2. Социалистический тоталитаризм: все вместе, никто в отдельности
2. Социалистический тоталитаризм: все вместе, никто в отдельности
Широко распространено представление, будто обезличенность, "ничейность", отчужденность от конкретных людей, "огосударствленность" — это какие-то искажения, "деформации" социалистической собственности, отступления от ее сути, в силу чего и практически сложившийся (у нас в стране и в ряде других стран) строй — это, мол, не социализм или не "настоящий", не "подлинный" социализм и т. д.
Между тем дело обстоит как раз наоборот. Перечисленные характеристики социалистической собственности (обезличенность, "ничейность", отчужденность от людей, "огосударствленность" и т. д.) — это ее необходимые, сущностные свойства, а не случайные, извне привнесенные черты, от которых можно освободиться, сохраняя при этом социалистическую собственность.
В социалистической собственности представлено единство двух взаимосвязанных и взаимодополняющих моментов — отрицание частной собственности (деприватизация) и одновременно ее всеобщая коллективизация (обобществление, создание общественной собственности). Последовательное и полное отрицание частной собственности означает тотальное, всеохватывающее отчуждение собственности на средства производства от индивидов, от каждого без исключения члена общества в пользу абстрактного целого — общества в целом ("всех трудящихся", "всего народа"), "всех вместе, но никого в отдельности". С другой стороны, тотальное обобществление (социализация) всех средств производства означает поголовное лишение всех членов общества индивидуальной собственности на средства производства. Чтобы собственность оказалась у "всех вместе" (у абстрактной всеобщности), необходимо, конечно, изъять ее от "каждого в отдельности". Но "каждого в отдельности" в масштабах страны можно (и теоретически, и практически) лишить индивидуальной собственности на средства производства лишь при условии, что отчуждаемые у одного индивида средства производства переходят не к другим индивидам, а только к какому-то абстрактно-всеобщему (не индивидуализированному надиндивидуальному) тотальному целому — обществу в целом, всему народу, "всем вместе, никому в отдельности". Негативная сила тотального социалистического целого ("все вместе") направлена всей своей уничтожающей мощью прежде всего против индивида ("каждого в отдельности"), против людей, против всех форм, отношений и явлений, обособляющихся от целого, отличающих себя от него. Здесь лежат глубинные корни тоталитарности социализма, истоки и объективные основания реально сложившегося тоталитарного социализма.
Отсюда ясно, что без отчуждения собственности от индивидов, конкретных, живых, индивидуально определенных людей (в том числе и непосредственных производителей, самих трудящихся индивидов), без деперсонализации и обезличения ("ничейности") субъекта обобществляемых средств производства, без абстрактно-всеобщего статуса этого субъекта абсолютно невозможны ни полное уничтожение частной собственности, ни обобществление всех средств производства, ни социалистическая собственность как таковая, ни, следовательно, и сам социализм как строй, где господствует социалистическая (т. е. деприватизированная и вместе с тем обобществленная) собственность на все средства производства в стране.
Из внутренних свойств социалистической собственности, принадлежащей всему обществу, всему народу, "всем вместе, никому в отдельности", с необходимостью вытекает также, что она по своей природе вообще может возникнуть, утвердиться и функционировать лишь во всеобщей государственной форме, в абстрактно-всеобщей форме государственной собственности, поскольку государство — это абстрактно-всеобщая форма выражения общества в целом, всего народа, "всех вместе", единственная всеобщая организация официальной власти. Этим обусловлена необходимость государственной формы выражения социалистической собственности. Здесь, в самой природе социалистической собственности, а не в каких-то внешних "деформациях" и "отступлениях" лежат корни ее "огосударствления" ("огосударствленности").
Причем важно иметь в виду, что применительно к социалистической собственности речь по сути дела идет (и должна идти) лишь о государственной форме ее выражения, но не о том, будто социалистическая собственность — это собственность самого государства (или его отдельных органов, составных частей и т. д.), а не общества, народа в целом, "всех вместе". У "государства" при социализме (т. е. в условиях отрицания частной собственности и господства общественной собственности) нет и не может быть какой-либо своей, только ему принадлежащей собственности, обособленной от обобществленной собственности общества, народа, "всех вместе". Иначе это была бы не социалистическая собственность народа в общегосударственной форме, а своя, частная собственность в руках государства — особый вид (и статус) частной собственности (государственно-капиталистическая собственность в отличие от частно-капиталистической) — подобно собственности государства при капитализме, которая при всей своей специфике (своеобразие субъекта собственности, ее особого правового режима и т. д.) по своей, экономической и правовой природе, по своему типу является именно частной собственностью.
Далее, если даже допустить невозможное и считать, будто вся обобществленная (социализированная) собственность принадлежала государству, была государственной собственностью (в смысле собственности государства при капитализме), то это был бы, конечно, не социализм, а чистый госкапитализм, тоже, кстати говоря, абсолютно невозможный ни экономически, ни юридически, ни фактически. Но исторически сложившийся реальный социализм — это именно антикапиталистический социализм, а не госкапитализм. И основным, главным, определяющим критерием и показателем здесь является антикапиталистическая, антиприватная, коллективистская общественная природа и принадлежность социалистической собственности на всех этапах истории реального социализма. Что же касается использования термина "госкапитализм" для обозначения госсектора как одного из укладов в условиях многоукладного нэпа (с допущением частной собственности, экономико-правового оборота и т. д.), то не следует при этом забывать, что нэп был как раз частичным отступлением от социализма для подготовки его нового наступления, что и было реализовано в конце 20-х — начале 30-х годов.
Социалистическая собственность всегда (от революционной экспроприации и национализации до постсоциалистической приватизации) является античастной (антиприватной, отрицающей чью-то обособленную собственность на средства производства) и одновременно обобществленной, и при социализме никто (индивид, группа, партия, социальный слой, отдельный класс или политиковластная организация — от диктатуры пролетариата до общенародного государства) не может претендовать на нее (в целом или на ее часть) как на лично свою, только ему принадлежащую собственность, никто не вправе, претендуя на роль собственника обобществленных средств производства, утверждать: это — собственность моя, а не советского народа, общества, всех его членов, вместе взятых. Так что государственная форма социалистической собственности не дает социалистическому государству (государству в целом или его органам, структурным частям и т. д.) основания для утверждения: социалистическая собственность — это собственность государства, а не советского общества, не народа в целом, не всей массы советских граждан.
В юридическом плане сказанное, в частности, означает следующее: если вообще применительно к ситуации социалистического обобществления средств производства пользоваться (по существу — условно, по аналогии, во многом метафорично) терминами собственность", "собственник", "субъект собственности", "государство" и т. д., то государство — это не собственник социализированных средств производства, а лишь официальный (политико-властный) представитель собственника, каковым в отношении социалистической собственности является только общество в целом, весь народ. Этим по существу определены смысл и границы полномочий государства при социализме по защите и управлению обобществленными средствами производства. И здесь государство должно действовать лишь в направлениях и пределах, не нарушающих социалистическую природу собственности. Оно вообще не вправе по своему усмотрению, без согласия общества, менять тип собственности, десоциализировать (денационализировать и приватизировать) ее полностью или частично, признавать кого-либо (кроме общества и народа в целом) субъектом социализированной собственности.
В целом государственная форма выражения и бытия социалистической собственности не означает права государства на социалистическую собственность, не порождает и в принципе не может породить такого права (и соответствующего субъекта — правомерного государства- собственника), даже если "государство" фактически, как об этом свидетельствует практика реального социализма, полностью подчинит себе общество, узурпирует его функции и превратится в монопольного и всевластного хозяина всех производительных сил страны.
Подобная узурпация не только не создает для государства правового статуса собственника социализированных средств производства, но лишь демонстрирует внеправовой и внеэкономический характер всего этого процесса социализации и складывающихся на такой основе отношений.
Фактически государственная форма социалистической собственности означает коммунистическую политизированность этой собственности, властно-принудительный характер форм, средств и методов ее создания, наращивания и использования. Такая коммунистическая политизация, диктуемая природой и целями обобществления средств производства, — это вместе с тем деюридизация и деэкономизация отношений по созданию и управлению социалистической собственностью и всем, что с этим так или иначе связано.
В силу своих свойств (обезличенность, надиндивидуальность, отчужденность от людей, "ничейность", абстрактная всеобщность, "огосударствленность", коммунистическая политизированность и т. д.) "социалистическая собственность" как специфический исторический феномен и определяющая основа нового строя (реального социализма) — это по существу уже не собственность в строгом (экономическом и правовом) смысле данного социально-исторически определенного явления и понятия, а нечто прямо противоположное. Это некий симбиоз монополии коммунистической политической власти с монополией хозяйской власти, сплав власти над членами общества с властью над его имуществом и богатством, сочетание власти над людьми с властью над обобществленными вещами, словом, единый политико-производственный комплекс, централизованный фонд производительных сил страны, находящийся в ведении монопольной коммунистической власти-хозяина.
В условиях "огосударствленной" социалистической собственности все отношения по ее функционированию (владение, пользование, распоряжение, управление и т. д.) теряют свой частно-правововой статус и приобретают политико-властный (внеправовой) характер. Для традиционных правовых и экономических отношений между собственниками и по поводу собственности здесь по существу не остается места.
Экономические и правовые отношения подразумевают наличие индивидуализированной, обособленной, конкретно определенной (по субъектам, объектам, функциям, правомочиям, статусу и т. д.) собственности на средства производства и персонально конкретизированных собственников. Там, где нет неопределенного множества конкретно определенных собственников, там не может быть ни экономических отношений (связей и отношений между обособленными, самостоятельными собственниками), ни соответствующих правовых форм этих отношений, в рамках которых собственник обладает юридическими правомочиями владения, пользования и распоряжения.
Но природа и свойства социалистической собственности в принципе исключают саму возможность конкретизации субъекта социалистической собственности, а тем более признания нескольких субъектов в отношении объектов (всех или части) этой собственности. Это было бы равносильно допущению частной собственности, отрицаемой всем смыслом исторического процесса социалистического отрицания капитализма.
Поэтому государство не субъект социалистической собственности (в экономическом и юридическом значениях), а лишь официальный держатель ее объектов, единственный официальный представитель общества, народа, т. е. тех, кому принадлежат обобществленные средства производства.
Вместе с тем социалистическая собственность (т. е. весь процесс уничтожения частной собственности, обобществления средств производства, их функционирования и т. д.) невозможна и без ее выражения в общегосударственной (и, следовательно, огосударствленной") форме, без фигуры государства-представителя общества (народа, "всех вместе"), без условной конструкции государства как квазисубъекта. С одной стороны, у социалистической собственности по сути дела не может быть настоящего конкретного субъекта собственности в подлинном смысле слова, но, с другой стороны, нужна условная конструкция квазисубъекта этой собственности в лице государства как олицетворения политической конкретизации общества в целом. Причем лишь государство в целом (а не отдельные его органы, составные части и т. д.) как властно-политическая форма выражения всего социалистического общества может выступать в такой представительской роли квазисубъекта всей социализированной собственности. Если бы таких государственных субъектов собственности было бы несколько (в виде не только государства в целом, но и отдельных органов государства, национально-государственных и территориально-государственных образований и т. д.), то это уже были бы не условные субъекты социалистической собственности, а неизбежно, по логике вещей, настоящие субъекты соответствующих обособленных частей десоциализированной (приватизированной) собственности.
Такая конкретизированная и обособленная по субъектам и объектам собственность — это уже по существу частная (групповая или индивидуальная), а не социалистическая собственность, согласно которой все обобществленные средства производства (как единый фонд) принадлежат "всем вместе" (всему народу, обществу), а их ("всех вместе") может представлять лишь одно единственное лицо (квазисубъект) — государство в целом.
Из сказанного ясно, что в качестве субъектов социалистической собственности не могут выступать не только отдельные звенья и части государства, но и отдельные составные части советского общества (например, те или иные индивиды, группы, слои, классы и т. д.). Обособленная собственность подобных отдельных, конкретизированных субъектов была бы частной, а не социалистической собственностью, не собственностью общества в целом, "всех вместе".
Кстати говоря, поэтому фактически "огосударствленной" (подобно всей социалистической собственности) оказалась и собственность колхозов и других кооперативных организаций. Известно, что уже в Конституции СССР 1936 г., закрепившей итоги фактически полной социализации средств производства и тем самым победу социализма в стране, утверждалось (в ст. 5), что "социалистическая собственность в СССР имеет либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности (собственность отдельных колхозов, собственность кооперативных объединений)". В статье 7 Конституции отмечалось: "Общественные предприятия в колхозах и кооперативных организациях с их живым и мертвым инвентарем, производимая колхозами и кооперативными организациями продукция, равно как их общественные постройки, составляют общественную, социалистическую собственность колхозов и кооперативных организаций".
Аналогичные положения содержались и в Конституции СССР 1977 г. Так, в статье 10 говорилось: "Основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности". Далее, в статье 12 утверждалось: "Собственностью колхозов и других кооперативных организаций, их объединений являются средства производства и иное имущество, необходимое им для осуществления их уставных задач... Государство содействует развитию колхозно-кооперативной собственности и ее сближению с государственной".
Но если бы эти конституционные положения носили бы не фиктивный и декларативный, а реальный характер и соблюдались в жизни, то собственность колхозов и других кооперативных организаций была бы на самом деле — вопреки конституционному утверждению — не социалистической собственностью, а, напротив,, собственностью конкретно-определенной группы людей (членов колхоза или иной кооперативной организации), т. е. групповой частной собственностью, обособленной от социалистической собственности всего общества, "всех вместе".
Реальное бытие и функционирование такой колхозной (т. е. групповой, обособленной, частной) собственности означало бы реальное сохранение многоукладности в стране и обществе: социализма — в городе, капитализма (пусть ограниченного и контролируемого диктатурой пролетариата) — в деревне. Одна часть общества (политически господствующая при диктатуре пролетариата и взявшая в свои руки командные высоты в экономике) оказалась бы при этом в условиях полной социализации и полного отчуждения от индивидуализированной собственности на средства производства, а другая часть общества сохраняла бы собственность на средства производства индивидуально определенной группы лиц (т. е. групповую частную собственность членов соответствующих колхозов, кооперативов).
Объявление колхозной (и иной кооперативной) собственности разновидностью социалистической собственности, наряду с государственной (общенародной) формой, это лишь декларативная фикция и словесная конструкция, не снимающая антагонизма между ними.
Историческая практика становления и утверждения реального социализма показывает, что этот антагонизм был решен фактическим "огосударствлением" колхозной (и иной кооперативной) собственности и основанной на ней формы хозяйствования — при внешнем сохранении декларативно-словесной формулы об особой (не общенародной) форме собственности колхозов и кооперативов. По сути дела речь шла лишь о разных формах в принципе единой социализации всех производительных сил страны методами и средствами диктатуры пролетариата: в городе — непосредственной, в деревне — через ряд опосредовании (раскулачивание одних, кооперирование других, фактическое "огосударствление" колхозов и т. д.). В реальной действительности кооперирование (включая и создание колхозов) как форма исходного и "малого" обобществления средств производства в сельском хозяйстве (в пределах данной группы, коллектива членов кооператива, колхоза) фактически представляло собой процесс приведения частнособственнической деревни (и крестьянства) к виду, удобному для социалистического "логарифмирования". В условиях капиталистически не развитой, мелкобуржуазной деревни, где частная собственность не была еще капитализирована и отсутствовала развитая, необходимая для социализации всех средств производства дифференциация на полярные противоположности (капитал — наемный руд, капиталист — пролетарий), с помощью форсированного насильственного кооперирования был осуществлен своеобразный социалистический вариант первоначального накопления капитала для одновременной его фактической социализации ("огосударствления").
Диктатура пролетариата тем самым "подтянула" деревню к городу, реально подчинив всех без исключения жителей страны единому социалистическому принципу отношения к обобществленным средствам производства — "все вместе, никто в отдельности".
Сама по себе кооперация — это объединение и обобщение индивидуальных средств производства и формирование групповой (коллективной) частной собственности персонально определенных, конкретных лиц (членов кооператива, колхоза), форма концентрации и капитализации собственности. Но в условиях диктатуры пролетариата эта капитализация осуществляется как социализация, поскольку при отрицании частной собственности (и индивидуальной, и групповой) обобществление средств производства фактически означает их "огосударствление". Кооперирование означало одновременно пролетаризацию крестьянства и социализацию их обобществляемого имущества (кооперативного "капитала"). Созданные в результате насильственной коллективизации крестьянства колхозы и иные кооперативные предприятия стали по существу сельскими вариантами социализированных заводов и фабрик города. При диктатуре пролетариата такое кооперирование совпадает с социализмом.
Социализация средств производства в городе и особенно в деревне осуществлялась при помощи такого беспрецедентного насилия и произвола, по сравнению с которыми меркнет все остальное в жестокой и кровавой истории человечества. Лишить всех индивидов собственности и вместе с тем заставить их работать за нищенский потребительский паек абсолютно невозможно без тотального и постоянного насилия — этой, говоря словами Маркса, "повивальной бабки" нового строя, представшего в облике реального социализма. Так "работает" история. Причем мы здесь говорим об объективных корнях насилия и тоталитаризма, порождающего процесс социализации и порождаемого им, не затрагивая вопрос о субъективных аспектах этого процесса и злоупотреблениях наличными средствами и возможностями насилия в интересах тех или иных групп, слоев, лиц. Характер и формы субъективных злоупотреблений средствами насилия в ходе исторического процесса — явление, в общем и целом определяемое насильственной природой самого этого процесса.
Поскольку социализм невозможен без насильственного уничтожения частной собственности и обобществления средств производства, он не может быть другим (в том числе и в плане насилия), а принципиально другой социализм, отличный от исторически сложившегося реального социализма, не возможен.
Последствия установления и действия государственной формы социалистической собственности в условиях реального социализма заметно отличаются от представлений и предсказаний марксистской теории на этот счет. Но теория и практика совпадают тут в главном: уничтожение частной собственности и установление общественной собственности возможны лишь как насильственное сосредоточение всех средств производства в руках государства (пролетарской политической власти, диктатуры пролетариата во главе с коммунистической партией). Такое отождествление социалистической, общественной и государственной собственности присуще и теории, и практике социализма. В силу такого принципиального совпадения марксистской теории и практики реального социализма в фундаментальном моменте характеристики нового строя можно уверенно утверждать: теория и практика здесь едины настолько, насколько это вообще возможно, и если по теории предполагалось, что при реализации положений этой теории будет "хорошо" (наступят такие-то позитивные последствия в жизни людей и т. д.), а практика реализации данных положений (в нашем случае — установление общественной, социалистической собственности в форме государственной собственности) оказалась "плохой" и дала иные результаты (негативные, "не предусмотренные" теорией последствия и реалии), то это вовсе не означает, что практика "отклонилась" от теории, что реальный социализм — это не реализация марксисткой теории или что осуществление данной теории может привести к иным реалиям, к какому-то другому реальному социализму.
Напротив, историческая практика выступает здесь как критерий для оценки теории, и по последствиям, к которым приводит реализация принципиальных положений теории (к изобилию или к Дефициту, к царству свободы или тоталитаризму и т. д.), можно судить о подлинной социальной значимости соответствующих теоретических положений (например, о коммунистической концепции обобществления средств производства). Как говорится, "по плодам их узнаете их".
Вместе с тем сами по себе негативные последствия теории и реализующей ее практики не обязательно означают их ложность. История, реальная жизнь развиваются в противоречиях и борьбе. И нет ничего (ни в теории, ни в практике) только позитивного (только хорошего") без негативного ("плохого"). Исторический прогресс по сути своей внутренне противоречив, и движение человечества от несвободы к свободе, от неравенства к равенству, от произвола к праву, преодолевая одни барьеры, трудности и проблемы, порождает другие, ранее не известные и не предвиденные. И чем основательней процесс исторического обновления, тем радикальней насилие, сопровождающее этот исторический процесс. Такова насильственная сторона и трагическая подоплека истории и прогресса.
Тут, в тисках истории, не на кого жаловаться, некому изливать обиды. Надо попытаться понять исторические реалии, объективную логику и тенденцию их движения и по возможности повлиять на ход их развития в нужной (с учетом исторического опыта и знаний) перспективе. Поэтому главная проблема — в связи с марксистской теорией и осуществившей ее социалистической практикой — состоит в следующем: если, как оказалось, реальный социализм не привел к предсказанному коммунизму, то куда в действительности он ведет; имеет ли он такую будущность, которая по своему смыслу явилась бы новой, более высокой (по сравнению с капитализмом) ступенью социально-исторического прогресса; подготовлена ли реальным социализмом (несмотря на все связанное с ним зло и негативное) объективная база и реальная возможность для перехода к этой грядущей ступени прогресса?
От ответа именно на эти вопросы о месте и значении марксистской теории и реального социализма в контексте исторического прогресса зависит, в конечном счете, их объективная всемирно-историческая оценка.