ПРАВО НА ПОИСК

ПРАВО НА ПОИСК

Поиск и риск. Наука всегда стремилась и будет стремиться к точности. Но и это хорошее стремление не избежало метафизического преувеличения. Человеческому интеллекту в период его самоуверенной юности кажется, что все знание можно и нужно сделать абсолютно точным, полностью изгнать из него всякие «метафоры» и смутные понятия. «Свет человеческого разума, - писал английский философ XVII века Гоббс, - это вразумительные слова, однако предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост знания - путь, а благоденствие человеческого рода - цель. Метафоры же, бессмысленные и двусмысленные слова, напротив, суть что-то вроде ugnes satui (блуждающих огней), и рассуждать с их помощью - значит бродить среди бесчисленных нелепостей. Результат, к которому они приводят, есть разногласие и возмущение или презрение».

Что, казалось бы, можно возразить против этого? Но вот проходит время, люди изобретают машины, которые могут рассуждать в полном соответствии с гобб-совским идеалом, а один из создателей этих машин, Норберт Винер, заявляет: «На низшем уровне машины более надежны и более быстры, чем человеческие существа. Но на более высоком уровне у людей появляются преимущества. Люди более гибки, обладают способностью оперировать плохо определенными идеями, «смутными» идеями. И где-то на каком-то перекрестке это преимущество начинает играть решающую роль».

Так чем же является оперирование смутными идеями - недостатком, который надо поскорее преодолеть, или специфическим достоинством человеческого ума?

Вопрос поставлен метафизически, ибо не указаны разные отношения, в которых это свойство может выступать и недостатком и достоинством. Там, где люди действуют уже по определенным, ранее выработанным правилам, отсутствие точности есть признак лености ума и неквалифицированности. Но можно ли сделать абсолютно регламентированным поиск новых правил, нового способа решения новой задачи? Можно ли в бесконечном мире все заранее рассчитать и полностью избежать риска, переложив человеческую ответственность на некое универсальное счетнорешающее устройство?

Движение познания заключается в том, что ход решений, полученных интуитивным путем, осознается и делается всеобщим достоянием: для похищения первого огня понадобился Прометей, но теперь эту задачу легко решает каждый. Однако появление таких задач, которые еще никогда не решались, требует новых Прометеев. Пусть, например, ученые-логики проанализировали ход мысли Маркса при написании «Капитала». Очевидно, это облегчит решение аналогичных задач людям, гениальностью Маркса не обладающим. Но появление задачи нового типа, сравнимой по масштабам с той, которую решал Маркс в «Капитале», все равно потребует нового Маркса. Конечно, он ознакомится с работами логиков и в чем-то они помогут ему. Но он никогда не скажет, что эта помощь была решающим моментом на его пути к «эврика!». Его ход мысли снова будет осознан, но вновь выработанные правила снова окажутся недостаточными для решения задачи следующего уровня. И так далее, в бесконечность: «Есть правила для выбора решения, но нет правила для выбора этих правил».

Этот поиск без правил представляется на первый взгляд каким-то мистическим озарением. В самом деле, почему один человек, обладающий массой знаний и самой кропотливой усидчивостью, оказывается бесплодным, а другой вроде бы совсем неожиданно довершает открытие и по упавшему яблоку делает заключение о всемирном законе тяготения.

Как происходит такое мгновенное озарение, во многом еще неясно современной науке. Но ничего сверхъестественного в нем, разумеется, нет, ибо при более внимательном взгляде становится совершенно ясной неразрывная связь между «мгновением находки» и «всей жизнью» труда. Так Ньютон отнюдь не считал, что он пришел к открытию закона всемирного тяготения, случайно задумавшись, почему яблоко в его саду упало с дерева на землю. Ученый объяснял свой результат по-другому: «Благодаря тому, что я неотступно думал об этом вопросе». Кювье определял гениальность как неотступное внимание. Видимо, память человека, способного к открытиям, представляет собой не склад сведений, откуда «методом тыка» безрезультатно пытаются вытащить нужную вещь, но непрерывный процесс, в котором немедленно перерабатывается любое поступающее «топливо» и выплавленные крупинки нужной информации притягиваются к одному центру, в котором напряженно пульсирует сердце будущего открытия.

«Если человек обладает высокоразвитой восприимчивостью, - писал Томас Манн, - каким-то особым чувствилищем, реагирующим на самые малые раздражители, он повсюду обнаружит, нащупает, укажет то новое, что только еще нарождается, что только еще собирается быть». Но это новое не просто нащупывается, оно благодаря неотступному увязыванию всех впечатлений в одно целое сразу же стягивается к центру основной идеи, группируется в прообраз будущей теории; «...в рассуждениях математика, - указывают, например, французские математики Бурбаки, - основную роль играет особая интуиция, заключающаяся скорее в непосредственном угадывании (предшествующем всякому рассуждению) нормального положения вещей...»

Поверив своей интуиции, предшествующей последовательному рассуждению и обоснованию, ученый всегда идет на определенный риск. Однако, когда рискованные гипотезы остаются в пределах теоретического мышления, когда ими не начинают немедленно руководствоваться на практике, издержки риска устраняются последующей проверкой; если догадка оказалась иллюзией, исследователь теряет только свое время и свои силы. Дело обстоит гораздо сложнее, если не доведенные до уровня точных понятий результаты интуитивного поиска приходится внедрять в практику. А от этого никуда не уйдешь, ибо «...всякая деятельность исходит из знаний, содержащих пробелы. При такой неуверенности можно либо воздержаться от действий, либо действовать с риском. Первое означало бы прекращение жизненных процессов» (С т. Лем).

Итак, где поиск, там и риск. И какие-то гарантии здесь дает только вера в мудрость ищущих, рискующих и ведущих по еще не изведанному пути. Вера эта не должна быть слепой, но она не может дать стопроцентной гарантии. И если без поиска и риска не обойтись, надо уж как следует разобраться в том, как все-таки можно увеличить надежность поиска, основанного на прошлом опыте, мудрости и т. д.

Субстанция поиска. Если метафизики одного толка хотели бы переложить всякую человеческую ответственность на всезнающие счетнорешающие устройства, то представители другой крайности начинают превозносить поиск ради поиска, риск ради риска: поиск и риск захватывают, увлекают сами по себе, они дают острые ощущения независимо от того, какие цели при этом преследуются. Это звучит романтично, но точно так же приводит к безответственности.

Нельзя согласиться с восторженным прославлением творчества ради самого творчества, деятельности ради самой деятельности без учета последствий, которые они несут для той системы (становящейся ноосферы), в которой они происходят. И если страсть к познанию является основным мотивом творчества какого-либо человека, то независимо от степени его талантливости было бы Очень рискованно Принимать решения, значимые для общества в целом, только на основе его поиска.

Думается, что я не преувеличиваю бпасность расхождения между увлеченностью каким-либо делом и пониманием его общественной значимости. Ведь не случайно, например, в анкете, адресованной к научным работникам на страницах «Литературной газеты», в числе мотивов, которые могут двигать научное Творчество, были и желание получить известность, и стремление к творчеству, и многое другое, но не было самого главного: сознания нужности своего дела. Не знаю, сочли ли авторы этот пункт слишком казенным или ограничивающим свободу познания, но факт есть факт - его не было.

«Но ведь это же само собой разумеется! - могут возразить мне. - Любой ученый понимает нужность своего дела». Поясню, что я имею в виду. Молодой ученый Тулин в романе Д. Гранина «Иду на грозу» отлично Понимал, зачем надо научиться управлять погодой, предотвращать грозы, в определенное время вызывать дождь. И работал он увлеченно, талантливо. И все же на первом месте в его сознании витал будущий портрет в газете - портрет Олега Тулина, победителя грозы. Писатель очень тонко показывает, что Тулин брался за нужное дело не столько потому, что понимал его нужность для общества, сколько потому, что великолепно учитывал большую возможность прославиться и выдвинуться в решении именно нужного дела.

Я же убежден, что подлинно коммунистическое отношение к любому труду, в том числе и к познанию, основывается на органическом единстве любви к творчеству (не могу без этого дела) и сознания необходимости этого творчества (не просто наслаждаюсь решением кроссвордов, а вырабатываю информацию, необходимую для строительства жизни, достойной Человека и его Разума).

В том же романе «Иду на грозу» товарищ Тулина - Крылов - казался на его фоне скромным и незаметным. Но, взявшись за дело, он не мог его бросить на полпути. Когда экспедиция, исследовавшая грозу на самолетах, потерпела неудачу и ее руководитель Тулин принялся за другое, не менее нужное, но сулившее более быстрый личный успех дело, Крылов не сдался. Упорно ищет он причины неудач экспедиции, бьется над лучшим решением вопросов. Это невыгодно, это рискованно; может быть, постигнет неудача. Но Крылов не только увлекся решением задачи, он действительно понимает нужность ее решения - и именно для общества, а не для быстрейшей защиты диссертации.

Независимо от той функции, которую выполняет в науке отдельный человек - будь он академик или лаборант, - ученый должен хорошо понимать роль нау-ки в жизни современного общества, ее возрастающее значение и ответственность. «Науки, имеющие отношение к использованию природных ресурсов, - пишет Г. Хильми, - должны от описания природы и учета ее богатств перейти к проектированию природы».

Это можно распространить на все науки и считать дальним прицелом любого познания оптимальное проектирование ноосферы в целом. По отношению к этой основной цели на познание следует смотреть «утилитарно». Но этот «утилитаризм», подчиненный не ближайшей непосредственной пользе, а единству истины, пользы и красоты, управляемых стремлением к добру, к созданию развивающейся гармонии общества, личности и природы. Это стремление и есть самая надежная субстанция поиска.

Действительно, если приходится принимать решения на основе поиска, то риск будет наименьшим, если наша вера в удачность решения основана не только на прошлом опыте (прошлые решения данного человека были удачными), но и на знании того, что его поиск направляется не личной прихотью смелого игрока, а глубоким сознанием ответственности перед основными целями человеческой истории.

Дальний поиск. «И все-таки это одни громкие фразы, - не выдержал Скептик. - А на деле вы проповедуете утилитарный подход к науке, убивающий ее свободное развитие».

Вот так. Никогда ведь не признается честно: «Я не понял», - а сразу намерен наповал сразить. Ну что ж. Надо, видимо, четко размежеваться и с утилитаризмом, пройдя между очередными пропастями метафизики: наукой ради науки «аристократов»-интеллектуалов и утилитаризмом «плебеев»-технократов.

В свое время Д. Свифт в «Путешествии Гулливера» едко высмеивал занятия ученых в академии фантастического города Лагадо за их, выражаясь современным языком, оторванность от практики. Однако большинство высмеянных Свифтом занятий оказались в дальнейшем вполне реальными и отнюдь не бесплодными. Например, К. А. Тимирязев так начал свою лекцию в Лондонском королевском обществе: «Когда Гулливер первый раз осматривал академию в Лагадо, ему прежде всего бросился в глаза человек сухопарого вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный чело век пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения. Для первого знакомства я должен открыто признаться, что перед вами именно такой чудак. Более тридцати лет я провел, уставившись если не на зеленый огурец, закупоренный в стеклянную посуду, то на нечто вполне равнозначащее - на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса о запасении впрок солнечных лучей...» Вряд ли нужно пояснять значение открытия Тимирязевым функции хлорофилла.

Современный утилитарист-технократ усвоил себе, что ученые могут быть весьма полезны. Но он требует от них максимальной и незамедлительной отдачи; в случае же их «уклонения», ухода в свои собственно научные проблемы, он недоверчиво ворчит: «Ни к чему, мол, нам все эти самовыражения». И такой подход, действительно, подрезает науке крылья.

В качестве альтернативы узкому практицизму обычно противопоставляют точку зрения вроде высказанной академиком М. Лаврентьевым: «Бесполезных открытий не бывает! Нельзя говорить ученому: прекрати свои поиски, потому что сегодня они не нужны промышленности. Они будут нужны. Отбрасывая с пренебрежением исследования, которые сегодня кажутся отвлеченными, но направленными на разгадывание тайн природы, мы рискуем слишком много потерять, ибо вслед за познанием неведомых сил природы всегда идет овладение этими силами».

Однако такой взгляд, в целом верно противопоставляемый утилитаристскому «комплексу ограниченности», можно, если не сделать определенные уточнения, исказить так, что он приведет к «комплексу неопределенности»: исследуй все подряд, когда-нибудь пригодится. Но ведь в практической жизни мы так не поступаем. Мы все-таки прежде всего решаем неотложные проблемы, хотя в идеальном случае и подчиняем их некой дальней цели. Так почему же в теории мы должны заниматься всем, что «бог на душу положит», оставляя нерешенными неотложные дела? Неужели только потому, что теорию труднее проконтролировать?

Весь вопрос здесь, конечно, в том, что понимать под неотложными делами. Ясно, что понимание их будет разным у человека, стремящегося к оптимальному планированию человеческой деятельности в целом, и у прагматика, у которого неотложность диктуется только повседневной текучкой. Ясна также, видимо, и разница в том, какой из этих «неотложностей» будет служить наука. Если первой, то вывод можно сформулировать так: вообще бесполезных открытий не бывает, но на данном этапе развития общества всегда следует выделить основное звено (как любил говорить В. И. Ленин), главные задачи общественно-производственной деятельности, которые определяют собой направление развития науки. Иными словами, любая информация когда-нибудь может пригодиться, но в данных конкретных условиях рост любой информации не является абсолютным благом, ибо может напоминать и рост Геракла, и рост Гаргантюа, и рост раковой опухоли.

«Но, - возразил Скептик, - ведь очень полезный результат можно получить и на совершенно неожиданном направлении. Неужели вы хотите абсолютно точно и до любых деталей спланировать развитие науки?»

«Во-первых, - ответил Философ, - смотря что понимать под планированием. Такое планирование, когда ученый должен на пять лет вперед предусмотреть, какие приборы ему могут понадобиться, ничего, кроме вреда, не приносит. Планирование должно быть достаточно гибким, чтобы, подчиняя работу главной цели плана, не сковывать инициативу в конкретных обстоятельствах, не принимать бюрократические формы».

С. А поиск в любом возможном направлении вы отрицаете?

Ф. Это уже во-вторых. На мой взгляд, чем бы человек ни занимался, если основная цель его общественной и личной деятельности постоянно светит в сознании, то все притягивается к ней, все делается в свете этого дальнего прицела, даже если сразу и не осознается, что дело обстоит именно так. Но есть люди, для которых движение по маршруту смерти подобно. Им хочется вольно бродить, собирать цветы и неожиданно наталкиваться на «сумасшедшие идеи».

С. И что же, их вы тоже хотите спланировать?

Ф. Нет. Каждый хорош на своем месте. Наверное, нужны и такие люди, которые могли бы заняться исключительно производством идей: любых, без всякого плана. Другие же специалисты смогут сопоставить этот «урожай» идей с реальными нуждами сегодняшнего дня. Однако это не путь науки в целом, а лишь одно из ее направлений, наверное, очень важное, но не единственно нужное - направление дальнего поиска.

С. Даже неопределенность вы хотите поставить в рамки определенности. Б-р-р... Это и есть вселенная философа?! Не хотел бы я жить в столь хорошо организованной вселенной...

Ф. Ничего, скептическое «cum grano salis» (ко всему относиться «с крупинкой соли», с ироническим сомнением) там тоже найдет свое место. Только скептик никогда не сумеет правильно определить место сам - для этого нужны положительные идеалы и уменье видеть общие ориентиры, а не просто подмечать забавные мелочи.