, человек есть человек, перед богом — мы все равны!»
Перед богом! — Но теперь умер этот бог. А перед чернью мы не хотим быть равны. Вы, высшие люди, уходите с базара!
2
Перед богом! — Но теперь умер этот бог! Вы, высшие люди, этот бог был вашей величайшей опасностью.
С тех пор как лежит он в могиле, вы впервые воскресли. Только теперь наступает великий полдень, только теперь высший человек становится — господином!
Поняли вы это слово, о братья мои? Вы испугались: головокружение у сердца вашего? Не зияет ли здесь бездна перед вами? Не лает ли здесь адский пёс на вас?
Ну что ж! Вперёд! Высшие люди! Только теперь гора человеческого будущего мечется в родовых муках. Бог умер; теперь хотим мы, — чтобы жил сверхчеловек.{694}
3
Самые заботливые вопрошают сегодня: «Как сохраниться человеку?» Заратустра же спрашивает, первый и единственный: «Как превзойти человека?»
К сверхчеловеку лежит сердце моё, он для меня первое и единственное, — а не человек: не ближний, не самый бедный, не самый страждущий, не самый лучший. —
О братья мои, если что могу я любить в человеке, так это только то, что он есть переход и гибель. И даже в вас есть многое, что пробуждает во мне любовь и надежду.{695}
Ваша ненависть, о высшие люди, пробуждает во мне надежду. Ибо великие ненавистники суть великие почитатели.
Ваше отчаяние достойно великого уважения. Ибо вы не научились смиряться, вы не научились маленькому благоразумию.
Ибо теперь маленькие люди стали господами: они все проповедуют смирение, скромность, благоразумие, старание, осторожность и нескончаемое «и так далее» маленьких добродетелей.
Всё женское, всё рабское и особенно вся мешанина-чернь: это хочет теперь стать господином человеческой судьбы — о отвращение! отвращение! отвращение!
Оно неустанно спрашивает: «Как лучше, дольше и приятнее сохраниться человеку?» И потому — они господа сегодняшнего дня.
Превзойдите этих господ сегодняшнего дня, о братья мои, — этих маленьких людей: они величайшая опасность для сверхчеловека!
Превзойдите, о высшие люди, маленькие добродетели, маленькое благоразумие, бесконечно мелкие опасения, кишенье муравьёв, жалкое довольство, «счастье большинства»! —
И лучше отчаивайтесь, но не сдавайтесь. Поистине, я люблю вас за то, что вы сегодня не умеете жить, высшие люди! Ибо так живёте вы — лучше всего!
4
Есть ли в вас мужество, о братья мои? Есть ли отвага? Не мужество перед свидетелями, а мужество отшельника и орла, на которое уже не смотрит никакой бог?
Холодные души, мулы, слепые и пьяные — их не называю я отважными. Отважен тот, кто знает страх, но смиряет страх, кто смотрит в бездну, но с гордостью.
Кто смотрит в бездну, но глазами орла, кто хватает бездну когтями орла — в том есть мужество. —
5
«Человек зол» — так говорили мне в утешение все мудрейшие. Ах, если бы это и сегодня было ещё правдой! Ибо зло лучшая сила человека.{696}
«Человек должен становиться лучше и злее» — так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека.{697}
Может это и было благом для того проповедника маленьких людей, что страдал и нёс он грехи человеческие.{698} Но я радуюсь великому греху как великому утешению своему. —
Это сказано не для длинных ушей. Не всякое слово ко всякому рылу. Это тонкие, дальние вещи; копыта овец не должны топтать их!{699}
6
О высшие люди, не думаете ли вы: я здесь, чтобы исправить то, что сделали вы дурно?
Или что хочу я отныне уложить вас, страдающих, спать поудобнее? Или указать вам, беспокойным, сбившимся с пути, забравшимся неизвестно куда, новые, более удобные тропинки?
Нет! Нет! Трижды нет! Всё больше лучших из рода вашего должно гибнуть, — ибо вам должно становиться всё хуже и труднее. Только так —
— только так вырастает человек до той высоты, где молния поражает и убивает его: достаточно высоко для молнии!{700}{701}
На немногое, на долгое, на дальнее направлена мысль моя и тоска моя; что мне до ваших маленьких, многочисленных и коротких невзгод!{702}
Вы недостаточно страдаете! Ибо вы страдаете за себя, вы ещё не страдали за человека. Вы солгали бы, если б сказали иначе! Никто из вас не страдает за то, за что страдал я. —
7
Мне недостаточно, чтобы молния не вредила больше. Не отвести хочу я её, — она должна научиться работать — для меня. —
Моя мудрость собирается уже давно, подобно туче, она становится всё спокойнее и темнее. Так бывает со всякой мудростью, которая должна однажды родить молнии. —
Для этих сегодняшних людей не хочу я быть светом, ни называться им. Их — хочу я ослепить; молния мудрости моей! Выжги им глаза!{703}
8
Не желайте ничего свыше сил ваших: дурная лживость присуща тем, кто желает свыше сил своих.
Особенно когда они желают великих вещей! Ибо они пробуждают недоверие к великим вещам, эти ловкие фальшивомонетчики, эти актёры —
— пока наконец не изолгутся они, косоглазые, снаружи раскрашенные, а внутри разъедаемые червями, укутавшиеся громкими словами, показными добродетелями, блеском фальшивых дел.
Будьте особенно осторожны с ними, высшие люди! Ибо нет для меня сегодня ничего более драгоценного и более редкого, чем честность.
Не принадлежит ли это Сегодня черни? Чернь ведь не знает, что велико, что мало, что прямо и правдиво: она невинно криводушна, она лжёт всегда.
9
Будьте сегодня недоверчивы, высшие люди, вы, мужественные и открытые сердцем! И держите в тайне основания ваши! Ибо это Сегодня принадлежит черни.
Если чернь научилась чему-то верить без оснований, кто мог бы разубедить её в этом — основаниями?
На базаре убеждают жестами. Но основания делают чернь недоверчивой.
И если там истина одержала победу, спросите себя со здоровым недоверием: «Какое же могучее заблуждение боролось за неё?»
Остерегайтесь также учёных! Они ненавидят вас: ибо они бесплодны! У них холодные, иссохшие глаза, перед ними всякая птица лежит ощипанной.
Они кичатся тем, что не лгут, — но неспособность ко лжи далеко ещё не любовь к истине. Остерегайтесь!
Отсутствие лихорадки далеко ещё не познание! Выстуженным умам не верю я. Кто не может лгать, не знает, что есть истина.
10
Если хотите вы высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!
Но ты сел на коня? Ты быстро мчишься вверх, к своей цели? Ну что ж, мой друг! Твоя хромая нога также сидит на лошади вместе с тобой!
Когда ты будешь у цели, когда ты спрыгнешь с коня своего, — на высоте своей, высший человек, — ты и споткнёшься!
11
Вы, созидающие, вы, высшие люди! Беременность бывает только своим ребёнком.
Не поддавайтесь на убеждения и уговоры! Кто ваш ближний? И если действуете вы «для ближнего», — вы всё же созидаете не для него!
Разучитесь этому «Для», вы, созидающие: ибо ваша добродетель требует не иметь никакого дела с этими «для», «ради» и «потому что». Заткните уши свои от этих поддельных маленьких слов.
«Для ближнего» — это добродетель только маленьких людей; у них говорят: «свой своему» и «рука руку моет» — у них нет ни права, ни силы для вашего своекорыстия!
В своекорыстии вашем, вы, созидающие, есть осторожность и предусмотрительность беременной женщины! Чего никто ещё не видел глазами, — плод — охраняет, бережёт и питает всю вашу любовь.{704}
В ребёнке вашем вся ваша любовь и добродетель! Ваше дело, ваша воля — «ближний» ваш; не позволяйте внушать себе ложные ценности!
12
Вы, созидающие, вы, высшие люди! Кто должен родить, тот болен; но кто родил, тот нечист.{705}
Спросите у женщин: родят не потому, что это доставляет удовольствие. Боль заставляет кур и поэтов кудахтать.
Вы, созидающие, в вас есть много нечистого. Это потому, что вы должны быть матерями.
Новорождённый: о, как много новой грязи появилось на свет! Посторонитесь! И кто родил, должен омыть душу свою!
13
Не будьте добродетельны свыше сил своих! И не требуйте от себя невероятного!
Ходите по стопам, где уже ходила добродетель отцов ваших! Как могли бы вы подняться ввысь, если бы воля отцов ваших не поднималась с вами?
Но кто хочет быть первенцем, пусть смотрит, как бы не сделаться ему последышем! И где есть пороки отцов ваших, там не должны вы притворяться святыми!
Что если бы потребовал от себя целомудрия тот, чьи отцы посещали женщин и любили крепкие вина и диких свиней?
Это было бы глупостью! Для него, поистине, уже много, если будет он мужем одной, двух или трёх женщин.
И если бы основывал он монастыри и писал над дверями: «дорога к святому», — я всё же сказал бы: к чему! ведь это новая глупость!
Он основал для себя самого смирительный и странноприимный дом, — на здоровье! Но я не верю этому.
В уединении растёт то, что каждый приносит в него, даже внутренняя скотина. Поэтому отговариваю я многих от одиночества.
Существовало ли до сих пор на земле что-нибудь более грязное, чем пустынники? Около них творилась не только дьявольщина, но и свинство.
14
Робкими, пристыженными, неловкими, похожими на тигра, которому не удался прыжок: такими, высшие люди, видел я часто вас, крадущихся стороною. Бросок костей не удался вам.{706}
Но что с того, вы, играющие в кости! Вы не научились играть и смеяться, как надо играть и смеяться! Не всегда ли сидим мы за большим столом насмешек и игр?
И если вам не удалось великое, значит ли это, что вы сами — не удались? И если не удались вы сами, не удался и — человек? Если же не удался человек — ну что ж! вперёд!{707}
15
Чем выше вещь родом, тем реже она удаётся. О высшие люди, разве не все вы — не удались?
Не падайте духом, что с того! Сколь многое ещё возможно! Учитесь смеяться над собой, как надо смеяться!
Что же удивительного, что не удались вы или что удались наполовину, вы, полуразбитые! Не бьётся и не толкается ли в вас — будущее человека?
Всё, что в человеке самое далёкое, самое глубокое, звездоподобная высота и необыкновенная сила его, — не бурлит ли всё это в котле вашем?
Что же удивительного, если иной котёл разбивается! Учитесь смеяться над собой, как надо смеяться! О высшие люди, сколь многое ещё возможно!
И, поистине, сколь многое удалось уже! Как богата эта земля малыми, хорошими, совершенными вещами, — вполне удавшимися!
Окружайте себя малыми, хорошими, совершенными вещами, высшие люди! Их золотая зрелость исцеляет сердце. Совершенное учит надеяться.
16
Что было на земле доселе самым тяжким грехом? Не слова ли того, кто говорил: «Горе здесь смеющимся!»{708}
Разве не нашёл он на земле никаких оснований для смеха? Значит, искал он плохо. Даже дитя находит здесь основания.
Он — недостаточно любил: иначе полюбил бы и нас, смеющихся! Но он ненавидел и позорил нас, вой и скрежет зубовный обещал он нам.{709}
Надо ли тотчас проклинать там, где не любишь? Это — кажется мне дурным вкусом. Но так делал этот безусловный. Он происходит из черни.
И сам недостаточно любил: иначе он меньше сердился бы, что не любят его. Всякая великая любовь хочет не любви — она хочет большего.
Сторонитесь всех этих безусловных! Это бедный, больной род, род черни: они дурно смотрят на эту жизнь, у них дурной глаз на эту землю.
Сторонитесь всех этих безусловных! У них тяжёлая поступь и тёмные сердца, — они не умеют танцевать. Как могла бы земля быть для них лёгкой!
17
Кривыми путями приближаются все хорошие вещи к своей цели. Они выгибаются, как кошки, они мурлычут про себя от близкого счастья, — все хорошие вещи смеются.
Походка обнаруживает, идёт ли кто по своему пути, — смотрите, как я иду! Но кто приближается к цели своей, тот танцует.
И поистине, статуей не сделался я, ещё не стою неподвижно, тупо, окаменело, как столб; я люблю быстрый бег.
И хотя на земле топь и кромешная печаль, — у кого лёгкие ноги, тот бежит поверх тины и танцует, как на расчищенном льду.
Возвысьте сердца ваши, братья мои, выше! всё выше! И не забывайте о ногах! Поднимайте также и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а ещё лучше — стойте на голове!
18
Этот венок смеющегося, этот венок из роз, — я сам надел на себя этот венок, я сам назвал священным свой смех. Никого другого не нашёл я достаточно сильным для этого.{710}
Заратустра танцор, Заратустра лёгкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легкомысленный:
Заратустра вещий словом, Заратустра вещий смехом, не нетерпеливый, не безусловный, любящий прыжки и прыжки в сторону; я сам надел на себя этот венок!
19
Возвысьте сердца ваши, братья мои, выше! всё выше! И не забывайте о ногах! Поднимайте и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а ещё лучше — стойте на голове!
Бывают и в счастье тяжеловесные звери, есть неуклюжие от рождения. Они делают смешные усилия, как слон, старающийся стоять на голове.
Но лучше одуреть от счастья, чем одуреть от несчастья, лучше неуклюже танцевать, чем ходить, хромая. Учитесь же у мудрости моей: даже у худшей вещи две хорошие изнанки, —
— даже у худшей вещи хорошие ноги для танцев; так учитесь же сами, высшие люди, становиться на настоящие ноги свои!
Разучитесь унынию и всякой печали черни! О, какими печальными кажутся мне сегодня её шуты! Но это Сегодня принадлежит черни.
20
Подражайте ветру, вырывающемуся из своих горных ущелий: под звуки своей свирели хочет он танцевать, моря дрожат и прыгают под стопами его.
Хвала доброму неукротимому духу; он даёт крылья ослам, доит львиц, он приходит, как ураган, для всякого Сегодня и всякой черни, —
— он враг всем чертополошным и взбалмошным головам, всем увядшим листьям и сорным травам; хвала этому духу бурь, дикому, доброму и свободному, что танцует по болотам и по печали, как по лугам!
Что ненавидит чахлых псов из черни и всякое неудачное мрачное отродье; хвала этому духу всех свободных умов, смеющейся буре, засыпающей глаза пылью всем, кто видит лишь чёрное и сам покрыт язвами!
Высшие люди, ваше худшее в том, что все вы не научились танцевать, как надо танцевать, — танцевать выше самих себя! Что с того, что вы не удались!
Сколь многое ещё возможно! Так научитесь же смеяться выше самих себя! Возвысьте сердца ваши, вы, хорошие танцоры, выше! всё выше! И не забывайте о добром смехе!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз, — вам, братья мои, кидаю я этот венок! Смех назвал я священным; высшие люди, научитесь же — смеяться!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.