Централизация

Централизация

Наконец, все индустриальные нации довели до наивысшей степени совершенства централизацию. Хотя Церковь и правители Первой волны прекрасно знали, что такое централизация власти, они имели дело с менее сложными обществами и были лишь жалкими дилетантами по сравнению с мужчинами и женщинами, централизовавшими индустриальные общества с самого нижнего их этажа.

Все общества с усложненной организацией требовали одновременных действий по централизации и децентрализации. Однако сдвиг от в основном децентрализованной экономики Первой волны, в которой каждая территория отвечала за производство продукции, необходимой ей самой, к интегрированным национальным экономикам Второй волны привел к совершенно новым методам централизации власти. Они начали действовать на уровне отдельных компаний, отраслей производства и в экономике в целом.

Классической иллюстрацией могут служить первые железные дороги. По сравнению с другими сферами деятельности, они были гигантами того времени. В Соединенных Штатах в 1850 г. лишь 41 фабрика имела капитал в 250 тыс. долларов и выше, а Нью–Йоркская центральная железная дорога уже в 1860 г. гордилась своим капиталом в 30 млн долл. Для организации такого гигантского предприятия требовались совершенно новые методы управления.

Таким образом, управляющим первых железных дорог, подобно менеджерам космических программ нашего времени, приходилось изобретать новую технику управления. Они стандартизировали технологии, цены на перевозки и графики. Они синхронизировали операции на расстоянии в сотни миль. Они создавали новые специализированные профессии и департаменты. Они концентрировали капитал, энергию и людские ресурсы. Они боролись за максимальное расширение сети своих дорог. И, в дополнение ко всему этому, они создавали новые формы организации, основанные на централизации информации и управления[98].

Служащие подразделялись на «линейных» и «штатных». Были введены ежедневные отчеты, предоставляющие сведения о движении вагонов, грузов, убытках, утерянных грузах, ремонте, пробеге локомотивов и т. д. Вся эта информация вливалась в централизованную цепь распоряжений и восходила к главному управляющему, принимавшему решения и посылавшему приказания вниз по служебной линии.

Железные дороги, как показал исследователь истории бизнеса Альфред Д. Чандлер, вскоре стали образцом для других крупных организаций, и централизованное управление стали рассматривать в качестве усовершенствованного средства во всех странах Второй волны.

Вторая волна способствовала централизации и в политической сфере. В Соединенных Штатах уже в 1780–х годах эта тенденция проявила себя в борьбе за замену рыхлого, децентралистского Договора о Конфедерации более централистской Конституцией. В целом же, сельскохозяйственные интересы Первой волны сопротивлялись концентрации власти в национальном правительстве, тогда как коммерческие интересы Второй волны побудили Гамильтона доказывать в «Federalist» и других изданиях, что сильное центральное правительство важно не только для военной и внешней политики, но и для экономического развития.

Конституция 1787 г. была простым компромиссом. Поскольку силы Первой волны все еще сохраняли свое могущество, Конституция предоставила важнейшие властные полномочия штатам, а не центральному правительству. Для того чтобы воспрепятствовать чрезмерному усилению центральной власти, она потребовала также совершенно уникального в то время разделения законодательной, исполнительной и судебной власти. Однако Конституция была написана очень гибким языком, что впоследствии позволило федеральному правительству существенно расширить сферу своего влияния[99].

Поскольку индустриализация подталкивала политическую систему к большей централизации, правительство в Вашингтоне принимало на себя все больше властных полномочий и обязанностей и все в большей степени монополизировало принятие решений в центре. Тем временем внутри федерального правительства власть сместилась от Конгресса и судов к наиболее централистской из трех ветвей — к исполнительной власти. В годы правления Никсона историк Артур Шлезингер (сам один из рьяных централизаторов) нападал на «имперское президентство»[100].

За пределами Соединенных Штатов стремление к политической централизации было еще сильнее. Достаточно беглого взгляда на Швецию, Японию, Великобританию или Францию, чтобы увидеть, что американская система по сравнению с ними децентрализована. Жан–Франсуа Ревель, автор книги «Ни Маркс, ни Христос», подчеркивает это, описывая, как отвечают правительства на политический протест: «Когда во Франции запрещают демонстрацию, никогда нет никаких сомнений в источнике такого запрета. Если вопрос о крупной политической демонстрации, это [центральное] правительство, — пишет он. — Однако, когда запрещается демонстрация в Соединенных Штатах, прежде всего встает вопрос: «Кем?»». Ревель отмечает, что обычно это бывает какая–либо местная власть, действующая автономно[101].

Крайности политической централизации несомненно проявлялись в марксистских индустриальных странах. В 1850 г. Маркс призвал к «решительной централизации власти в руках государства». Энгельс, подобно Гамильтону, выступал против децентрализованных конфедераций, называя их «огромным шагом назад»[102]. Впоследствии Советы, стремившиеся к увеличению индустриализации, начали создавать наиболее высокоцентрализованные политические и экономические структуры в мире, подчиняя контролю центральных плановых органов даже самые ничтожные решения в сфере производства.

Кроме того, постепенной централизации ранее децентрализованной экономики помогло также важнейшее нововведение, само название которого раскрывает его цели: центральный банк.

В 1694 г., на самой заре индустриальной эры, когда Ньюкомен еще лишь размышлял о паровом двигателе, Уильям Патерсон организовал Английский Банк, ставший образцом для подобных централистских организаций во всех странах Второй волны. Ни одна страна не могла завершить свою фазу Второй волны без создания собственного эквивалента этой машины для централизованного контроля денег и кредита.

Банк Патерсона продавал долговые обязательства (облигации) правительства; он выпускал валюту, обеспеченную правительством; впоследствии он начал регулировать также практику выдачи ссуд другими банками. Постепенно он приобрел главную функцию всех нынешних центральных банков: центральный контроль денежного обеспечения. В 1800 г. со сходными целями был создан Банк Франции. За этим последовало создание в 1875 г. Рейхсбанка[103].

В Соединенных Штатах противоречия между силами Первой и Второй волн привели к крупному столкновению вокруг централизации банковской системы уже вскоре после принятия Конституции. Гамильтон, наиболее выдающийся защитник политики Второй волны, призывал к созданию национального банка по английской модели. Ему противостояли Юг и крайний Запад, все еще тесно связанные с сельским хозяйством. Тем не менее, при поддержке индустриализованного Северо–Востока он сумел законодательно провести создание Банка Соединенных Штатов — предшественника современной Федеральной Резервной Системы[104].

Призванные правительствами регулировать уровень и темп рыночной активности, центральные банки как бы с заднего входа привнесли в капиталистическую экономику некоторую неофициальную плановость, достаточно узкую и ограниченную. Деньги текли в капиталистических и социалистических обществах Второй волны по всем артериям, а потому эти общества нуждались в создании центральной станции для их перекачки. Централизованная банковская система и центральное правительство двигались здесь рука об руку. Централизация была еще одним доминирующим принципом цивилизации Второй волны.

Таким образом, мы видим систему из шести ведущих принципов, некую «программу», которая в той или иной степени действует во всех странах Второй волны. Эта полудюжина принципов — стандартизация, специализация, синхронизация, концентрация, максимизация и централизация — приложима как к капиталистическому, так и к социалистическому крылу индустриального общества, поскольку они неизбежно выросли из одного и того же базового разрыва между производителем и потребителем, а также благодаря всевозрастающей роли рынка.

В свою очередь, эти принципы, усиливая друг друга, неумолимо привели к росту бюрократии. Они создали самые крупные, жесткие и могущественные бюрократические организации, которые когда–либо существовали на земле, оставляя человека блуждать в напоминающем Кафку[105] мире призрачных мегаорганизаций. И если сегодня мы чувствуем, что они подавляют и порабощают нас, мы можем проследить источник наших проблем вплоть до того скрытого кода, которым запрограммирована цивилизация Второй волны.

Шесть принципов, образующих этот код, налагают отчетливый отпечаток на цивилизацию Второй волны. Сегодня, как мы вскоре увидим, каждый из этих фундаментальных принципов подвергается нападению со стороны сил Третьей волны.

Действительно, существуют элиты Второй волны, все еще применяющие эти правила в бизнесе, банковском деле, трудовых отношениях, управлении, образовании, средствах массовой информации. Рост новой цивилизации бросает вызов всем законным интересам старой.

В тех сдвигах и потрясениях, которые вскоре произойдут, элитам всех индустриальных обществ, столь привыкшим к установленным правилам, видимо, уготована участь феодальных сеньоров прошлого. Некоторые из них останутся. Некоторые будут свергнуты. Некоторые будут низведены до состояния полного бессилия или жалкой, захудалой знати. Некоторые — наиболее разумные и умеющие приспосабливаться — трансформируются и превратятся в лидеров цивилизации Третьей волны.

Чтобы понять, кто будет делать погоду завтра, когда Третья волна станет доминировать, мы должны сперва точно узнать, кто делает погоду сегодня.