3. Декларация "социалистического права"
3. Декларация "социалистического права"
Победа социализма требовала нового осмысления проблем государства и права.
В этих условиях Пашуканисом была выдвинута концепция "социалистического права". Отправляясь от положений о том, что в стране построено в основном "бесклассовое социалистическое общество", он в докладе на теоретической конференции Московского правового института (3 апреля 1936 г.) призвал к развертыванию исследований "о роли социалистического государства, о роли социалистического советского права"[439].
Все прежние интерпретации Пашуканисом положений Маркса и Ленина о буржуазном "равном праве" при социализме (на первой фазе коммунизма) со всей очевидностью исключали возможность признания "социалистического права". И поэтому он, критикуя ранее другие толкования советского права (как права пролетарского и т. д.), адресовал своим оппонентам довольно каверзный вопрос: "почему вы не предлагаете назвать это право социалистическим?"[440].
Теперь же он, открещиваясь от своей прежней позиции, от концепции "буржуазности" всякого права и т. д. как "антимарксистской путаницы"[441], начал толковать советское право как право социалистическое с самого начала его возникновения. "Великая социалистическая Октябрьская революция, — пояснял он, — нанесла удар капиталистической частной собственности и положила начало новой социалистической системе права. В этом основное и главное для понимания советского права, его социалистической сущности как права пролетарского государства"[442].
Если раньше предстоящее завершение нэпа и победа социализма для Пашуканиса означали конец права и переход к организационно-техническим и планово-управленческим нормам, то теперь ликвидация многоукладности хозяйства, по его утверждению, "не начало какого-то отмирания права, а наступление того периода, когда содержанием советского социалистического права и в городе и в деревне стали однотипные социалистические производственные отношения"[443]. И вплоть до полного коммунизма сохраняется социалистическое государство (в виде диктатуры пролетариата) и социалистическое право (в виде принудительных требований и установлений диктатуры пролетариата — "права социалистического государства"), "ибо только в высшей фазе коммунизма люди научатся работать без надсмотрщиков и без норм права"[444].
Под "социалистическим правом" как "орудием политики пролетариата"[445] Пашуканис теперь в духе советского легизма фактически имеет в виду систему "норм права", устанавливаемых органами диктатуры пролетариата. Показательно в этой связи настойчивое акцентирование Пашуканисом внимания именно на нормах права (что ранее он квалифицировал как проявление буржуазного нормативизма), подчеркивание им в новых условиях "необходимости нормы права и аппарата принуждения, без которых право ничто"[446]. Характерно и то, что "социалистическое право" Пашуканис понимал как "право социалистического государства". Говоря при этом об усилении государственной власти, под "государством" он прежде всего имел в виду аппарат власти и принуждения. "Социалистическое общество, — отмечал он, — организовано как общество государственное"[447]. И чтобы выдать все это за достижение диктатуры пролетариата, он голословно утверждал, будто "деятельность самого государственного аппарата есть в то же время и общественная деятельность"[448].
Эти и сходные утверждения свидетельствуют о том, что в выдвинутой Пашуканисом концепции "социалистического права" по существу предвосхищались основные положения той легистской, властно-нормативной (или т. и. "узконормативной") концепции права, которую несколько позже взяли на вооружение, по-своему модифицировали и навязали всем Вышинский и его окружение.
Идеи признания и защиты "системы советского социалистического права", "социалистического правопорядка" и т. д. развивались и в последующих публикациях Пашуканиса (вплоть до его ареста и казни в 1937 г.)[449].
В духе времени "учение т. Сталина о всемерном укреплении государственной власти" он восхваляет как "одно из величайших достижений марксистско-ленинской теории", служащее "важнейшим теоретическим введением к новой советской Конституции" и дающее "конкретный ответ о путях движения к высшей фазе коммунизма"[450].
В связи с декларативными положениями сталинской конституции 1936 г. он говорил о "принципе верховенства закона", о потребности в "общих нормах закона" и т. и., одновременно (с опорой на Ленина) отвергая объективно необходимые условия и предпосылки такого верховенства закона — разделение властей, отделение власти законодательной от исполнительной и т. д.
Да и сами понятия "закон", "нормы закона", "социалистическая законность" в трактовке Пашуканиса лишены своего правового смысла и представлены лишь как политические средства выражения и реализации директив правящей большевистской партии, которая, по его словам, "никогда не делала фетиша из незыблемости закона"[451]. Пашуканис прямо и откровенно отмечает, что ядро закона — это "руководящие указания партии"[452].
Вслед за Пашуканисом сходные представления о "социалистическом праве" были развиты и в статье его сторонника М. Доценко. "Исходными теоретическими положениями для теории советского социалистического права, — утверждал он, — являются работы классиков марксизма, особенно работы Ленина и Сталина"[453]. Согласно новой версии (Пашуканиса и Доценко), советское право с первых дней пролетарской революции было социалистическим правом по его целям, задачам, направлению. "С победой социализма в городе и деревне, — продолжает Доценко эту новую легенду, — советское право превращается в социалистическое не только по своему направлению, задачам и целям, не только потому, что оно оформляет захват, развитие и укрепление хозяйственных высот и исходит из пролетарского государства, но и потому, что оно является выражением победившей социалистической экономики, орудием ее закрепления и формой регулирования социалистического общества по пути его развития к полному коммунизму. Это есть высший этап развития социалистического права, и это право будет крепнуть и развиваться, пока не будет завершен переход ко второй фазе коммунизма, где отомрут и право и государство"[454].
В контексте нового подхода Пашуканис и Доценко стали выдавать буржуазное "равное право", которое применительно к социализму предсказывали Маркс и Ленин, уже за "социалистическое право". При этом они, среди прочего, обходили деликатный вопрос: почему же классики допустили такой непростительный "промах", назвав социалистическое право буржуазным. Вместо этого Пашуканис и Доценко обрушились с критикой на всех тех авторов (особенно — на Стучку), кто до них не сумел в положениях классиков о буржуазном "равном праве" усмотреть право социалистическое и иначе толковал несостоявшееся предсказание, ставшее загадкой сфинкса для всей марксистско-ленинской теории права.
Концепция "социалистического права" была в условиях победы социализма (на путях насильственной коллективизации, ликвидации кулачества и вообще "капиталистических элементов" в городе и деревне и, в конечном счете, социализации всех средств производства в стране) естественным продолжением представлений о наличии какого-то небуржуазного (пролетарского, советского) права. Ликвидация нэпа, а следовательно, и допущенного при нэпе урезанного частного сектора и соответствующего буржуазного права означала, что советское право вместе с буржуазным правом нэповского периода (т. е. единственным действительным правом за советское время) "очищается" от всякого права вообще и оказывается лишь совокупностью принудительно-приказных установлений и норм диктатуры пролетариата, "ядро" которых состоит из партийных директив. Других норм при победившем социализме не было и, как показал последующий исторический опыт, не может быть.
Социализм (да и вообще вся эпоха диктатуры пролетариата, за исключением нэпа с урезанным буржуазным правом) оказывался строем без права — вопреки доктринальному представлению об "отмирании" права (вместе с "полугосударством" диктатуры пролетариата) при полном коммунизме. И хотя этот полный коммунизм все более удалялся, другой будущности и других ориентиров развития у социализма (согласно доктрине и тогдашним представлениям) не было и в тех социально-исторических условиях не могло быть. Оставалось лишь по аналогии с трактовкой диктатуры пролетариата в качестве "социалистического государства" трактовать нормативные установления диктатуры пролетариата как "социалистическое право".
Доктринальное представление о буржуазном "равном праве" при социализме, хотя и подразумевало совсем другое, но как бесспорно авторитетное положение идеологически подтверждало и легитимировало допущение и признание в тех условиях правового значения и характера "социалистического права", поскольку отрицание этого означало бы ошибочность доктринального предсказания о наличии хоть какого-то права при социализме.
Самым ортодоксальным и вместе с тем наиболее компетентным приверженцем доктринального положения о буржуазном "равном праве" на первой фазе коммунизма в истории марксистско-ленинского учения о праве был Е.Б. Пашуканис. И именно поэтому эволюция его правопонимания представляет интерес не только для; характеристики его собственных взглядов, но и для понимания самой доктрины в процессе ее практической реализации в условиях диктатуры пролетариата и исторически сложившегося реального социализма.
Мы уже видели, что эволюция позиции Пашуканиса во многом носила конъюнктурный, приспособленческий характер. Здесь уместно отметить и другой аспект: оставаясь ортодоксальным марксистом и защитником доктрины, он был "обречен" на такую эволюцию в силу нетождественности доктрины и практики и вместе с тем необходимости интерпретировать доктрину как предвидение практики, а практику — как реализацию доктрины.
Внутренняя суть, цель и ориентиры доктрины — отрицание и преодоление вместе с частной собственностью действительного буржуазного права после пролетарской революции и переход в режиме диктатуры пролетариата к полному коммунизму (от буржуазного формального правового равенства к т. н. "фактическому равенству" с распределением продуктов личного потребления "по потребностям"). И следует признать, что такой доктринальный стержень пронизывает всю внешне пеструю мозаику эволюции подходов Пашуканиса к праву. В метаморфозе его взглядов есть нечто внутренне общее и принципиально единое — максимально возможное (с учетом соотношения доктрины с реалиями послереволюционной практики) фактическое отрицание буржуазного права (т. е. единственного действительного права в тех социально-исторических условиях) для всей эпохи перехода от капитализма к коммунизму.
Суть дела и ортодоксальная верность Пашуканиса (да и многих других марксистских идеологов права) не во внешней словесной подгонке концепций "особого" "советского права", "социалистического права" и т. д. под терминологию доктрины (хотя идеологически и это было важно), а в том, что во всех этих "особых" концепциях под оболочкой словесно признаваемого нового, особого "права" по существу, фактически имелось в виду объективно нечто неправовое, а, следовательно, настоящее антибуржуазное, пролетарско-диктаторское, социалистическое и прокоммунистическое, подлинно марксистсколенинское отношение к праву.
Все это характерно и для выдвинутой Пашуканисом концепции "социалистического права". Хотя она расходится и с доктриной (с постулатом о буржуазном "равном праве" при социализме и т. д.), и с практикой победившего социализма (отсутствие буржуазного, а вместе с ним и всякого настоящего права), однако своим фактическим отрицанием права и трактовкой в качестве "социалистического права" неправовых норм партийно-политической власти при диктатуре пролетариата данная концепция наилучшим образом (при сложившихся условиях) выражает и учитывает внутренние требования и доктрины, и практики в их глубинной несовместимости с подлинным правом, с принципом формально-правового (не "фактического") равенства.
На эти внутренние потребности коммунистической доктрины и послереволюционной практики так или иначе ориентировались сторонники также и других направлений марксистско-ленинского подхода к праву. Но Пашуканис глубже других понял и адекватней выразил в ходе трансформации своей позиции суть доктринального и практического отрицания права как права, совместимость доктрины и практики лишь с таким правопониманием, которое на самом деле есть правоотрицание. Он был наиболее сознательным, убежденным и последовательным отрицателем буржуазного права, а вместе с ним и всякого права. Его творчество и его вклад (как, впрочем, и других приверженцев доктрины) объективно носят негативный характер, поскольку их суть — отрицание права.
Но осмысление этого опыта отрицания права — необходимый момент в современных поисках путей к началам права и утверждению правового строя.