ГЛАВА ПЕРВАЯ СВЯЗАННАЯ ЭНЕРГИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СВЯЗАННАЯ ЭНЕРГИЯ

Сила интеллекта и масштабность феномена — открытые и закрытые системы — детерминированные системы — нарушение звеньев и нарушение связей — рождение и смерть государств — сущность времени — направленность времени — движение и тепло — сущность народных примет — тепловой хаос и толпа — возникновение статистики — Клаузиус, Маркс и Ле Бон — царица мира и ее тень — противостояние энтропии — Знание и незнание — Шеннон и Больцман — лазейка для темных сил — река времени — концепция Козырева — энтропия и время — Панченков и максимум энтропии

Сила и слабость интеллекта всегда легко проверялась и проверяется в сравнении с масштабностью феномена, который этот интеллект исследует. Такой факт становится совершенно очевидным, если вспомнить что психиатры (т. е. те, кто изучают аномалии человеческой психики) чаще всего сходят с ума или сами приобретают те или иные психические аномалии. Картина усугубляется тем, что психиатров относительно много, сейчас они вообще в фаворе, заменяя людям священников, но священники также в массе своей психически нестабильны, особенно католические, с их ограничениями и целибатами. Беспрецедентное число скандалов со «святыми отцами» замешанными в самых отвратительных сексуальных извращениях, само по себе о многом говорит. Ведь ни психиатрами, ни священниками, современно точно не рождаются. Верно подмечено: «женщина-психиатр — не психиатр, мужчина-психиатр — не мужчина». Понятно, что далеко не все они являются интеллектуалами, но они исследуют проявления работы человеческого мозга, самой сложной саморазвивающейся системы биологического мира.

А вот в науках не связанных непосредственно с человеком, первое место держат астрофизики и вообще все, так или иначе связанные с изучением Вселенной.[1] А там, куда не глянь — всюду загадки. Причем такие, что физики теряются даже в гипотезах. Очень опасно регулярно наблюдать явления не только совершенно непостижимые, но и те, масштабы которых бесконечно превосходят всё, что хотя бы теоретически может произойти на земле и что нельзя смоделировать математически. Бескрайняя черная бездна, где идут процессы, которые многие люди, пусть и образованные, отказываются воспринимать как реально существующие, считая их «невозможными в принципе». Что говорить про необразованных? Одновременно, многие из них обожают фантастические рассказы «про космос», но фантастика не может быть сильной. Сильная сцена всегда реальна, а все фантасты — писатели слабые по определению. Отсюда, кстати, можно сделать непреложный вывод: компьютерные игры ничего не развивают и бесполезны в принципе, ведь они тоже виртуальны. Насчет потребителей фантастики — не знаю, но по имеющимся данным можно заключить, что ни один крупный интеллектуал в детстве не зачитывался фантастическими произведениями.

1.

Впрочем, до Вселенной и человека, как самых сложных из известных нам систем, мы дойдем чуть позже. Для начала немного разъясним работу типовой неживой системы, это будет крайне полезно людям с гуманитарным образованием, ведь в нетехнических вузах такие вещи не изучают, а без их понимания четкое представление картины мира невозможно.

В качестве такой системы я выбрал обычный цветной телевизор.[2] Телевизору, как системе приема и отображения визуальной и звуковой информации, и телевидению, как системе организации телевещания, также приписывают низведение населения до уровня потребителей «грязи и пошлятины несущейся с телеэкрана», «пропаганду всего самого низменного», «зомбирование народа» и так далее. Отмечены случаи, когда некоторые неуравновешенные особы разбивали свои аппараты, если с них неслось нечто такое, что противоречило устоявшимся взглядам особ. Но на телевизор нельзя смотреть как на языческое божество или злой дух живущий в вашем доме. И уж тем более не нужно видеть в нем «присутствие сатаны». Телевизор — это система. Система, состоящая из отдельных подсистем, таких как подсистема выделения и формирования видеосигнала, звукового сигнала, строчной и кадровой развертки и т. д. Они, в свою очередь, состоят из электронных компонентов и связей между ними. Компоненты могут быть сгруппированы по классам — резисторы, конденсаторы, транзисторы, диоды, микросхемы. Есть уникальные компоненты, например, кинескоп или плоская плазменная (или ЖК) матрица — они присутствуют только в одном экземпляре. Отметим важную вещь — телевизор потребляет извне энергию и информацию (т. е. сигнал, принимаемый антенной), а выдает энергию в основном в виде тепла, а информацию — в виде изображения и звука. Это очень существенно — телевизор, таким образом, представляет открытую систему, т. е. ту, что во время работы непрерывно обменивается энергией и информацией с окружающей средой. Сейчас такие системы еще называют диссипативными.[3] Практически все существующие сейчас системы, как живые, так и неживые, — диссипативные. К примеру, банк является типичной диссипативной финансовой системой. Он — посредническая структура между теми, кто хочет применить свои свободные деньги и теми, кому эти свободные деньги нужны. Деньги — это энергия банка. И если вдруг этот «энергообмен» прекращается, банк тут же переходит из разряда финансовых учреждений в обычный объект недвижимости. Как и телевизор, превращающийся в отсутствии тока в сети и сигнала в антенне в обычный «кусок железа», ценность которого — ноль. То же самое можно сказать и в отношении живых организмов. Сколько человек протянет в абсолютно изолированной системе, где нет ни только еды и воды, но и кислорода? Ответ слишком очевиден. Таким образом, состояние диссипативной системы непрерывно меняется, но все же, в оптимальном варианте, не выходит из неких рамок, при которых ее работоспособность сохраняется.[4] Телевизор относится к детерминированным системам. Все, пусть даже самые мельчайшие нюансы его работы, как исправной, так и неисправной, описываются довольно простыми физическими формулами. Но исправно он может работать только по принципам заложенным разработчиками. Все остальные варианты — ненормальны. Он не может сам улучшать или совершенствовать свою работу, сам себя чинить и т. п. И уж тем более он не может сам себя воспроизводить. Воздействуя на тот или иной элемент, мы можем нарушать его работу, причем степень нарушения будет разной. Перережем провода питания — телевизор вообще заглохнет, так как без энергетической подпитки никакой процесс немыслим. Перережем провод идущий к антенному входу и «ящик» будет просто шипеть динамиками и светить экраном, но ни звука, ни изображения, не будет — нарушена информационная связь. Напротив, есть элементы, вынув которые вы вообще ничего не заметите, они, как правило, вводятся для нормализации или облегчения работы других более важных элементов. Нарушая ту или иную связь, пусть даже при всех идеальных элементах, можно создавать интересные эффекты в его работе, например, получить негативное изображение, или изображение где всё будет только одного света — красного, синего или зеленого. Можно устроить бег кадров по горизонтали или вертикали, можно сделать так, что изображение будет всегда только черно-белым, можно растянуть его в ту или иную сторону, одним словом, много чего можно сделать. И это при всех исправных элементах! Только нарушая связи. И наоборот, тех же самых эффектов можно добиться выводя из строя определенные элементы, притом, что связи будут в полном порядке. Правильное взаимодействие отдельных элементов и связей между ними как залог нормальной работы телевизора как системы, становится совершенно очевидно очевидным.

Почему телевизоры ломаются? Точнее, почему возникают нарушения в отдельных элементах и связях? Почему по прошествии определенного срока мы выбрасываем их с балконов высотных домов, с любопытством и плохо скрываемым азартом наблюдая, как они с грохотом разлетаются на куски. Или просто относим на мусорную кучу, не забыв отломить горловину кинескопа, чтоб в случае чего, никого не поранило бы осколками. Ну, во-первых, связи в значительной степени определяются качеством сборки, проще говоря, всё должно быть хорошо спаяно. И чтоб провода были достаточной толщины, и чтоб припоя было в меру. Надежность отдельных элементов определяется по-разному. Есть элементы работающие на износ, например, тот же кинескоп. У него имеется вполне четкая наработка часов, после которой его способность показывать утрачивается. Есть элементы, которые при нормальных условиях эксплуатации могут работать практически неограниченное время. Я в 90-х годах еще встречал вполне исправно работающие телевизоры начала 50-ых, «хромало» только изображение, именно вследствие износа кинескопа. Но в любом случае элементы подвержены старению. Старение означает не только изменение их собственных параметров, но и изменения типа связи. Например, высохший и от этого потерявший емкость конденсатор стоимостью в несколько центов, может сильно изменить частотный режим транзистора или микросхемы стоимостью в десять-пятнадцать евро, вызвать их перегрев и частый выход из строя. И если не разобраться в ситуации, можно каждую неделю менять транзистор, не понимая, что дело совсем не в нем. Здесь как в медицине — для эффективного лечения нужно вначале установить правильный диагноз и если у вас болит печень или сердце, то это совсем не значит что эти органы больные, они-то как раз могут быть здоровее чем всё остальное, а вы будете их «лечить». Или как в государстве — вы можете ненавидеть высшее должностное лицо, обвиняя его во всех бедах и пороках, но не знать, что это лицо — жалкая марионетка одного из финансовых кланов, назначение которого — озвучивать его решения, якобы от своего имени.

График частоты выходов из строя телевизоров (да и вообще всех технических изделий) также весьма интересен. Кому-то покажется странным, но частота сбоев максимальна в начальный, короткий промежуток времени после сборки, т. е. у самых новых телевизоров. Но ничего странного здесь нет: на самой ранней стадии эксплуатации выделяются явные дефекты отдельных элементов и связей (т. е. заводской сборки). Затем кривая резко спадает, выравнивается на уровне минимальных значений и существует в таком виде в течении достаточно длительного промежутка времени, по прошествии которого плавно ползет вверх — начинают доминировать нарушения вызванные износом элементов (старением). Но все это — при требуемых условиях эксплуатации:

Подобный график выдерживается и для живых существ, особенно сложных.[5] Известно ведь, что более всего подвержены заболеваниям дети до 4 лет и старики после 55 лет. И если детский период довольно краткий и, как приведенный нами «телевизионный пример», во многом обусловлен «дефектами производителя», вроде слабого иммунитета или наследственной отягощенности, то старение вызывается принципиально иными причинами, имеющими ключевое значение в излагаемой концепции.

2.

Для государств, как систем, подобный график также выдерживается. Государство всегда рождается через социальные потрясения, затем существует в более-менее стабильном режиме, после чего начинает деградировать. Что такое деградация государства? Это массовое нарушение работы как отдельных его микрозвеньев (людей), так и различных типов связей, как между отдельными людьми, так и между подсистемами. Не стоит пытаться определить что первично — нарушения на уровне отдельного человека или на уровне связей. Здесь одно неразрывно связано с другим, хотя кажется что все-таки изначально «виноваты» люди. Но дело здесь в другом. Наш интеллект не абсолютен, поэтому ошибки в системной организации реальны, причем такие, которые относительно долгий срок можно и не замечать. Неправильное решение мгновенно порождает неправильную организацию связей, в свою очередь неправильные связи могут способствовать деградации человека. Еще раз напомним: система — это совместная функция характеристик элементов и характеристик связей. Очевидным представляется одно: связь устойчивой работы системы с временем. Система рождается, живет и умирает во времени. Ведь именно в течение времени происходит нечто такое, что приводит к её выходу из строя, к её смерти. И если системы мы можем описать с той или иной степенью точности, то понять сущность времени как силу меняющую системы — не так-то просто. Даже сейчас мы практически ничего о нем не знаем. Вы можете зайти в библиотеку и найти море литературы про любую физическую величину, например про ток, про температуру, про массу, про все виды энергии. Про всё что угодно. А про время книг нет. Точнее — они есть в небольшом количестве, но из них мы можем сделать неутешительный вывод: о времени мы почти ничего не знаем. Только в ХХ веке наши представления о нем стали немного более широкими, нежели у австралийских аборигенов и намибийских бушменов, мы узнали, что для человека движущегося с некоторой скоростью относительно неподвижного объекта, время идет быстрее чем для этого объекта. Так, во всяком случае, утверждает теория относительности. Но теория — это всего лишь теория. Т. е. если взять двух близнецов и отправить одного из них в длительное космическое путешествие, желательно со скоростью сопоставимой со скоростью света, то близнец вроде бы должен по возвращении выглядеть моложе, при условии что он еще раньше не загнется в космосе от повышенной радиации или какого-нибудь другого деструктивного влияния.[6] Еще мы умеем довольно точно измерять временные промежутки — до многих-многих знаков после запятой. Но вот ответ на главный вопрос — о физической природе времени как силе способной менять всё, пока не существует. Еще известно, причем даже самым примитивным племенам, что время обладает направленностью, ходом. Каждому хоть раз приходилось слышать фразу: «ах, если бы время повернуть назад!» Так вот, если бы время повернуть назад, ничего бы не произошло, по крайней мере, на уровне объектов реально наблюдаемых людьми. Мы бы, наверное, даже ничего не заметили, все шло бы так, как идет.[7]

Осмысление сути времени волновало арийцев в течении всего периода отслеживаемой истории. Мы, может быть, никогда не узнаем, что именно дало старт этому процессу, но научный штурм «времени» начался с прогрессом термодинамики — раздела физики изучающего тепловые процессы. В наши дни, тем кто знаком с физикой хотя бы в объеме первых курсов технических университетов, связь тепловых процессов со временем, точнее — с его направленностью, кажется само собой разумеющейся, но в XIX веке детерменирование такой связи породило весьма и весьма существенное брожение умов, не остановленное до сих пор, приведя к возникновению понятий, всю широту которых мы и сейчас не представляем. А пока наши предки сидели в пещерах эпохи Великого Оледенения и добывали огонь. Огонь, как тепло, был самым важным фактором в обеспечении жизни, неслучайно все арийские языческие представления изначально уходили в культ существа персонифицирующего управление теплом или вообще олицетворяющего тепло — будь-то солнце, огонь или молния. Способы добычи огня тоже были разные, но все они сводились к движению приводящему к достижению такого уровня теплоты, который обеспечивал бы воспламенение. Совершенствование орудий добычи огня имело одну цель — добыть огонь в максимально короткий временной строк. Сейчас этот процесс финализирован: мы получаем огонь за доли секунды, чиркая спичкой или зажигалкой.

Связь движения, тепла и времени засела в арийских умах настолько глубоко, что в эпоху когда наука наверстывала упущенное за века давления церкви, открытия в физике тепловых процессов стали следствием открытий в области механики, и, в свою очередь, открыли нам путь к понимаю практически всей остальной физики, так как основные термодинамические соотношения позже были пересчитаны через квантово-механические. Собственно, уже античные исследователи полагали что тепло — это движение неких мельчайших частиц, но только научные исследования тепловых явлений привели к осмыслению понятия «хода времени» как универсального двигателя необратимых процессов.

Те же древние знали, что всё имеет отношение ко всему. Всё как-то между собой связано. Но как? Отсюда идет происхождение народных примет. Ведь что такое примета? Это связь между произошедшим событием и его откликом в будущем, причем этот отклик вроде бы никак не детерминирован. Какое, скажите, имеет значение упавший нож к визиту гостя? Или рассыпанная соль к ссоре? Или лежащие на столе ключи к будущему отсутствию денег? Никакой строго логический подход ответа на поставленный вопрос не даст. Оккультисты тоже его не дадут, у них ненаучный подход. Тем не менее, люди тысячелетиями оглядывались на эти приметы, причем без всякого влияния «сверху». Все-таки даже самые деспотичные режимы приметы соблюдать не обязывали. Причем у разных народов многие приметы совпадают! Всем известно, что римляне могли отменить военный поход, если авгуры констатировали что птицы летят «не так», греки обращались к дельфийскому оракулу, более поздние христианские полководцы часто прислушивались к юродивым и т. п. Очевидно, что если их прогнозы всё время были бы неверны, на них просто бы плюнули и подыскали другие способы распознать будущее.

Появление классической механики Ньютона дало повод для оптимизма. Ньютон показал, что в природе ничего не происходит само по себе, любой процесс вызывается какой-то силой. А закон всемирного тяготения, тут же обожествленный многими интеллектуалами, уже на научном уровне показал невидимую связь посредством гравитации между всеми объектами имеющими массу. Так начинался XVIII век, век промышленной революции, век массового появления машин, век механики. Прошло чуть более полувека после смерти Ньютона, как его соотечественник Джеймс Уатт сконструировал паровой двигатель, тот самый, что не успели в свое время доделать древние греки. Теперь машины можно было располагать где угодно, а не только возле водного источника, более того, машины могли приводить в действия плавсредства. Американец Фултон ставит паровую машину на корабль, создавая первый в мире пароход. Идет 1807 год. Триумф Наполеона. Только что заключен Тильзитский мирный договор с Голштин-Готторпами управляющими Россией, год назад уничтожена «Священная Римская Империя Германского народа»; сама Германия, состоящая из полутора тысяч мелких государств, валяется в ногах у Великого Корсиканца, ставшего главным специалистом по Европе. Три самых великих его немецких современника — Гете, Бетховен и Гегель — занимают пронаполеоновскую позиции. Зная только этот факт, понимаешь: Наполеон был прав. Но вот до Англии отделенной (стыдно сказать!) тридцатикилометровым проливом, не добраться никак. Два года назад его флот разгромлен у Трафальгара. Фултон это тоже понимает, тем более он понимает, что собственная американская партия с Англией еще далеко не сыграна. Он едет к Наполеону, но гении иногда оказываются поразительно близорукими.[8] Мысль о создании парового флота позволившего бы добраться до Англии практически в любую погоду, не вызывает у него энтузиазма, более того, Наполеон считает абсурдной и смешной саму идею поставить паровой двигатель на корабль. Жаль. Пройдет всего лишь семь лет и англичане забьют последний гвоздь в гроб наполеоновской империи, а самого Бонапарта сошлют на отдаленный остров Святой Елены, где тот и умрет.

Наполеон умер в 1821 году. Через три года после смерти величайшего из французов, его соотечественник Сади Карно описал циклический процесс работы тепловой машины названный затем его именем. Он впервые показал, что полезную работу можно получить только передав энергию от более теплого тела к более холодному, сделав, таким образом, первый шаг к понимаю направленности и односторонности реальных физических процессов во времени. Так интеллектуалы XIX века, как и их первобытные предки, выходили на связь тепла, работы и времени, но теперь они пошли гораздо дальше, заглянув чуть позже в мир, в который древний человек не рисковал соваться.

Собственно то, что сформулировал Карно, стало впоследствии вторым законом термодинамики. Более точно его записал Томпсон в 1851 году: «В природе невозможен процесс, единственным результатом которого была бы механическая работа, полученная за счет охлаждения теплового резервуара». Таким образом, окончательно устанавливалась неравноценность и асимметрия физических процессов: работу можно было превратить в тепло полностью, а вот тепло в работу — нет. Более того, стало ясно, что физические тела содержат скрытую энергию, которая ни при каких обстоятельствах не сможет быть превращена в работу. Это хоронило все надежды создателей т. н. «вечного двигателя второго рода». А как все захватывающе начиналось! Поправка закона сохранения механической энергии на тепло, т. е. введение первого закона термодинамики, давало повод для оптимизма. Ведь если тепло — та же энергия, то почему мы не можем ее забрать и превратить в полезную для себя работу? И если не получается сделать чисто механический или тепломеханическй движок, то почему бы не реализовать тепловой, тем более что открытые законы сохранения его создания никак не запрещали. Почему бы не отбирать тепло у морской воды? Пошли глобальные проекты. Например, использовать энергию земного тепла. Земля ведь, как известно, внутри даже не теплая — раскаленная! Быстро прикинули по формуле Q=cm(t2 — t1) что если понизить температуру земли хотя бы на полградуса, то при массе m=6*1024 кг и средней удельной теплоемкости с=840 Дж /(кг*К), мы получим количество теплоты Q=2,5*1027 Дж. Много это или мало? Много. Очень много. В 2000-ом году мировое потребление всех энергоресурсов составило примерно 5*1020 Дж, т. е. нам, по нынешним масштабам потребления, хватило бы этой энергии на 5 миллионов лет. А если понизить температуру еще на полградуса, то на 10 миллионов. Учитывая, что внутри земного шара температура составляет тысячи градусов, можно считать такой «движок» вечным. Но он, увы, невозможен. За все нужно чем-то расплачиваться, причем непрерывно, это — сущность диссипативной системы.

Итак, век «огня и пара» вывел термодинамику в доминирующее направление, отодвинув на второй план механику, завершенную в XVII веке Ньютоном. Тем не менее, исходного определения тепла вообще не существовало, несмотря на то, что еще древние связывали тепло с некой разновидностью движения. Уже был поправлен закон сохранения механической энергии учитывающий и тепловые процессы, а вопрос что обуславливает степень нагрева предмета, оставался открытым. Поразительно, но первые состоятельные гипотезы, позже оформленные Больцманом в кинетическую теорию газов, были выдвинуты тогда, когда были обозначены основные принципы поведения толпы. В наше время появился термин «температура толпы», взят он явно из термодинамики и объяснений не требует, вспомним расхожие выражения «разгоряченная толпа» или «подогретая толпа». А тогда было показано, что температура вещества — это мера движения его молекул. Молекулы движутся хаотично, соударяются друг с другом и их средняя результирующая скорость как раз и оказывается пропорциональной температуре. Vср2=(3kT/m) (k — постоянная Больцмана, T — температура в Кельвина, m — масса молекулы). Это был первый шаг к переходу к статистическим оценкам, когда результирующее действие системы оценивалось как сумма воздействий большого множества составляющих. Причем кинетическая теория не давала, например, ответа с какой скоростью может двигаться та или иная молекула или какой диапазон этих скоростей. Теоретически, скорость может быть любой, важен суммарный (точнее — среднестатистический) результат. Точно как в толпе, которая выравнивает всех индивидов вне зависимости от их параметров.

Переход к статистическим оценкам менял традиционное представление о многих явлениях, причем даже не в физике, а в чисто «человеческих» сферах деятельности — в политике и социологии. С толпами, казалось бы, всё ясно. В толпе утрачиваются градации людей по расам, религиям, мировоззрениям, степеням интеллекта и т. п. Большая толпа, пусть и самых расово чистых и умных арийцев, может вести себя так же, как и толпа первобытных негров, вышедших свергать очередную гориллу в погонах правящую Кенией или Верней Вольтой. Толпа оценивается только по суммарной реакции на воздействие. Отдельный индивид в толпе — ничто, вне зависимости от своего качества. Чем больше размер толпы, тем ниже уровень ее коллективного интеллекта. А XIX век как раз и был веком толп, а не только веком термодинамики, он вошел в историю как век массового протестного общественного движения. Промышленная революция, рост предприятий, концентрация производства, требующая соответствующей концентрации рабочей силы. Разделение труда, предполагающее почти армейскую дисциплину на предприятиях, сочетаемое с примитивным положением нарождающегося пролетариата, толкало его на борьбу с целью вырвать у буржуев элементарные права и возможности. Толпа становилось главной силой с помощью которой делалось любое преобразование — от увеличения месячного жалования на какие-нибудь жалкие гроши и вплоть до революций, кровавых восстаний и захватов власти в том или ином государстве. Уже в середине ХХ веке статус толпы будет резко понижен вследствие четкого распределения мировых ролей и полного удовлетворения ее базовых потребностей в развитых странах, но в конце ХХ — начале ХХI толпа вновь будет использована, причем вполне эффективно. Констатируем общеизвестный факт: в 1999–2004 году американцы искусно манипулируя «подогретыми толпами» установили выгодные себе режимы в Сербии, Словакии, Грузии и на Украине. Но тогда, на заре эры толп, техника управления ею еще не превратилась в отдельную прикладную дисциплину, над которой работают целые НИИ подчиненные разведкам собственных или чужих государств. Вместе с прогрессом капитализма бессознательные массы стали втягиваться в политический процесс, главным образом, через введение или расширение избирательного права. И если раньше власть была наследственной или же правитель выбирался очень узким кругом лиц, то теперь в странах с республиканской формой правления или парламентских монархиях, какую-то часть власти формировал народ. Здесь получалось как в термодинамике: сам по себе голос одного человека ничего не значил, будь этот человек хоть Зигфридом, хоть Заратустрой. Его статистический вес был точно таким же, как и вес самого последнего ублюдка и извращенца. Важно было за кого проголосует большинство, а вот по каким законам мыслит большинство пока было неясно. Связать биологию, социологию и термодинамику додумаются только в ХХ веке, пока же были довольно точно сформулированы законы поведения толпы, а главный их смысл состоял в том, что толпе нужно понравиться, для чего она должна слышать то, что хочет услышать. Толпе нельзя предлагать непопулярную мораль, пусть эта мораль и обеспечит ей выживание и рост. Толпа в каждый момент времени стремится к наиболее удобному для себя состоянию, а удобное состояние для нее, в свою очередь, наиболее вероятно. Вот почему толпа не приемлет «лишних сущностей». Никаких мелочей и деталировок. Никакой логики. Больше пафоса и цинизма. Цели — самые глобальные. Но только те цели, которые бессознательно желает достичь масса в конкретный момент времени. Почему в конкретный момент? Да потому, что цели массы варьируются во времени и есть результат действия множества факторов, каждым из которых можно управлять. Даже притом, что каждый ариец — индивидуалист по природе! Вот почему свобода слабо совмещается с высокой плотностью населения, вот почему города — слабые по природе, и чем крупнее город, тем он слабее.

3.

В год, когда Карл Маркс основал свой первый Интернационал, дав старт Мировой Революции, призванной разрушить абсолютно все жизненные устои арийской расы, превратив ареал ее обитания в «пустыню населенную белыми рабами»,[9] не имеющих никакой, даже личной собственности, немецкий ученый Карл фон Клаузиус ввел в научный мир новое понятие. Это понятие — энтропия. Введение ее было продиктовано осознанием причин односторонности физических процессов и попыткой рассчитать наиболее вероятное направление таких процессов. Он по-своему переформулировал второй закон термодинамики: «любой самопроизвольный процесс в замкнутой термодинамической системе идет с возрастанием энтропии». Людвиг Больцман дал толкование физическому смыслу энтропии — это «мера беспорядка физической системы». Полный порядок — это минимум энтропии, но система предоставленная самой себе, стремится перейти в состояние максимально возможного (в данных условиях) беспорядка. Максимальная энтропия — это полный хаос. Понятно, что больший порядок наличествует в твердых телах, меньший — в жидкостях, самый наименьший — в газах. При всей кажущейся простоте, энтропия понятие исключительное сложное и точно до сих пор полностью неосмысленное. Ну да, мера беспорядка, мера хаоса, а что такое хаос? Неподготовленный человек воспринимает такие вещи слишком превратно, что говорить про XIX век? Тогда быстро сообразили, что поскольку все происходящие процессы сопровождаются трением и теплообменом, энтропия окружающего нас мира непрерывно возрастает согласно второму закону термодинамики. Это открытие навело ученых на мысль, что через некоторый промежуток времени вся энергия, имеющаяся во Вселенной, превратится в тепло, равномерно распределенное между всеми телами Вселенной, что приведет к выравниванию температуры и полному прекращению каких бы то ни было превращений тепловой, а значит и механической энергии, к «тепловой смерти Вселенной». Энтропия стала как бы «теневой» стороной любого процесса. Действительно, если часть энергии всегда тратится на совершение работы, а другая рассеивается в окружающую среду, то энтропия этой среды повышается. А энтропия как раз и охватывает ту часть энергии, которая никогда не сможет быть превращена в полезную работу, энтропия — это связанная энергия.

США. Пикет против роста энтропии устроенный одной из протестантских сект.

Если мы вспомним про десять человек взятых нами в самом начале как опытная модель, то объяснить что такое энтропия в их «человеческом случае» можно следующим образом. Допустим, их всех закрыли в камеру, откуда нет возможности убежать, за исключением варианта — заманить в камеру охранника и забрать у него ключи и оружие. Шанс этой операции будет велик, если действие каждого из этих десяти человек будет строго согласовано с действиями остальных, т. е. действия будут определены и предсказуемы. Действия каждого будут подчинены одной цели. А определенность каждого элемента системы в произвольный момент времени — это минимум энтропии. Минимум энтропии — это максимум организации, это максимальный выход энергии за пределы системы. Теперь рассмотрим другой вариант. Все наши десять человек ненавидят друг друга, между ними постоянно возникают ссоры и драки, а все попытки выработать единый план побега наталкиваются на упрямство каждого. Никто не желает уступать. Что имеет место в данном случае? Энергия каждого из участников группы большая, но направлена не в полезную работу (т. е. реализацию плана побега), но расходуется на бессмысленную вражду, расходуется внутри системы, т. е. является связанной. Понятно, что охрана может спать спокойно. А если она еще и будет поощрять вражду, т. е. играть на рост энтропии, осуществляя старый политический прием «разделяй и властвуй», ей вовсе можно ни за что не опасаться. Вот что такое управление энтропией, управление хаосом, хотя наш пример не совсем корректен и вот почему. Во-первых, число участников — десять — довольно мало, во-вторых (это будет показано позже) биологические формы материи обладают уникальной способностью противодействовать росту энтропии. Ну и будем помнить, что приведенный пример не подпадает под категорию замкнутых систем, поэтому второй закон термодинамики здесь неприменим. Но для первого знакомства с тем, как регулируя отношение «хаос-порядок» можно получать совершенно разный результат, он вполне подходит.

Итак, сформулированный закон возрастания энтропии (или ее неуменьшения) однозначно привязывал это понятие к времени. Предполагаемая (пусть и в очень отдаленном будущем) остановка роста энтропии, переход всех процессов в равновесные, казалось бы, подтверждал библейские прогнозы о конце времен. Неудивительно, что в год когда Ле Бон выпустил «Психологию толпы» введя термин «бессознательная масса», Феликс Ауэрбах в своей книге «Царица мира и ее тень»[10] записал: «Над всем, что совершается в беспредельном пространстве, в потоке преходящего времени, властвует Энергия, как царица или богиня, озаряя своим светом и былинку в поле, и гениального человека, здесь даря, там отнимая, но сохраняясь в целом количественно неизменной… Но где свет, там и тень, имя которой — Энтропия. Глядя на нее, нельзя подавить в себе смутного страха — она, как злой демон, старается умалить или совсем уничтожить все то прекрасное, что создает светлый демон—Энергия. Все мы находимся под защитой Энергии, и все мы отданы в жертву скрытому яду Энтропии… Количество Энергии постоянно, количество же Энтропии растет, обесценивая Энергию качественно. Солнце светит, но тени становятся все длиннее. Всюду рассеяние, выравнивание, обесценивание…»

Такие настроения господствовали среди довольно значительной части интеллектуалов конца XIX века. За эту спасительную соломинку ухватились религиозники, но их радость длилась недолго. Было совершенно ясно, что тепловая смерть — абстракция, которая уже давно бы наступила, если бы в природе, в соответствии с ее железной логикой, не действовали бы силы, работающие против бесконтрольного роста энтропии. Сам Больцман рассуждал так: «Можно представить себе Вселенную как механическую систему, состоящую из громадного числа составных частей, и с громадной продолжительностью существования, так что размеры нашей системы неподвижных звезд ничтожны по сравнению с протяженностью Вселенной, и времена, которые мы называем эрами, ничтожны по сравнению с длительностью ее существования. Тогда во Вселенной, которая, в общем, везде находится в тепловом равновесии, т. е. мертва, то тут, то там, должны существовать сравнительно небольшие области протяженности звездного пространства (назовем их единичными мирами), которые в течение сравнительно короткого времени эры значительно отклоняются от теплового равновесия, причем одинаково часты такие, в которых вероятность состояния увеличивается, и такие, в которых она уменьшается.»

Н. Чернышевский, даже не будучи физиком, довольно четко разобрался в ситуации и одним махом «отбрил» всех прорицателей «тепловой смерти». «Формула, предвещающая конец движения во Вселенной, противоречит факту существования движения в наше время. Эта формула фальшивая… Из того факта, что конец еще не настал, очевидно, что ход процесса прерывался бесчисленное множество раз действием процесса, имеющего обратное направление, превращающего теплоту в движение…».[11]

«Противостояние» энтропии как явлению работающему «на деградацию» началось сразу после введения этого понятия, здесь мощным союзником антиэнтропийных сил выступили биологи. Как раз в те же годы в мир входила органическая химия и теория эволюции. Становилось ясно, что в органическом, а тем более — в биологическом мире, идет постоянное упорядочивание и усложнение, хотя он вроде бы пущен на самотек. Но все же пока можно было вести речь только о пассивном противостоянии. А о начале планового противостояния стало возможным говорить тогда, когда возникли устройства не допускающие (при нормальной работе) хаоса в принципе, когда возникала кибернетика и теория автоматического управления, когда возникли первые роботы и вычислительные машины, работающие строго по заданной программе. Собственно, кибернетика как раз и изучала системы вне зависимости от их материальной природы, но сугубо в контексте приема, обработки, запоминания и передачи информации, разумеется, путем их математического моделирования. Например, человеческий мозг — типовая биологическая кибернетическая система. А ЭВМ — небиологическая. Кибернетические построения, и теоретически, и практически, допускали сбои (дезорганизацию) в работе реальной системы, поэтому понятием «энтропия» стали оперировать и там, только теперь оно было прочно связано с понятием «информация». Сделали это не так давно, в 1949 году. К. Шеннон, через два года после выпуска первого «настоящего» компьютера «Эниак», предложил и формулу для расчета количества информации, которая (что теперь вполне понятно) оказалась изоморфной формуле Больцмана с точностью до постоянной.[12]

Теперь, если мы поставим перед суммой множитель — постоянную Больцмана, то сможем говорить об информационной энтропии, а сама похожесть «термодинамической» и «информационной» формулы наталкивает нас на мысль о схожести понятия энтропии в этих, казалось бы совершенно несвязанных областях знания. И действительно, в термодинамике энтропия показывает уровень связанной энергии, меру хаоса, который невозможно превратить в полезную работу, но что такое информация? Определений этому понятию несчетное множество, но в нашем «социальном» контексте мы понимаем под ней некоторые данные, которые мы хотим получить. Допустим, мы тянем из мешка шары. Мы достоверно знаем, что в мешке 100 шаров, причем 95 — красного цвета, а 5 — неизвестно какого. Может тоже красного, а может и нет. Т. е. степень нашего знания о содержимом мешка — 95 %, а степень незнания — 5 %. Вместе они составляют стопроцентный результат. Нулевой энтропии соответствует полное знание о чем либо, т. е. если в мешке было бы 100 красных шаров, степень нашей информационной энтропии оказалось бы равной нулю. Отсюда информационное понимание энтропии — это мера недостатка информации о некоторой системе, мера нашего незнания об этой системе. Сумма нашего знания и незнания дает некую константу (в вероятностном приложении—единицу) — она и есть мера нашего полного знания о системе.

I+S(log2e)/k=const

Здесь первая часть суммы (I) — это знание или информация, а вторая — незнание или энтропия. Незнание, и мы это не устанем повторять, лазейка для темных сил. Вот и здесь энтропия опять вылезла якобы в «темном» контексте. Но получи мы все знания сейчас и сразу, сумели бы мы ими правильно распорядиться? Шеннон это гениально предвидел, поэтому предостерегал нас: «Очень редко удается открыть одновременно несколько тайн природы одним и тем же ключом. Здание нашего несколько искусственно созданного благополучия слишком легко может рухнуть, как только в один прекрасный день окажется, что при помощи нескольких магических слов, таких как информация, энтропия, избыточность, нельзя решить всех нерешенных проблем».[13] Ведь до сих пор любое получаемое знание в первую очередь использовалось для уничтожения (т. е. сокращения избыточности), а во вторую — для организации контроля (энтропия). Существование через доминирование. А поскольку практически все знания были получены арийцами или через арийцев, можно прикинуть какая бы их подстерегала опасность, учитывая то, что национально-расовое мировоззрение у них серьезно атрофировано. Так что энтропия и здесь на самом деле не столь одиозна. Она — угроза только для нашей слабости. Но и защита от резких и необдуманных движений. Усиливаясь, мы будем наступать на энтропию расширяя свое реальное знание. Но победим, только если сохраним главное условие роста — эволюционный потенциал нашей расы.

4.

Дальше — больше. В 1959 году выдающийся русский астрофизик Н.А. Козырев выдвинул вполне стройную гипотезу о связи энергии со временем, точнее — о взаимном превращении времени в энергию. В свое время советская власть достойно оценила заслуги этого светлого арийского ума, открывшего, в частности, вулканическую деятельность на Луне, влепив ему полновесный срок в Гулаге основываясь, как обычно, на ложном доносе и ложных свидетельствах. Это я к тому, что сейчас в народ усиленно внедряется мысль о том, что «при Сталине никого просто так не сажали». Козырев не только выдвинул гипотезу, но и подтвердил ее довольно тонкими опытами, которые, правда, могут быть объяснены и по-другому. Его идеи полностью противоречили традиционным представлениям физиков, они вообще не укладываются в устоявшееся мировоззрение, поэтому последователей у них немного. Но если мы обратимся к древнеарийским представлениям о времени, то увидим, что концепция Козырева оказалась не такой уж и сверхоригинальной.[14]

Итак, Козырев уподоблял время реке, которая имеет начало и конец, сток и исток. Кто знаком с арийской мифологией этому нисколько не удивится, только у древних было наоборот — река ассоциировалась с временным ходом. Как начал Вагнер своих «Нибелунгов»? Именно со сцены течения Рейна и игр его «дочерей», Рейн символизировал рождение в первой опере и смерть в четвертой. Рейн (т. е. время) все породил, он все и убил. Той же абсолютной творящей, но и разрушающей силой наделялся у греков Стикс. С одной стороны это была река мертвых, перейдя которую обрывалась всякая связь с внешним миром, с другой, грамотное её использование могло дарить вечную силу и бессмертие. Вспомним, как Ахилла окунули в Стикс и он стал непобедим. Правда, окунули не полностью, поэтому позже Артемида направила стрелу Париса в сухожилие, которое не коснулись воды этой мифической реки. Причем Козырев употреблял метафору «река времени» во вполне прямом смысле. Время у него обладает плотностью и сталкиваясь с материальными телами оказывает на них воздействие. Т. е. время это не просто некий пассивный процесс, часть геометрии изучаемой теорией относительности, напротив, оно способно оказывать самое активное воздействие на все процессы.

Здесь Козырев подводит нас к первой гениальной догадке: так как временной поток активно действует на вещество, можно предположить, что на нем останутся какие-то информационные следы, а с самого вещества временем будет унесена часть информации[13]. А что такое «вынос информации» из вещества? Это его разупорядочивание, нарушение внутренней организации, это — рост энтропии. Т. е. любой процесс связанный с потерей информации, увеличением хаоса, сопровождается выделением времени несущим взятую у тела информацию. И наоборот, поглощаясь в окружающих телах, оно увеличивает содержащуюся в них информацию, упорядочивает хаос, иными словами — понижает их энтропию. Таким образом, энтропия, информация, энергия и время оказываются довольно жестко связанными, что, в общем-то, представляется вполне логичным.

Вот вам и феномен весны, во всяком случае, в представлении арийских народов. Весна как-то подсознательно связывается с чем-то положительным, с наступлением тепла, с пробуждением созидательных инстинктов, с торжеством жизни.[15] Но весна (по Козыреву) — это рост энтропии, выделение времени. Весна — это массовое таяние льдов, весна — это сотни миллионов кубометров талой воды, дающей старт пробуждению замороженных зимой растений, прорастанию семян, активизации фауны, дающей начало процессам с потрясающей степенью организации. А для организации нужна энергия. Все ведь видели как на первых проталинах «вдруг» расцветают подснежники, как под едва начавшим таять снегом вырастает зеленая трава. Уж не оттуда ли идет мощный прилив сил ощущаемых нами весной? И не здесь ли объяснение депрессивных состояний осенью? А ведь осень — это понижение энтропии, поглощение времени. Мне могут возразить, что в жарких странах никаких заметных скачков температуры не происходит, поэтому о серьезных колебаниях энтропии говорить не приходится. Это так. Но что мы имеем в этих странах? Полное энтропийное равновесие. Там нет ни прогресса, ни роста, ни философии. Тропические Египет, Шумер, Хараппу, Индию, подняли арийцы, пришедшие с Севера, т. е. оттуда, где всё о чем мы говорим, имеется. Они дали старт, который, впрочем, быстро завершился смешением их с окружающими народами и полной утратой эволюционного потенциала. Если кто-то думает что это фантастика, посмотрите на сравнительно недавние времена, когда белые во главе с Колумбом опять открыли Америку. В холодных ее частях — Канаде и Юго-Востоке США — они сохранили расовую чистоту и эволюционный рост. Что было в теплых зонах тоже известно, продуктом пребывания там белых стали миллионы креолов, мулатов, метисов и прочих межвидовых отбросов. Ну и уровень развития Штатов и Канады бесконечно опережает даже такие условно чистые страны как Чили и Аргентина.

Многие сенситивные индивиды плотность времени, кстати, чувствуют. Месяцы с ноября по март пролетают как-то быстрее, чем, например, летние. Однозначно выделением-поглощением времени это объяснять нельзя, возможно речь идет просто о субъективном ощущении связанным с длительностью светового дня. Здесь же можно вспомнить и о субъективном (субъективном ли?) ощущении ускорения времени после 25 лет. С позиции теории систем это можно объяснить так: детство и молодость — это упорядочивание нашей биологической системы, ее оптимизация. Почему молодые красивее чем старики, никогда не задумывались? Да потому, что состояние не только их отдельных органов, но и связей между ними наиболее оптимально, наиболее упорядоченно. А упорядочивание — это поглощение времени. Поглощая «дополнительное время» мы как бы одалживаем его извне, нам кажется что оно идет долго. Потом начинается разупорядочивание, начинается старость. Мы отдаем время, и мало кто обращает внимание на то, как оно стремительно улетает.