СУЩНОСТЬ ЭГОИЗМА «Вильгельм Мейстер» Гете

СУЩНОСТЬ ЭГОИЗМА

«Вильгельм Мейстер» Гете

Берлин, 25 ноября 1909

Где-то когда-то было основано некое общество. В его программе значилось: «Упразднение эгоизма», и это значит, что на членов общества возлагалась обязанность воспитывать в себе самоотверженность, свободу от всяческого эгоизма. Как и во всяком другом обществе, избрали председателя, и было решено начать пропаганду в мире основного положения общества. В этом обществе на все лады повторяли, что никто из членов нигде, а особенно в самом обществе, не должен иметь ни малейшего эгоистического желания, а уж если оно или нечто ему подобное возникнет, то должно немедленно предаваться гласности.

Теперь это общество, несомненно, имело весьма достойную программу и очень гуманную цель. Но в то же время нельзя было сказать, чтобы его члены стремились осуществить в отношении себя самих главный пункт программы. Они не старались выяснять, каковы неэгоистические желания человека. Довольно часто в обществе происходило следующее. Один из членов говорит: «Да, мне хотелось бы того или иного. Общество мне может это предоставить. Но если я пойду к председателю, то выскажу эгоистическое желание. Но это невозможно, поскольку полностью противоречит программе общества». Тогда другой говорит: «Все очень просто: я пойду вместо тебя. Поскольку я буду представлять твое желание, оно станет совершенно неэгоистичным. Но имей в виду! Мне тоже кое-чего хочется. Правда, это тоже совершенно эгоистичное желание. В нашем обществе, согласно основному пункту программы, выражать его нельзя». Тогда первый предлагает: «Если ты для меня будешь настолько неэгоистичным, то я для тебя тоже кое-что сделаю. Я пойду к председателю и попрошу то, чего ты хочешь!» Так они и делали. Сначала к председателю шел один, а часа через два другой. Оба высказывали совершенно неэгоистичные желания. Но это случилось не один раз, а стало в обществе делом привычным. И очень редко исполнялось нечто эгоистичное, какое-либо эгоистичное желание, ибо каждый всегда самым что ни на есть бескорыстным образом просил за другого.

Я сказал, что «где-то и когда-то» было такое общество. Разумеется, я описал чисто гипотетическое общество. Но кто хоть немного знает жизнь, тот, возможно, признает: что-то от этого общества есть всегда и всюду. Все вышеизложенное следовало сказать лишь для того, чтобы отметить, что слово «эгоизм» — одно из тех слов, которые в самом прямом смысле могут стать «программными», если их пускают в оборот не в непосредственном, неприкрытом виде, а под маской, под личиной и благодаря этому в определенной степени могут вводить в заблуждение.

Сегодня мы займемся программным словом «эгоизм», а также его ставшей с давних пор общепринятой противоположностью — альтруизмом, самоотверженностью. Мы займемся ими не как ходячими выражениями, но попытаемся немного проникнуть в сущность эгоизма. При рассмотрении подобных вещей с точки зрения духовной науки речь всегда идет не столько о том, какие симпатии или антипатии может вызвать то или иное свойство, как можно отнестись к ним согласно тому или иному уже имеющемуся человеческому суждению, сколько о том, чтобы показать, как возникает в человеческой душе или в иной сфере реальности и в каких границах действует то, к чему относится соответствующее слово; а если то или иное свойство следует преодолеть, то в какой мере это может быть сделано силами человека или иных существ.

По своему буквальному значению слово «эгоизм» предполагает то человеческое свойство, в силу которого человек имеет в виду интересы, способствующие возвышению его собственной личности, тогда как его прямая противоположность, альтруизм, указывает на то человеческое свойство, которое имеет целью ставить человеческие способности на службу другим, всему миру. Даже если не входить в подробности, а ограничиться значением слов, совсем простой анализ может показать нам, что дело здесь стоит на крайне зыбкой почве. Допустим, кто-то проявил себя с той или иной стороны в качестве благодетеля. Вполне возможно, что его благодеяния вызваны только эгоизмом, может быть, мелочными эгоистическими качествами, возможно, тщеславием или чем-то подобным. Если без обиняков назвать его эгоистом, то это еще отнюдь не окончательный приговор в отношении его характера. Даже если человек, обладающий исключительно благородными качествами, ищет только самоудовлетворения и находит его наилучшим для себя образом, служа интересам других, то с таким «эгоистом» можно, пожалуй, и мириться. Это кажется игрой слов, но это не так, поскольку эта игра пронизывает всю нашу жизнь и бытие и проявляется всюду, во всех сферах бытия.

Для всего, что есть в человеке, мы можем подыскать в остальном мире по меньшей мере какую-то аналогию, нечто вроде сравнения. На ту аналогию, которую мы можем найти в мире для этого исключительного свойства человеческой природы, указывает изречение Шиллера:

Ты наивысшего ищешь?

Учись у растений.

Пусть разум

Даст овладеть тебе тем,

Что им природой дано.

В этом изречении Шиллер ставит человеку в пример бытие растения и советует ему переделать свой характер на благородный лад растения, хотя то и стоит на более низкой ступени. И великий немецкий мистик Ангел Силезский говорит примерно то же самое:

Не спрашивает роза, расцветая,

Нужна ли красота кому такая.

Она цветет, а для чего — не знает,

Вниманья на себя не обращая.

И тут мы видим бытие растения. Растение принимает в себя все необходимое для своего роста, не спрашивая «почему» и «зачем»; оно цветет, потому что цветет, и не заботится о том, для чего существует. Но, принимая в себя жизненные силы, беря из мира все, в чем нуждается, как раз благодаря этому оно становится для окружающего мира, в том числе и для человека, тем, что оно и есть. Оно становится наиболее полезным творением, если принадлежит именно к той области растительного мира, которая может служить жизни высших существ. И если мы еще раз повторим слова, которые довольно часто говорили, они не прозвучат банально:

Чем прекрасней становится роза,

Тем прекрасней становится сад.

Чем прекраснее роза, тем лучше она украшает сад. Мы можем связать это со словом «эгоизм», сказав: чем прекраснее и великолепнее в своем эгоистическом желании становится роза, тем более прекрасным благодаря ей становится сад. Можно ли распространять и на человека то, что таким образом выражается в более низком отделе природы? Нам нет необходимости делать это, ибо многие сделали это уже до нас, а лучше всех — Гете. Желая показать, что такое человек в собственном смысле слова, в чем проявляются преимущественно его достоинство и все содержание его бытия, он сказал: «Если здоровая природа человека действует как одно целое, если он сознает себя в мире как в великом, прекрасном, достойном и значимом целом, если чувство гармонии вызывает в нем ничем не ограниченный абсолютный восторг, тогда вселенная, если бы она могла ощущать себя самое, возликовала бы, увидев, что достигла своей цели, и восхитилась бы вершиной своего становления и бытия». А в своей великолепной книге о Винкельмане Гете повторил и дополнил вышесказанное следующим: «Человек, будучи поставлен на вершину Природы, смотрит на себя вновь как на целую Природу, которая еще раз достигла в себе венца творения. Он достигает этого, пронизывая себя всеми совершенствами и добродетелями, вызывая в себе меру, порядок, гармонию и смысл и поднимаясь, наконец, до создания произведений искусства».

Однако весь строй мыслей Гете говорит о том, что искусство упоминается здесь лишь в качестве частного случая, а имеется в виду следующее: когда человек поставлен на вершину природы, он собирает все, что может в нем выразить мир, и в завершение являет из самого себя миру его отражение; и природа возликовала бы, если бы могла ощутить и воспринять свое отражение в душе человека! Это означает: все, что окружает нас в мировом бытии, что является внешней природой и внешним духом, концентрируется в человеке и, достигая вершины, становится в этом единичном человеке, в этой человеческой индивидуальности, в данном человеческом эго настолько прекрасным, настолько истинным, настолько совершенным, насколько это возможно. Поэтому человек тем лучше выполнит задачу свого бытия, чем больше извлечет из окружающего мира и сделает свое Я, свое эго настолько содержательным, насколько это возможно. Тогда он овладевает всем, что есть в мире и что в нем самом может стать цветом и даже плодом бытия.

В основе такого воззрения лежит мысль о том, что человек должен непрестанно стремиться на деле вбирать в себя весь мир, чтобы стать своего рода цветом и вершиной остального бытия. При желании можно назвать это «эгоизмом». Тогда можно сказать: назначение человеческого эго — быть инструментом проявления для того, что иначе пребывало бы вечно скрытым в природе и что может выразить себя лишь благодаря своей концентрации в человеческом духе. Можно сказать, в соответствии со своей сущностью человек вмещает в своем Я все окружающее его бытие. Но — и также в соответствии со своей природой, своей сущностью — человек может заблуждаться, ошибаться в отношении того универсального закона, который из низших царств внешнего мира возводит к высшему, к величайшему. Это связано с тем, что мы называем человеческой свободой. Человек никогда не стал бы свободным, если бы не обладал способностью односторонне злоупотреблять некоторыми из своих сил, которые, с одной стороны, ведут к высшему бытию, а с другой — искажают бытие, иногда даже превращая его в карикатуру. Это можно понять с помощью простого сравнения. Вернемся к растению.

Об эгоизме у растений в общем не может быть и речи. Мы сказали о так называемом эгоизме растений лишь для того, чтобы объяснить закон эгоизма во всем мире. Но ни о каком эгоизме у растений мы не говорим. Рассматривая растительное бытие не с материалистической точки зрения, а с духовной, можно увидеть, что растение определенным образом вообще застраховано от эгоизма. Задача растения — украшать себя настолько, насколько это возможно. И оно не спрашивает себя о том, кому служит эта красота. Но когда растение собирает в себе все свое бытие, когда оно поднимает собственное существо до его высшего выражения, для него настает момент, когда оно должно отдать это собственное существо. В этом — собственный смысл растительного бытия. Очень хорошо сказал об этом Гете в «Максимах и рефлексиях»: «В цветах закон растения проявляется в наибольшей степени, и роза, конечно, царит надо всеми… Плод не может быть прекрасным, ибо здесь закон растения возвращается в себе к своему началу (в чистый закон)». Стало быть, Гете считал, что когда растение цветет, оно выражает свой закон наиболее явно. Но, зацветая, оно уже должно быть готово отдать свою красоту в пользу оплодотворения, ибо его задача — жертвовать своей самостью в пользу завязи плода, своего наследника. Поэтому и впрямь есть что-то возвышенное в том, что в момент, когда растение готово выразить свое Я, ему приходится жертвовать собой. Таким образом, в этом низшем царстве природный эгоизм, возрастая до некоторого предела, уничтожает себя, приносит себя в жертву, чтобы произвести нечто новое. Высшая степень развития растения, то, что можно назвать индивидуальностью, самостью растения, что достигает в цветке высшей красоты, начинает увядать в тот момент, когда появляется семя нового растения.

Теперь еще раз спросим себя: есть ли что-либо подобное среди людей? И действительно, рассматривая природу и духовную жизнь в соответствии именно с духом, мы найдем, что нечто подобное есть и у человека. Человек призван не только воспроизводить себя, т. е. продолжать жизнь рода, но подниматься над нею, развивать в себе индивидуальную жизнь. Эгоизм человека в его истинном смысле мы поймем верно, представив себе сущность человека такой, какой мы видели ее в последних докладах.

Духовная наука не ограничивает рассмотрение человека только физическим телом, которое у него однородно со всей материальной природой, но говорит, что высший член человеческого существа — прежде всего эфирное, или жизненное тело, которое у него однородно со всей жизнью; с животным царством человека объединяет носитель радости и страдания, удовольствия и боли, который мы называем астральным телом, или телом сознания; и мы говорим о том, что в этих трех членах человека живет его собственное сущностное ядро — Я. Это Я надо рассматривать еще и как носителя эгоизма — и правомерного, и неправомерного. И все развитие человека состоит в том, что, действуя из своего Я, он преобразует три других члена своего существа. На низшей ступени его жизни Я является рабом трех низших членов: физического тела, эфирного тела и тела астрального. Об астральном теле мы можем сказать: человек на низшей ступени своего бытия следует всем влечениям, желаниям и страстям. Но чем выше он поднимается в своем развитии, тем больше он облагораживает свое астральное тело, т. е. преобразует то, рабом чего он является, в то, над чем достигает господства его высшая природа, его Я, достигая все большего господства над остальными членами человеческого существа и облагораживая их. В предыдущих докладах уже говорилось, что человек находится прямо посреди потока этого развития и идет навстречу грядущему, когда Я будет достигать все большего господства над тремя членами человеческой природы. Ибо человек, преобразуя астральное тело, вырабатывает в нем то, что мы называем «духовной самостью» или, используя выражение восточной философии, «манасом». Астральное тело современного человека преобразовано в манас лишь отчасти. В будущем человек сможет преобразовать и свое эфирное тело; эта преобразованная часть эфирного тела называется «жизненным духом» или, используя выражение восточной философии, «буддхи». А когда человек достигает господства над процессами своего физического тела, мы называем эту преобразованную часть физического тела «атманом», или «духовным человеком». Так мы смотрим на будущее, которое сегодня лишь начинается, когда человек сознательно, из своего Я, будет управлять всей своей деятельностью.

Но то, над чем человек сознательно будет господствовать в будущем, подготавливалось в человеческой природе в течение долгого времени. И Я определенным образом уже подсознательно или бессознательно работало над тремя членами человеческой природы. Уже в седой древности Я преобразовало ту часть астрального тела, которую мы называем «телом ощущений», в душу ощущающую, а часть эфирного тела была преобразована в то, что мы в предшествующих докладах назвали душой рассудочной, или душой характера; и, наконец, ту часть физического тела, которая была преобразована для служения Я, мы назвали душой сознательной. Таким образом, в качестве внутренней сущности человеческой природы мы выделяем три члена человеческого существа: душу ощущающую, которая, в сущности, коренится в теле ощущений; душу рассудочную, или душу характера, которая коренится в эфирном теле, и душу сознательную, которая коренится в теле физическом. Внутренняя сущность человека интересует нас сегодня прежде всего с точки зрения отношения тела ощущений к душе ощущающей.

Наблюдая развитие человека с момента рождения и видя, как из темной почвы его телесности постепенно развиваются способности, мы можем сказать: здесь к дневному свету пробивается душа ощущающая. Ведь тело ощущений человек получил уже готовым из окружающего мира. Нам станет это понятно, если мы вспомним слова Гете: «Глаз создан светом и для света». Если мы возьмем какой-нибудь орган чувств, посредством которого человек осознает физический внешний мир, то будет верно не только односторонне вывернутое наизнанку положение Шопенгауэра, что свет не может быть воспринят без органа зрения, но в равной степени и обратное положение: не будь света, не было бы и органа зрения. В течение бесконечно длительных промежутков времени, говорит Гете, свет, распространяясь повсюду, работал над организмом, вырабатывая из аморфной основы тот орган, который сегодня воспринимает свет. Глаз возник благодаря свету в свете и для света. Глядя на окружающий мир, мы видим в нем силы, которые выработали в человеке способность осознать его. Так, все тело ощущений, все его устройство, благодаря которому мы вступаем в отношения с окружающим миром, выработаны из живых сил этого мира. Мы, люди, не принимали в этом никакого участия. Астральное тело — продукт и цвет окружающего мира. И вот в этом теле ощущений возникает душа ощущающая. Она возникает благодаря тому, что Я некоторым образом вычленяло и пластически формировало душу ощущающую из субстанции тела ощущений. Так Я живет в теле ощущений и как бы высасывает из него субстанцию для души ощущающей.

Это Я может работать двояким образом: во-первых, оно может развивать в себе те внутренние душевные свойства души ощущающей, которые соответствуют способностям и свойствам тела ощущений, находясь с ними в гармонии. Нам станет это понятно на примере воспитания. Именно воспитание дает нам самые прекрасные и практичные основоположения духовной науки.

Тело ощущений построено из окружающего мира. Над телом ощущений в качестве воспитателей работают те, кто находятся рядом с ребенком с самого начала его физического бытия. Они умеют сообщать телу ощущений то, что обучает Я душевным свойствам, созвучным свойствам тела ощущений. Но в ребенка может быть внесено и нечто противоречащее свойствам тела ощущений. Когда при воспитании ребенок проявляет живейший интерес ко всему, что видит, когда он может по-настоящему радоваться краскам и формам, умеет по-настоящему восторгаться звуком, когда он в состоянии постепенно приводить в гармонию то, что всплывает в душе ощущающей как радость и удовольствие, как участие и интерес к бытию, с тем, что слышит извне, тогда то, что идет изнутри, будет правильно отражать бытие, а то, что живет в душе, придет в гармонию с внешним миром. Тогда мы можем сказать, что человек не только живет в себе, способен не только образовать в своем теле ощущений душу ощущающую, но и выйти из себя; ибо он в состоянии не только видеть и слышать то, что дала ему видеть и слышать природа, но и выйти вовне, к увиденному и услышанному, излиться в окружающий мир, жить в том, что сообщает ему тело ощущений. Тогда имеет место гармония не только между телом ощущений и душой ощущающей, но и между окружающим миром и переживаниями души ощущающей. Тогда душа ощущающая изливается в окружающий мир; тогда человек действительно становится своего рода зеркалом универсума, своего рода микрокосмосом, малой вселенной, и чувствует себя, согласно Гете, как дома в обширном, прекрасном и великом мире.

Мы можем привести и другой пример: ребенок, выросший на необитаемом острове вдали от людей, не разовьет в себе определенных способностей: ни речи, ни мышления, ни тех благородных свойств, которые могут вспыхнуть в человеческой душе лишь при совместной жизни с людьми. Ибо эти свойства развиваются во внутреннем существе человека, в душе.

Итак, человек может развивать себя так, чтобы вновь выйти со своими свойствами из себя, создавая гармонию с окружающим миром. Но он может сделать те же свойства отвердевшими, засохшими. В человеке может зачахнуть таким образом то, что всплывает в душе ощущающей, когда он, воспринимая впечатления внешнего мира — цвет, звук и т. д., - не пробуждает в себе ответного импульса, чтобы излить эти впечатления обратно во внешний мир с наслаждением и интересом. Человек внутренне черствеет, если то, что в состоянии развить в общении с людьми, он не применяет, вступая в отношения с ними. Замыкаясь в себе, желая жить лишь в себе самом, он создает дисгармонию между собой и окружающим миром. Он возводит преграду между своей душой ощущающей и телом ощущений. Если человек, насладившись сначала плодами человеческого развития, замыкается в себе, если он не ставит на службу человечеству то, что может созреть лишь в кругу его ближних, то между ним и окружающим миром, будь то всей вселенной, если он безучастно противопоставляет себя внешнему миру, будь то человеческим миром, от которого он воспринял самые сильные интересы, возникнет пропасть. В итоге он внутренне черствеет. Побуждать человека, воодушевлять его может лишь то, что приходит к нему извне, если он не оторвался от своих корней. Человек словно отрывается от питающих его корней, если не желает изливать свою душу в окружающий мир. И чем больше человек изолируется от внешнего мира, тем больше чахнет, усыхает его душевная жизнь. Это и есть худшая сторона эгоизма, которую нам надо сейчас охарактеризовать, возникающая в силу того, что человек, работая со своим Я таким образом, создает пропасть между собой и окружающим миром.

Если эгоизм принимает такую форму, что человек не становится венцом творения внешнего мира, не питается и не оживляется внешним миром все вновь, то это приводит его к застою. Это дверь, запертая перед эгоизмом вообще. И здесь становится ясной сущность эгоизма: с одной стороны, она заключается в том, что окружающая нас вселенная действительно достигает в человеке вершины и цветения благодаря тому, что человек может вбирать в себя ее силы, а с другой — в том, что он должен сознательно совершить то, что растение делает бессознательно. В тот момент, когда растение должно проявить свою сущность, то, что стоит за растением, переводит его эгоизм в новое растение. Но человек как самосознающее существо, как носитель Я, имеет возможность создать эту гармонию в себе сам. То, что он получает извне, на известной ступени он должен отдать обратно, породить, так сказать, в своем Я высшее Я, не коснеющее в себе, но приводящее себя в гармонию со всем остальным миром.

К познанию того, что односторонне развивающийся эгоизм умерщвляет себя сам, человек может прийти, наблюдая жизнь. Обычное наблюдение жизни подтверждает это. Стоит лишь посмотреть на людей, не проявляющих ни малейшего интереса к великим законам и красоте природы, из которой образован сам человеческий организм. Насколько мучительно для тех, кто в состоянии замечать все связи, видеть людей, которые равнодушно проходят мимо того, из чего возникли их органы слуха и зрения, которые отворачиваются от истоков своего бытия и желают лишь копаться в себе. Здесь мы видим, как извращенное таким образом бытие, в свою очередь, наказывает человека. Человек, оставляющий без внимания то, чему он обязан своим существованием, высокомерно шествует по миру; в итоге он спешит от желания к желанию, не осознавая, что удовлетворения ищет в тумане неопределенности, тогда как он сам должен излить свое существо в то, из чего оно взято.

Кто, живя среди людей, говорит: «Ах, люди мне в тягость, у меня нет с ними совсем ничего общего, они только мешают мне; я слишком хорош для них!», тому следует подумать о том, что он отвергает то, из чего вырос сам. Если бы он вырос на необитаемом острове вдали от людей, для которых он считает себя слишком хорошим, он остался бы глупым и не развил тех способностей, которыми обладает. Того, чем он так гордится, не было бы без тех людей, с которыми он не желает иметь ничего общего. Ему следует понять, что он отделяет свой внутренний мир от окружающих исключительно по собственному произволу, а тем, что восстает в нем против мира, он обязан именно ему. Когда человек восстает против природного и человеческого бытия, в нем не только отмирает интерес к бытию природы и человека, но и увядают его жизненные силы, и он влачит пустое и жалкое существование. Тому, кто предается мировой скорби, ни к чему не проявляя интереса, следует спросить себя: «В чем причина моего эгоизма»? Но здесь выясняется, что во вселенной существует закон самоисправления всякого бытия. Там, где эгоизм выступает в искаженной форме, он ведет к обеднению бытия. Если человек живет, не проявляя интереса к своим ближним и остальному миру, он не только оставляет неразвитыми свои силы, которые мог бы приложить в мире и бытии вообще, но опустошает и уничтожает себя. Положительная сторона эгоизма заключается в том, что он, будучи доведен до крайности, сокрушает человека.

Применяя полученный нами из анализа сущности эгоизма закон к другим душевным способностям, мы можем, например, спросить: как человеческий эгоизм действует на душу сознательную, благодаря которой человек приходит к знанию и познанию окружающего мира? Иными словами: когда познание может стать действительно плодотворным? Познание будет по-настоящему плодотворным лишь тогда, когда приведет человека к согласию с окружающим миром. Это значит, что истинно живительными для человеческой души будут лишь те понятия и идеи, которые взяты из окружающего мира, из живого образа мира. Это познание станет живым только тогда, когда мы будем едины с миром. Поэтому всякое познание, которое исходит от души, которое прежде всего шаг за шагом ищет великие истины бытия, столь оздоровляюще действует на душу, а через нее и на физическое тело. Напротив, все, что лишает нас живой связи с миром, всякое самокопание, занятое лишь самим собой, все, что вносит разлад с остальным миром, делает нас черствыми. В связи с этим вновь следует указать на широко распространенное непонимание слов «познай самого себя», имеющих общечеловеческое значение. Только поняв, что он принадлежит всему миру, что он не ограничен своей кожей, но является частью Солнца, звезд, всех существ, живущих на Земле, что его самость лишь получила выражение в пределах его кожи, только познав свою сплетенность со всем миром, человек сможет применять изречение «познай самого себя». Тогда самопознание станет познанием мира. Но, не проникнувшись этим знанием, он не более разумен, чем палец, вообразивший, что может развивать свою отдельную самость вне организма. Отрежьте палец, и через три недели от него ничего не останется. Но реальный палец не предается иллюзии своей независимости от организма. И только человек воображает, будто может прожить, не общаясь с миром. Познание мира есть самопознание, а самопознание — познание мира. А всякое самокопание говорит лишь о том, что мы еще не освободились от самих себя.

Поэтому сегодня в определенных теософских кругах творится чудовищное безобразие, когда там заявляют: решение загадок бытия следует искать не во внешнем мире, не в пронизанных духом явлениях, а в собственной личности. «Ищите Бога в собственном сердце!» — так звучат эти наставления. «Не утруждайте себя поисками откровений мирового духа во внешнем мире, углубитесь в самих себя, там вы найдете все!» Подобные наставления оказывают людям медвежью услугу, делают их высокомерными и эгоистичными в отношении познания. Вследствие этого определенные теософские течения, утверждая, что человек может найти всю истину и всю мудрость в себе самом, делают его косным, вместо того чтобы воспитывать в нем самоотверженность и бескорыстие, освобождать от собственной самости и наводить мосты к великим загадкам бытия. Говоря: «Вам не нужны знания о мире, вы все найдете в себе!», лишь апеллируют к высокомерию и тщеславию. А к истине можно апеллировать, лишь показав, что гармония с большим миром ведет нас туда, где человек может стать более значительным в себе самом, а благодаря этому — и в мире.

Так обстоит дело и с тем, что мы называем человеческим чувством, всем содержанием души рассудочной, или души характера. Оно усиливается, если человек умеет создать гармонию между собой и внешним миром. Силы человека растут не потому, что он с утра до ночи раздумывает: «Что мне сейчас думать? что мне сейчас делать? отчего мне опять больно?» и т. д., но потому, что он открывает свое сердце красоте и величию окружающего мира, проявляет понимание и интерес ко всему, что горит в сердцах других или к тому, чего другие лишены. Подъемом чувств, развивающих понимание, живое участие в окружающем мире, мы образуем жизненные силы в мире наших собственных чувств. Здесь мы преодолеваем узкий эгоизм, поднимая и обогащая наше Я, приводя его в гармонию с окружающим миром в истинном эгоизме. Это выражается главным образом там, где принимается во внимание человеческое воление, собственно душа сознательная. Пока человек желает только для себя, пока его волевые импульсы устремлены лишь на то, что полезно ему самому, он постоянно будет чувствовать себя неудовлетворенным. Только увидев во внешнем мире отражение своего волевого решения, реализацию своего волевого импульса, он сможет сказать, что привел свое желание в гармонию с тем, что происходит в окружающем мире. Тут в действительности дело обстоит так, что наши способности и силы развиваются не тогда, когда мы желаем чего-то для себя, а когда желаем для окружающего мира, для других людей; тогда наша воля реализуется и возвращается к нам как отражение. И как свет образовал в нас орган зрения, так и наша душевная сила образуется в нас миром наших поступков, наших деяний.

Таким образом, мы видим: человек как самосознающее существо, правильно постигая свое Я, свое эго, достигает гармонии с внешним миром, пока не перерастет себя, совершив то, что мы можем назвать рождением высшего человека, как растение на низшей ступени порождает из себя новое существо, когда ему угрожает опасность засохнуть. Так следует понимать сущность эгоизма. Именно то Я, которое дает окружающему миру оплодотворить себя и на вершине своего бытия производит новое Я, созревает для того, чтобы перелиться в деяния, которые иначе выразились бы в ничего не стоящих моральных требованиях и нравственных постулатах. Ибо только познание мира зажигает волевую деятельность, которая может вновь вступить в связь с миром. Посредством всевозможных программных пунктов какого-нибудь общества невозможно достичь выполнения нравственных требований, даже если множество обществ поставят первым пунктом своих программ общечеловеческую любовь. Всякая обычная проповедь любви к ближним ничем не отличается от обращения к печке в холодной комнате: «Милая печка, твой нравственный долг — обогревать комнату!» Вы можете час за часом, день за днем обращаться к печке, но она и не подумает обогреть комнат) . Так и людям, столетиями слушающим проповеди об обязанности любить ближних, не придет в голову полюбить их. Но соедините человеческое эго со всем объемом мира, предоставьте человеку принимать участие в том, что физически проявляется в цветке, во всех красотах природы, и Вы увидите, что это участие станет основой того высшего участия, которое человек может принять в человеке. И, учась познавать человеческое существо, человеческую природу, человек, стоя лицом к лицу с другим, учится понимать его недостатки и достоинства.

Такая мудрость, рожденная из живого понимания мира, переходит в плоть и кровь, в поступки, в волю. И из этой мудрости рождается то, что называют любовью к ближнему. И так же как не стоит разглагольствовать перед печкой о ее обязанности обогревать комнату, а надо просто положить в нее дрова и зажечь огонь, так и людям надо дать дрова и огонь, который воспламенит, согреет и охватит светом их души: живое миропознание, вмещающее в себя понимание человеческой природы и гармоничное созвучие человеческого эго с остальным миром. Тогда возникнет и живая любовь к ближнему, текущая от сердца к сердцу и объединяющая людей, которая учит, что дела, которые мы совершаем только для себя, умерщвляют и опустошают нас, но что дела, полезные для других, суть отражения, возвращающие нам затраченные силы. Так, благодаря правильно понимаемому эгоизму наше Я становится богатым и способным к развитию, если мы как можно больше проявляем свою самость в самости других, если мы развиваем не только личные чувства, но и — насколько возможно — чувства, общие с другими. Так духовная наука рассматривает сущность эгоизма.

Все, кто всерьез размышлял о жизни, прежде всего проявляли глубочайший интерес к сущности того, что мы сегодня затронули. Сущность эгоизма должна была интересовать передовых людей своего времени именно тогда, когда человек уже порвал определенные связи с окружающей средой. Именно в XVIII веке человеческая индивидуальность вырвалась из окружающей среды. Одним из тех, кто занимался проблемой эгоизма, человеческого Я, был Гете. И в качестве примера из области своих размышлений о сущности эгоизма Гете оставил нам подлинно поэтическое изображение эгоизма. Это его роман «Вильгельм Мейстер».

Как «Фауст», так и роман «Годы учений Вильгельма Мейстера» и его продолжение «Годы странствий Вильгельма Мейстера» сопровождали Гете в течение всей его жизни. Уже в 70-е годы XVIII столетия Гете почувствовал внутреннюю необходимость изобразить необычную жизнь Вильгельма Мейстера как своего рода отображение собственной жизни. И в преклонном возрасте, на закате своих дней, он завершил этот роман «Годами странствий». Конечно, нас слишком далеко завело бы подробное рассмотрение «Вильгельма Мейстера». Тем не менее я еще немного займу Ваше внимание тем, как Гете решал проблему эгоизма.

В своем Вильгельме Мейстере Гете, можно сказать, изобразил довольно рафинированного эгоиста. Родом он из купеческого сословия, но достаточно эгоистичен, чтобы не продолжать, как того требовал долг, дела своего отца. Чего же он, собственно, хочет? Оказывается, он хочет как можно полнее развить свою личность, достичь в ее рамках наибольшей свободы. В нем живет смутное стремление стать своего рода совершенным человеком. И Гете, проводя Вильгельма Мейстера через различные испытания судьбы, показывает, как жизнь действует на «ту личность, чтобы поднять ее на более высокую ступень. Правда, Гете было совершенно точно известно, что Вильгельм Мейстер, пройдя через всевозможные жизненные испытания, все же не достигнет определенной цели. Поэтому он называет его в одном месте «неудачником», но одновременно выражает уверенность в том, что человек, хотя он и должен пройти через ошибки и заблуждения, благодаря определенным силам, которые, несомненно, присутствуют в мире, все же придет к определенной цели или по меньшей мере пойдет по определенному пути. В глубине души Гете всегда был уверен, что человеческая жизнь не управляется одним случаем, но, так же как и все остальное, подчиняется законам, а точнее, духовным законам. Поэтому он говорит: весь человеческий род следует рассматривать как одну огромную развивающуюся личность, достигающую господства над случайностью.

Гете хотел показать, как Вильгельм Мейстер постоянно стремится возвысить, обогатить, усовершенствовать свое эго. Но одновременно он попадает в такие условия, которым, в сущности, не хватает почвы реальной жизни. Правда, учитывая характер XVIII столетия, мы можем понять, почему Гете увел героя от реальной жизни и привел в сферу театрального искусства. Стало быть, он не должен следовать по одному реальному жизненному пути — ему следует вращаться в тех кругах, которые представляют лишь видимость, подобие жизни. Ведь само искусство в определенном отношении есть такое подобие жизни. Оно не погружено в непосредственную действительность, а возвышается над ней. Гете хорошо понимал, что тот, кто, подобно художнику, остается наедине с искусством, рискует потерять твердую почву действительности под ногами. Хорошо сказано, что хотя муза и сопровождает художника, но не ведет его по жизни. Сначала Вильгельм Мейстер полностью отдается водительству сокрытых в искусстве сил — и притом сил, особенно проявляющихся в искусстве прекрасной видимости, театральном искусстве.

Если мы представим себе жизнь Вильгельма Мейстера, то увидим, что фактически им попеременно владеют чувства неудовлетворенности и радости. Для понимания первой части «Вильгельма Мейстера», «Годов учения», особенно важны два эпизода. В актерской среде герой подвержен резкой смене неудовлетворенности и радости. Наконец, ему удается дать в некотором роде образцовое представление «Гамлета», что приносит ему определенное удовлетворение в той сфере, в которую он вовлечен. Благодаря этому он возвышает свое Я. Два эпизода, вставленные в «Годы учений Вильгельма Мейстера», очень хорошо показывают, что было у Гете на уме: сущность эгоизма.

Сначала следует эпизод с маленькой Миньоной, которую Вильгельм встречает в несколько сомнительном обществе. Ее чудесный образ некоторое время сопровождает его. Весьма примечательно, что Гете в преклонном возрасте сказал как-то канцлеру фон Мюллеру многозначительные слова о Миньоне. Приведя слова мадам де Сталь — все сказанное о Миньоне, собственно, лишь эпизод, не имеющий отношения к роману, — Гете продолжил: это действительно эпизод, и тот, кому интересен лишь внешний ход повествования, может пропустить его. Но считать историю Миньоны лишь эпизодом было бы неверно, полагал Гете, поскольку весь «Вильгельм Мейстер» написан ради этого удивительного образа. Это радикальное высказывание, которое не следует понимать буквально, прозвучало в частной беседе. Но если мы рассмотрим его внимательнее, то поймем, что Гете имел в виду. В образе этого или этой Миньоны — этот маленький персонаж не имеет даже собственного имени, поскольку «mignon» означает «любимчик», — Гете изобразил человеческое существо, которое живет до тех пор, пока в нем не возникнет зародыш хоть сколько-нибудь заметного эгоизма. Очень необычен весь душевный склад Миньоны. Вот эта девушка наивно развивается, и в ней развивается то, что можно назвать растворением во внешней жизни. Никогда в этом существе не проявлялись свойства, свидетельствующие о том, что те же самые вещи, которые другие делают только из эгоизма, делала бы из эгоизма и она; она делает их не из эгоизма, а потому, что сама такова от природы. Можно, пожалуй, сказать, что эта малышка не была бы человеком, не делай она всего этого; она еще столь наивна, что эгоизм в ней еще и не шевельнулся. В тот момент, когда в жизни Вильгельма Мейстера наступает эпизод, разрывающий его связь с Миньоной, она увядает и умирает подобно растению, которое также умирает, достигнув определенной ступени бытия. Она — такое существо, которое еще вовсе не человек, еще не Я; она с детской наивностью выражает всеобщую человечность и связь со всем окружающим миром. И умирает она подобно растению. К Миньоне можно прямо отнести слова:

Не спрашивает роза, расцветая,

Нужна ли красота кому такая.

Она цветет, а для чего — не знает,

Вниманья на себя не обращая.

Вот уж поистине: два поступка, совершенных двумя разными людьми, это совершенно разные поступки, даже если смысл их один и тот же! То, что другие совершают из эгоизма, она совершает, следуя своей природе, как нечто само собой разумеющееся. И в тот момент, когда в ее душе могло бы пробудиться что-то похожее на эгоистическое побуждение, она умирает. Это существо очаровывает нас тем, что мы видим в нем человека без Я, человека, исчезающего, как только в нем возникает уже только возможность эгоизма. А так как Гете в Вильгельме Мейстере прежде всего интересовала проблема эгоизма, то нам становятся понятными его слова: то, что Вы ищете в Вильгельме Мейстере, Вы найдете в его противообразе, в Миньоне. То, что проявляется в этом маленьком существе, умирая накануне своего бытия, — это именно то, что представляет для Вильгельма Мейстера такую трудность в развитии его Я, почему он и должен пройти полный курс обучения в школе жизни.

Затем в роман вставлена — на первый взгляд, без всякой с ним связи — часть, озаглавленная «Признания прекрасной души». Эти «Признания», как известно, почти дословно воспроизводят записки близкой знакомой Гете, Сюзанны фон Клеттенберг. В «Признаниях прекрасной души», которые включены в роман, следует видеть то, что излилось из сердца этой дамы. Именно в этих признаниях сущность эгоизма проявляется в наивысшей степени. Каким же образом? Эта прекрасная душа, Сюзанна фон Клеттенберг, поднялась к высшим ступеням человеческой жизни. Но именно эти признания, если посмотреть на человека, пребывающего в этих высших областях, показывают опасность эгоизма, оборотную сторону обогащения, наполнения Я внутренним содержанием. В «Признаниях прекрасной души» Сюзанна фон Клеттенберг рассказывает нам о собственном развитии. Сначала она рассказывает о радости, которую, как и другие люди, она испытывает от общения с окружающими, пока однажды в ее душе не пробуждается нечто, и она слышит: в тебе живет то, что приблизит тебя к Богу в тебе! Сперва эти внутренние переживания отдаляют ее от внешнего мира. Она теряет всякий интерес к окружающим. Она находит радость и блаженство, а главным образом внутреннее наслаждение в общении с тем, что она внутренне переживает, называя своим «Богом». Она полностью обращается к внутренней жизни. В сущности, эта прекрасная душа и сама ощущает, что это не более чем рафинированный эгоизм. Это зарождение духовного начала во внутреннем мире, отчуждающее человека от окружающего мира, сообщающее ему холодность и бессердечие по отношению к нему и выключающее его из мира, вначале может доставить удовлетворение, своего рода блаженство. Но блаженство это длится недолго. Ибо, испытывая отчуждение от мира, человек внутренне опустошается. Но эта прекрасная душа в то же время — душа энергичная, ищущая и, следовательно, она восходит от ступени к ступени. Она не в состоянии полностью порвать с тем, что может прийти извне, неся с собой гармонию. И вот она постоянно ищет таинственную подоплеку в символах различных религий, чтобы увидеть в них отражение того, что зародилось в ее эго в качестве образа ее Божества. Но то, что она может пережить здесь во внешних формах, по сути дела, не удовлетворяет ее. Она хочет большего. И тогда она всходит на особую ступень своей жизни. Однажды она говорит себе: Бог не посчитал человечество слишком незначительным, чтобы сойти на землю и лично воплотиться в одном человеке. И в этот момент она чувствует, что внешний мир не унижен лишь оттого, что является не самим духом, а только его выражением, а то и отпадением от него; она чувствует, что внешний мир действительно пронизан духом, что человек не имеет никакого права разрывать связи с тем, что его окружает. Затем возникает другое переживание, и она понимает: то, что свершилось в Палестине в начале нашей эры, — истина. Она участвует в этом, переживает в себе весь жизненный путь Иисуса Христа вплоть до распятия и смерти. Она переживает в человечестве Божественное и ясно описывает свои переживания: как все внешне-образное, все, что проявилось в образе чувственно, отступило; как оно стало чисто душевно-духовным переживанием, незримо-зримым, неслышно-слышимым. Она ощущает сейчас свое единство не с абстрактным Божеством, но с Божественным, которое само принадлежит к земному миру. Но она вновь в некоторой степени переживает отчуждение, не находя пути к привычным условиям жизни. Затем с ней происходит нечто такое, благодаря чему в каждом отдельном природном объекте, в каждом проявлении бытия, во всех повседневных отношениях она в состоянии усматривать проявления духовного. Она считает это какой-то высшей ступенью. И характерно для Гете, что, передав «Признания прекрасной души», он сам пришел к некоторому признанию.

Что это значило для Вильгельма Мейстера? Стало ли это для него важным воспитательным средством? Он должен был прочитать эту рукопись и благодаря этому подняться ступенью выше. Ему пришлось понять, что человек не может сам по себе в достаточной степени развить живую и подвижную душевную жизнь; что он не может в достаточной степени преуспеть в том, что называют общением с духовным миром; что уход от внешнего мира не принесет ему удовлетворения в жизни; что человек понимает окружающий нас великий мир только тогда, когда изливает свое обогащенное внутреннее содержание в окружающий мир.

Таким образом, Гете хотел показать, что окружающий мир сначала можно рассматривать таким, каков он есть. Тогда человек увидит в нем обыденную пошлость и станет цепляться за все будничное. Тогда он, возможно, скажет: «Это обычная жизнь, а духовное можно найти лишь в собственной душе! И найти его можно, поднявшись на высшую ступень души». Но если он ее там уже нашел, то тем более ради своей личности он обязан вновь выйти во внешний мир. Тогда он найдет то, что прежде находил обычно в своем духе. Один и тот же мир предстает и перед обывателем, и перед тем, кто нашел дух в себе самом. Один находит обычный тривиальный мир современного монизма, другой, обогатив сначала свои духовные способности и развив в себе соответствующие им органы, находит в том же самом мире за чувственным духовное. Таким образом, для Гете это внутреннее развитие есть обходной путь к познанию мира. Этим путем идет душа Вильгельма Мейстера. Он идет вперед благодаря воздействию на него глубоко скрытых процессов жизни. Это не столько внешние переживания, сколько живое сопереживание опыта и процесса развития другой души.