§ 3. Цолликонские семинары Мартина Хайдеггера

§ 3. Цолликонские семинары Мартина Хайдеггера

Экзистенциальный анализ не только развился как результат влияния фундаментальной онтологии Хайдеггера, но и осмыслялся и корректировался им самим. Этот факт обратного влияния являет важное значение для развития экзистенциально-феноменологической традиции.

Начиная с 1959 г. Хайдеггер совместно с Медардом Боссом проводит Цолликонские семинары. Начались они с лекции философа в аудитории всемирно известной психиатрической клиники Университета Цюриха Бургхольцли, а впоследствии были перенесены в дом Босса в Цолликоне. Два-три раза в семестр приблизительно в течение двух недель Хайдеггер гостил у него с частными визитами. В это время и проводились семинары: вечером, дважды в неделю по три часа. Первыми слушателями были студенты и коллеги самого Босса, которых сначала набиралось около 50–70 человек. Закончились они лишь в 1970 г., когда постаревший философ уже не мог выдерживать их напряженный график.

Протоколы Цолликонских семинаров весьма и весьма любопытны, поскольку большинству исследователей, занимающихся философией, Хайдеггер знаком как автор «Бытия и времени» и других печатных работ. В семинарах он представляет нам свой взгляд на феномены, ранее не охваченные его экзистенциальной аналитикой, те, осмысление которых требовала аудитория врачей и психологов. Это и психоанализ Фрейда, и статус психиатрии, и патологические феномены психики, и контакт между врачом и пациентом, а также многое другое. Поэтому в каком-то смысле Хайдеггера можно причислить к Dasein-аналитикам: Цолликонские семинары проводятся в поле уже сформировавшегося экзистенциального анализа.

Позицию философа относительно психиатрии, которую он демонстрирует на Цолликонских семинарах, а также в беседах и письмах к Боссу, можно назвать критической. Противопоставляя свою экзистенциальную аналитику современному естествознанию и, в частности, психиатрии, он тем не менее не предлагает сколько-нибудь разработанной альтернативной теории. Хайдеггер выступает как промежуточное звено между естествознанием и экзистенциальным анализом в лице Босса. Если вспомнить всем известную гегелевскую триаду «тезис – антитезис – синтез», то здесь заметна аналогичная: «психиатрия – фундаментальная онтология – Dasein-анализ».

Можно выделить три магистральных линии семинаров, значимых для настоящего исследования: 1) критика картезианства в медицине и психоанализе; 2) критика экзистенциального анализа Бинсвангера; 3) осмысление статуса и сущности патологических феноменов. Выстраивая линию от картезианской медицины через ошибочную (на его взгляд) попытку преодолеть ее ограниченность в экзистенциальной антропологии Бинсвангера, Хайдеггер пытается предложить собственную, наиболее адекватную, по его мнению, трактовку психической патологии.

Критическая позиция по отношению к естествознанию, в частности, к таковому в медицине и психиатрии, приводит философа к психоанализу. Психоанализ Фрейда, его сущность и направленность поэтому становятся одной из тем его бесед с Боссом, а также вопросом, которого он касается на Цолликонских семинарах. Необходимо отметить, что Хайдеггер лично знаком с Фрейдом не был, но при этом относился к психоанализу крайне негативно, считал его в корне неверным подходом. Босс впоследствии вспоминал: «Даже до нашей первой встречи я слышал о глубоком отвращении Хайдеггера ко всей современной научной психологии. ‹…› Во время прочтения теоретических, „метапсихологических“ работ Хайдеггер, не переставая, качал головой. Он никак не хотел признать, что такой умный и талантливый человек, как Фрейд, мог вынести такие надуманные, антигуманные, несомненно нелепые и совершенно необоснованные суждения о человеке разумном. Он буквально захворал от этого чтения»[1305].

Психоанализ Фрейда мыслитель считал полной противоположностью своей экзистенциальной аналитики, видя основную угрозу в том, что «психология, которая давно превратилась в психоанализ, в Швейцарии и других странах занимает место философии (если не религии)»[1306]. По его мнению, онтологической базой психоанализа, задающей его идеал научности, стала философия Декарта, а затем физика Галилея и Ньютона. Прямым предшественником психоаналитической теории Фрейда является при этом, на взгляд Хайдеггера, неокантианство. Очерчивая основную направленность психоанализа, он указывает: «Метапсихология Фрейда – это применение неокантианской философии к человеку. С одной стороны, он основан на естественных науках, с другой стороны, на кантианской теории объективности»[1307].

Хайдеггер противопоставляет экзистенциальную аналитику психоанализу Фрейда, касаясь и понятия «анализ». Он отмечает, что Фрейд употребляет понятие анализа в естественнонаучном смысле как расчленение, нахождение истоков и оснований симптома. Психическое при этом понимается по аналогии с физическим. Именно поэтому в психоанализе Фрейда реальным признается лишь то, что можно объяснить в терминах психологии, расстройства, любых причинных связей. В противоположность Фрейду, мыслитель, следуя за Кантом, понимает анализ не как расщепление и разделение, а как возвращение к единству онтологической возможности бытия сущего.

Касаясь концепта бессознательной причинности и осознания бессознательного, Хайдеггер отмечает, что сам термин «понимание» может использоваться только по отношению к контекстуальной связи между мотивами. При этом мотив выступает как основа действий, основа не как рациональная причина, а как «из-за чего» и означает «почему». «Бессознательное, – говорит он, – не может быть „почему“, поскольку такое „почему“ предполагает осознанность. Поэтому бессознательное не может быть понято»[1308]. В том же духе философ критикует и другие понятия психоанализа – инстинкт, вытеснение и т. д. Касается он и феноменов психоаналитической практики, например, феномена переноса.

Критикуя теорию Фрейда, Хайдеггер постоянно обращается к некоему первичному слою онтологически возможного, к слою уже существующих отношений к миру. Признавая наличие психоаналитических феноменов, он просто дает им собственное объяснение, которое, рискну утверждать, в определенной мере сходно с психоаналитическим. Точнее, сходством обладают не сами теории, а схемы лежащие в их основе. Клиницисту оставалось только заменить бессознательные силы на потенциальные возможности Dasein, при необходимости под ликом «сужения открытости» оставив даже концепт подавления. Неудивительно, что на основании таких утверждений Босс приходит к выводу о том, что неверной является лишь теория Фрейда, но не его практика, и строит синтетическую психоаналитически-Dasein-аналитическую теорию.

Закономерно, что, подвергнув критике фрейдовскую концепцию человека и метод психоанализа, необходимо предложить альтернативу. На тот момент одной из таких альтернатив, как уже указывалось, являлся экзистенциальный анализ Бинсвангера. Казалось бы, он должен был всячески одобряться Хайдеггером, но все было наоборот. Он крайне резко относился к этому проекту, и в этом плане беседы с Боссом являются чрезвычайно продуктивным материалом для установления основных пунктов расхождения Хайдеггера с Бинсвангером.

Отмечая различия между собственной Dasein-аналитикой и экзистенциальным анализом, философ указывает: «Из фундаментально-онтологической аналитики Dasein „психиатрический Dasein-анализ“ [Бинсвангер] взял основной концепт „Бытия и времени“ бытие-в-мире и сделал его единственным основанием своей науки»[1309]. Между тем, бытие-в-мире, на его взгляд, является не единственной и исключительной структурой фундаментальной онтологии, но лишь тем концептом, который необходимо обозначить в самом ее начале.

По мнению Хайдеггера, Бинсвангер полностью исключает из своего экзистенциального анализа уровень фундаментальной онтологии, он забывает о том, что бытие в отрыве от сущего не существует. Тот анализ, который опускает эти отношения, как подчеркивает философ, не является анализом Dasein: «Психиатрический „Dasein-анализ“ имеет дело с урезанным Dasein, из которого изъято и уничтожено его основание»[1310].

Устранение фундаментальной онтологии из экзистенциального анализа, по мнению Хайдеггера, является выражением ошибочного понимания отношений между самой фундаментальной онтологией и онтологией региональной, имеющейся у каждой науки, в том числе и у психиатрии. Первая является не просто общей базой для второй: фундаментальная онтология присутствует в пределах любой онтологии, и отказ от нее невозможен. «Ни одна из них [региональных онтологий], – отмечает он, – не может быть лишена оснований, и менее всего региональная онтология психиатрии как исследование, затрагивающее область человеческой сущности»[1311].

Следствием указанного упущения является неадекватное толкование бытия-в-мире и трансценденции, в частности, – их отождествление. Эти понятия кладутся в основу всей системы, и Dasein начинает пониматься синонимично понятию субъекта в соответствии с антропологическим представлением о человеке. В случае таких натяжек можно с легкостью добиться упразднения субъект-объектной оппозиции и введения более обширного и продуктивного понятия субъективности субъекта. «Каково значение „рецепции Бытия и времени“ для психиатрии? – вопрошает Хайдеггер, – [Бинсвангер видит] здесь (в „Бытии и времени“) реальную выгоду: основание для „разрешения наукой проблемы субъективности“»[1312]. Но, продолжает он, истинная фундаментальная онтология в его собственной трактовке не предполагает противопоставления понятий субъекта и объекта и поэтому не констатирует никакой оппозиции, которую необходимо преодолеть. В рамках «Бытия и времени», как он считает, нет никакой проблемы субъективности, бытие-в-мире не является свойством субъективности, поскольку является прежде всего специфически человеческим способом существования.

Еще одним пунктом экзистенциального анализа, как было отмечено, является утверждение о том, что психиатрический экзистенциальный анализ может приоткрыть завесу над структурой Dasein. Развивая критику Хайдеггера, можно с уверенностью утверждать, что такое невозможно, поскольку никакого перехода между онтологическим и онтическим просто не существует, они теснейшим образом связаны. По той же причине невозможен и переход или переходная сфера между конкретной наукой и фундаментальной онтологией. «Утверждение Бинсвангера о „связке (Weg) между аналитикой Dasein и специфической предметной областью психиатрии“, – отмечает мыслитель, – могло возникнуть только вследствие неверного понимания. Оно исходит из представления о том, что онтология располагается высоко, например, как солнце, а конкретная предметная область внизу. Поэтому он постоянно мечется вверх-вниз между двумя областями. Однако в действительности нет высшей и низшей области, потому что они никак не отделены друг от друга»[1313].

Как считает Хайдеггер, онтология не может устанавливать принципы для Dasein-аналитического исследования в психиатрии, эти принципы и есть его содержание. Они совместно определяют исследование расстройства у конкретного человека. Конкретная наука, как и фундаментальная онтология, по его мнению, способна увидеть онтологические структуры, но не может понять их. Поэтому поставленные в экзистенциальном анализе Бинсвангера задачи (а конкретнее – исследование модификаций Dasein) исходя из таких представлений недостижимы.

На основании такой критики и полученных в процессе Цолликонских семинаров познаний Хайдеггер предлагает собственное осмысление феноменов патологии.

Разбирая понятия болезни и здоровья, философ отмечает, что медицина основывается на понятии отрицания, понимая его как нехватку и отсутствие. Он говорит: «Врач спрашивает того, кто к нему приходит: „Что с вами не так?“[1314]. Больной не здоров. Это бытие-здоровым (Gesundsein), это хорошее самочувствие, это ощущение того, что с тобой все в порядке, не просто отсутствует, оно разрушено. Болезнь не является чистым отрицанием психосоматического состояния здоровья. Болезнь – это феномен лишения. Каждое лишение подразумевает сущностную принадлежность чему-то, что испытывает в чем-то недостаток, в чем-то нуждается»[1315].

Отсутствие и недостаток всегда отсылают к тому, чего недостает больному, поэтому, обращаясь к болезни, врачи, как считает Хайдеггер, имеют дело и со здоровьем, особенно в смысле его нехватки и необходимости восстановления. Подобно тени, которая является недостатком освещения, а не его отсутствием, болезнь – это недостаток здоровья. «Таким образом, бытие нездоровым, болезненное бытие является модусом существования в лишении. Поэтому нельзя, соответственно, схватить сущность болезни без четкого определения бытия здоровым»[1316], – говорит он.

Как известно, одной из центральных проблем психопатологии является проблема продуктивных симптомов[1317] психического расстройства – бреда и галлюцинаций, – поэтому неудивительно, что к этой проблематике обращается и Хайдеггер. Он обсуждает с Боссом случай больного-шизофреника, простого рабочего фабрики, который всю жизнь считает себя гомосексуалистом. Через несколько дней после отъезда своего друга, проснувшись ночью, этот человек видит на противоположной стене своей комнаты восходящее солнце, а он как бы лежит под солнцем. Феноменологию этой галлюцинации мыслитель и пытается представить.

Он отмечает, что при осмыслении сущности и причин галлюцинаций нельзя отталкиваться от различия реального и нереального, нужно начать с исследования характера отношений к миру, в которые вовлечен больной в данное время. Для психиатров, подчеркивает Хайдеггер, важно знать, что существуют разнообразные способы присутствия, разные способы открытости Dasein миру: кроме модуса присутствия как физически воспринимаемого и актуального существует модус присутствия представляемых вещей физически не воспринимаемым способом или модус сохранения того, что произошло в определенное время, или модус присутствия чего-то, что галлюцинируется и не может быть изменено и т. д.[1318].

Галлюцинирующий человек может лишь наблюдать свой мир как физически видимый, как непосредственное бытие-присутствие (Anwesendsein). Он не способен понять различия между тем, что присутствует, и тем, что отсутствует, а потому не может свободно существовать в мире. Как следствие, больной ощущает отъезд друга только как навязчивое присутствие чего-либо, в данном случае солнца, но пережить отсутствия друга не способен. Существование в этом случае раскрывается не в отсутствии, а лишь в присутствии.

Таким образом, экзистенциальный анализ и сформировался под влиянием идей Хайдеггера (например, в работах Бинсвангера и его последователей), и был им же самим скорректирован (на заседаниях Цолликонских семинаров). Примечательно, что основной мишенью критики в последнем случае философ избирает именно метаонтику экзистенциального анализа, что доказывает его своеобразие по сравнению с фундаментальной онтологией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.