Ислам в Индии

Ислам в Индии

Суть и смысл ислама — «подчинение» законам и воле Аллаха, Всемогущего, Всезнающего, Сострадательного, Милосердного, Создателя Вселенной и всех, кто ее населяет. Он будет председательствовать на Страшном Суде, когда откроется каждая могила, и каждый человек встанет перед его троном, где ему будет назначено его вечное место — в раю или в аду, в зависимости от того, насколько хорошо или плохо он подчинялся, прожил ли он жизнь на земле, как истинный мусульманин или как заблудшая безбожная душа, опутанная сатаной и брошенная в огонь его ужасного подземного царства. Истинные слова всемогущего Бога были открыты его последнему пророку Мухаммеду в VII веке христианской эры и «поведаны» (Коран) ему архангелом Джебраилом. Эти священные отрывки из божественного послания, которое будет полностью раскрыто только на Страшном Суде, сохранены на арабском языке в Книге Бога, которую почитают все мусульмане — в Коране.

Чтобы быть мусульманином, нужно всего лишь утверждать, с искренним убеждением и на арабском языке, что «нет бога кроме Аллаха и Мухаммед — пророк его». Истинному и истовому мусульманину следует молиться пять раз в день, повернувшись в сторону Мекки, где ислам был основан Пророком в 622 году нашей эры, когда он бежал (хиджрат) в Медину. По пятницам полуденная молитва должна проходить вместе со всеми, во дворе мечети. Мусульмане также вкладывают часть своего богатства в «демократическую общину» (умма) верующих и благочестивых, они должны раздавать милостыню бедным «во имя любви к Аллаху» и соблюдать пост в девятый лунный месяц Рамадан, от восхода солнца до его заката. И, наконец, хотя бы раз в жизни истинный мусульманин должен совершить паломничество в Мекку, на родину Пророка и место, где он был похоронен. Существует много других исламских законов и традиций, в исламе вера построена на законах и традициях, связанных с Пророком; поэтому истинные мусульмане никогда не должны есть продукты из свинины или пить вино, но им разрешено иметь до четырех жен.

Для мусульман также важно жить в стране, где правят мусульмане, стране, которая является «Дар-аль-Ислам», в противном случае они находятся в так называемом Дар-аль-Харбе — «стране в состоянии войны» — и тогда, в случае необходимости, их цель — джихад (священная война) против неверных. Ничто не гарантирует мусульманину место в раю так быстро, как смерть в борьбе за ислам, за Бога Всемогущего. Поскольку Бог всемогущ и настолько изумителен, что не поддается человеческому воображению, ни он, ни кто бы то ни было из его посланников и ангелов никогда не должны изображаться в облике человека, следовательно, единственные украшения мусульманской мечети — геометрические узоры или каллиграфические надписи. Арабские слова из Корана, часто украшающие высокие фасады-ширмы, высечены из мрамора или камня, и инкрустированы драгоценными камнями, серебром или золотом. В особые дни исламского года, посвященные рождению Пророка и явления к нему архангела со словами Бога, на жертвенных фестивалях (Идах) благодарят Бога, а затем на мусульманских алтарях обезглавливают коз или овец, или коров, это ничтожнейшие знаки человеческой благодарности Всемогущему.

Ислам зародился в Саудовской Аравии и остается столь же далеким от индуизма, как эти пустынные земли удалены от гхатов Матери Ганги в Варанаси. Никто и никогда не может знать, сколько богов заключает в себе индуизм, ведь даже каждая корова и каждый брахман верят в свою причастность к божественному. Некоторые индусы уверяют, что существует не менее 330 миллионов богов, хотя в Ригведе названы только тридцать три. Индуистские храмы с их высокими вратами и стенами, покрытыми изображениями обнаженных богов и сладострастных богинь, остаются источником постоянного раздражения в глазах и умах мусульман, в то же время мусульманские мясники провоцируют гнев и ярость индусов каждый раз, когда на бойню ведут корову или ее теленка. Однако индусы и мусульмане сосуществовали на землях Южной Азии более тысячи лет, и в бесчисленных индийских деревушках и небольших городах они по-прежнему живут бок о бок, храм и мечеть находятся в пределах видимости друг друга, муллы и брахманы ходят по одним и тем же улицам и базарам.

К XIX веку большая часть мусульманского населения, а это четверть от общей численности населения Южной Азии, состояла из потомков смешанных индуистских и мусульманских семей или потомков индусов, обращенных в ту или иную нетрадиционную или мистическую секту ислама. Общее количество арабских, персидских, афганских, турецких и монгольских мусульманских завоевателей, которые вначале покоряли, а затем жили в Индии, никогда не было более одного или двух процентов от общего населения этого субконтинента.

Затем, если говорить о происхождении, то большинство индийских мусульман являются индийцами, и многие из тех, кто стал последователем мистических суфийских путей к Богу, как учат этому святые исламские пиры в Кашмире, Лакхнау или в Бенгалии, похожи на индуистских последователей вайшнавизма гораздо больше, чем на правоверных мулл. К чему тогда все это религиозное насилие? Насколько существенной, на самом деле, является антипатия между исламом и индуизмом? Было ли возникновение Пакистана неизбежным? И если так, то решило ли это какие-то проблемы? Или его существование с 1947 года просто обострило и вывело на международный уровень то, что до этого было внутренней проблемой?

Индия не единственная страна в мире, которая страдает от религиозных конфликтов. Протестанты и католики в религиозных войнах убивали друг друга больше, чем индуисты и мусульмане. В Северной Ирландии они прекратили это делать лишь несколько лет назад, в то же время в Ливане евреи, христиане и мусульмане, кажется, втянулись в периодические, и хорошо, что не постоянные, военные конфликты. Но ни эти две или двадцать две войны не оправдывают других войн, ни тем более никакой предрассудок не может служить основанием другого предрассудка. Индуистско-мусульманская антипатия не уникальна, и индуистско-мусульманского сосуществования в Южной Азии невозможно было достичь и поддерживать в течение длительного времени. Акбар, возможно, ближе всех подошел к этому и во времена империи Моголов смог создать сильный и беспристрастный режим, при котором большая часть подданных, исповедуя свою веру, могла чувствовать себя в безопасности. Несколько не столь известных, но не менее толерантных императоров Моголов и некоторые мусульманские низамы Хайдарабада оказались прозорливыми правителями и обошлись без жестоких репрессий по отношению к индусам.

Британское правление также было довольно успешным в плане плюрализма, по крайней мере, до тех пор, пока более заботилось о прибыли, нежели о спасении душ местного населения, и пока поддерживало фиктивные построения Дюпле, позволявшие большинству индийцев верить, что ими продолжают управлять их собственные монархи и что они платят налоги местной аристократии. Религиозные различия не исчезали за время этих периодов относительного внутреннего спокойствия, и мусульмане, которые присоединились к Британской Индийской армии, не стали индуистами или сикхами. Такой плюрализм мог поддерживаться в Индии, как и любое другое проявление кастовой системы, позволяя различным религиозным группам исповедовать свою веру, как они того желали, без постороннего посягательства или вмешательства. Границы были начертаны, религиозные заграждения размечены и поддерживались, оборонительные периметры охранялись высшей или, по крайней мере, беспристрастной властью, и отдельных фанатиков, которые становились дикими и пытались взять закон в свои руки, ожидало наказание, быстрое, строгое, объективное. Мир мог бы сохраниться. До тех пор, пока его хотели сохранять.

Напряжение в обществе возросло, как только доли политического и экономического участия во власти, сохраняемые британской Короной, стали доступнее и привлекательнее для индийских претендентов. Был ли это либеральный модернизм, превративший затем Южную Азию в поле боя религиозных войн? Была ли это всего лишь перспектива демократических парламентских выборов? Очевидно, что единственной причины было бы недостаточно для того, чтобы вызвать столько ненависти и кровавого насилия, которое, в конце концов, вырвалось наружу на пороге независимости. Однако реальная политическая власть имеет свои привлекательные стороны везде, не только в Южной Азии. Еще в Британской Индии место в Совете вице-короля или в Законодательном собрании означало больше, чем просто один голос при голосовании за законопроект, который может повлиять или нет на содержимое карманов миллионов. За этим также стояло влияние, доступ к финансовой информации любого рода, к должностям магистрата и ко всем прочим ветвям права, а, кроме того, громоздкий и сложный механизм бюрократического управления и вооруженных сил. Следовательно, недобросовестное использование такого влияния членами одной общины могло бы легко поставить членов другой общины в сравнительно неблагоприятное положение. Это могло помешать кому-то найти работу или дать образование детям, обложить налогом чье-то имущество, затруднить доступ к воде или энергии, к новым дорогам, к дорогой земле, наконец, чтобы построить на этой земле новую мечеть или новый храм, новый мусульманский колледж или индуистский университет.

Существовало много способов разжечь сухой трут религиозных предрассудков, которые разбросаны в каждой индийской деревне, наряду с мусором, в таком мусоре в самых темных трущобах каждого городка роются любящие копаться в грязи свиньи. Всегда был хотя бы один недовольный мусульманин, готовый вспыхнуть при первом же звуке приглушенной музыки, когда он направлялся в свою мечеть в пятницу, а мимо проходила индуисткая свадебная церемония или похороны, выбрав при этом самый худший маршрут из всех возможных. И всегда находился хотя бы один молодой брахман, готовый убить, если это было необходимо для спасения жизни священной коровы, которую мусульмане вели на бойню, или готовый при любых обстоятельствах бросить визжащую свинью в ближайшую мечеть или мусульманский дом. Такие факелы доктринальных различий, пропитанные легковоспламеняемым керосином, тлеющие от жара отчаяния и неуверенности в себе, существовали всегда. Бессильная ярость при виде того, как чья-то жена улыбается мужчине из другой общины, или при виде чьей-то дочери, уведенной любовником, чья семья, как семья Ромео, пришла не с той стороны города. Неважно, реальные или воображаемые, невидимые искры всегда парили в воздухе, и они в любой момент могли превратить холодные факелы в смертоносное оружие. Просто скажи слово, закричи: «Этот мусульманин изнасиловал ее!», «Вон тот индуист, который коснулся платка моей жены!», «Смотрите, они ведут мою бабушку на бойню!», «Он плюнул на наш храм!», «Он бросил свинью в нашу мечеть!»

Англичане, в принципе, пытались сохранить баланс. Очевидно, что мир был в интересах тех иностранных чиновников, которые жили в Индии, а также в интересах представителей всех коренных религиозных общин в стране. Тем не менее подобно индуистам и мусульманам, британцы имели собственные предрассудки и предпочтения, индивидуальные и общинные, личные и доктринальные. Они были всего лишь людьми, хотя временами пытались вести себя как боги, особенно в Индии. Или как дьяволы. Первый раздел Бенгалии мог быть невинной административной ошибкой. Или, возможно, это был сознательный или бессознательный выбор промусульманского или антибенгальско-индуистского предубеждения со стороны вице-короля или его секретаря, или нового вице-губернатора, или одного из советников государственного секретаря, или всех вышеперечисленных? Теперь это уже вопрос академический.

Реальные исторические последствия убийственного воздействия того первого раздела на общины оказались никак не академическими. Точно так же, как влияние резни Джаллианвала-багха 1919 года имело решающее значение в стимулировании националистической «революции» Индии и свело на нет ее прежний умеренно-либеральный курс, первый раздел Бенгалии обострил политические аппетиты мусульман и их вкус к власти. Таким образом, возникновение Мусульманской лиги в Дхаке (Дакка) в следующем году и создание блока мусульманских политиков, которые продолжали бы настаивать на большем количестве мест для мусульман, большем количестве голосов для мусульман и большем мусульманском влиянии на политическое будущее Индии. Аналогично, формула «независимого мусульманского электората», представленная вместе с Законом об индийских советах от 1909 года, усилила, во всяком случае среди элиты, идею о реальном политическом значении мусульманского самосознания в Британской Индии. В Законе о правительстве Индии от 1919 года и в Законе от 1935 года, и в Общинном решении премьер-министра (1932) правительство Великобритании сформулировало свое понимание мусульманского интереса, того, что делало обязательным для мусульманских избирателей голосование отдельным блоком за своих кандидатов-мусульман. Как могли индийцы обрести единое чувство национального самосознания, если каждый раз, когда они шли голосовать или участвовали в опросе, им приходилось отвечать, кто они — индуисты, мусульмане или христиане?

К тому же, после 1937 года мусульманские лидеры, такие как Мухаммед Али Джинна, утверждали, что для мусульман более болезненно, унизительно и опасно жить под «властью индуистов», чем когда-либо быть субъектами Британской Индии. Джинна и его помощники из Мусульманской лиги собирали отчеты в провинциях Британской Индии, которыми управляли автономные министерства Индийского национального конгресса, и доказывали мусульманам, что они стали в лучшем случае гражданами второго сорта на тех землях, которыми правили на протяжении веков. В нескольких отчетах лиги были предъявлены факты дискриминации в судах, в сфере занятости, образования и бизнеса. Лидеры Конгресса были людьми непредубежденными. Не только Неру и Ганди, но и мусульманин Маулана А. К. Азад, правоверный алим (мусульманский ученый), который занимал должность президента Конгресса на протяжении Второй мировой войны и стал первым министром образования при Неру — все они пообещали расследовать каждое дело, чтобы привлечь к ответственности виновных, изменить процедуры, требующие изменений, и сделать все, что должно быть сделано, для восстановления веры мусульман в беспристрастность Конгресса. Но было уже слишком поздно.

Джинна, лидеры Мусульманской лиги, которые работали вместе с ним, а также мусульманские избиратели, которые в подавляющем большинстве поддерживали их после войны, больше не доверяли своим соотечественникам из Конгресса. «Нынешнее руководство Конгресса, — говорил Каид-и-Азам Джинна членам своей лиги в Лакхнау в декабре 1937 года, — несет ответственность за отчуждение мусульман в Индии все больше и больше, ведя политику исключительно индуистскую… Восемьдесят миллионов мусульман в Индии держат… свою судьбу в своих руках, и как крепко сложенная, твердая, организованная, объединенная сила, они могут встретить любую опасность и противостоять любой оппозиции». В начале следующего года в Карачи Джинна говорил о мусульманской национальной цели, но ничего не происходило до марта 1940 года, когда в Лахоре он во главе Мусульманской лиги, наконец, выступил с требованием создания независимого мусульманского национального государства под названием Пакистан. «Мусульмане не меньшинство, — говорил президент Джинна своей лиге в Лахоре, — мусульмане — нация… Проблема Индии не межобщинного, а явно международного характера, и она должна рассматриваться как таковая. Если британское правительство, на самом деле, всерьез озабочено миром и счастьем людей этого субконтинента, единственный курс, открытый для всех нас, — позволить крупным нациям обрести свою отдельную родину, разделив Индию на автономные национальные государства».

Махатма Ганди назвал это лахорское решение вырезать мусульманскую «Землю чистых» (Пакистан) из тела Индии политической «вивисекцией Родины». Другие лидеры Конгресса, такие как первый индийский генерал-губернатор Индии С. Раджагопалачари из Мадраса, посчитали предложение Джинны «признаком больной психики». Неру полагал эту идею фантастической. Большинство британских чиновников точно также считали ее опасной, непродуманной или просто нереальной. Однако Джинна настаивал на том, что Пакистан не только возможен, но чрезвычайно важен для мусульман Южной Азии, которые уже не могли жить под «тиранией чужеродных индуистов». В марте 1945 года Джинна заверил братьев-мусульман, что, хотя темные «силы» и «враги» всегда «работали вокруг нас»… «я держу руку на пульсе мусульманской Индии, и я уверен, что… Пакистан — наш… Инша-Аллах (волей Бога), мы победим». Боевым кличем лиги, а к концу войны и обычным приветствием, стал клич «Пакистан зиндабад!» («Победу Пакистану!»).

«В то время как мусульманская Индия безуспешно перепробовала все возможности найти мирное решение индийской проблемы компромиссным и конституционным путем, и в то время как Индийский национальный конгресс при попустительстве британцев согласился на создание в Индии кастового индуистского государства», Джинна и его лига в середине лета 1946 года решили, что мусульманам пора прибегнуть к прямому действию, для того чтобы добиться образования Пакиста-на … «чтобы избавиться от британского рабства и будущего кастово-индуистского господства». Через несколько недель началась «Великая резня в Калькутте», тысячи трупов гнили на улицах «Города Страшной Ночи» Киплинга. Эта трагическая резня положила начало фактической гражданской войне, которая распространилась от Бенгалии до Бихара и через Пенджаб до северо-западной границы. Религиозные различия и правоверное рвение были тем топливом, которое поддерживало зажженные однажды пожары, а политические амбиции, страхи и макиавеллиевские методы лидеров Мусульманской лиги, Конгресса и Британской Индии спровоцировали первоначальную вспышку. Тем не менее если бы последний британский вице-король лорд Маунтбеттен не столь фанатично настаивал на поспешном разделе Пенджаба и Бенгалии к середине августа 1947 года, а подождал бы до июня 1948 года — до срока, отведенного ему кабинетом премьер-министра Эттли — и использовал эти драгоценные месяцы для того, чтобы попытаться привести Конгресс и Лигу к согласию относительно унитарной Федерации для Индии, трагедии раздела можно было бы избежать. Некомпетентный Маунтбеттен игнорировал неоднократные предупреждения и просьбы со стороны как Махатмы Ганди, так и Каид-и-Азама Джинны — мудрейших лидеров Индии, которые безуспешно умоляли его не спешить с выводом британских войск из Индии, Южная Азия оставалась беззащитной перед паникой и страшными бедствиями раздела.

Образование Пакистана в 1947 году не привело к урегулированию индуистско-мусульманских разногласий и не положило конец индуистско-мусульманским конфликтам. Напротив, все старые общинные проблемы остались неизменны, свинья по-прежнему была проклятьем для мусульман, а корова оставалась священной для индуистов, продолжавших поклоняться своим пышнотелым и многоликим богам, тогда как мусульмане молятся лишь Аллаху. Шесть миллионов индуистов и сикхов бежали из Пакистана в первые недели и месяцы после раздела, и около миллиона беженцев не дошли до Индии, умерли в пути, были убиты в поездах, которые превратились в гробы на колесах. Почти столько же мусульман бежало в противоположном направлении, и четверть из них, старики и дети, умерли в течение года после выселения. С тех пор соперничество за плодородные земли штатов Джамму и Кашмир с их снежными вершинами удерживают Индию и Пакистан в состоянии непрерывной войны. Мусульманское население Индии в большинстве своем осталось лояльным к своей вековой демократической республике. Тем не менее время от времени возникают кровавые индуистско-мусульманские погромы, особенно часто в Мумбае и по всему многонациональному Гуджарату, в переполненной Колкате, а также в Патне. Причинами становятся все те же общинные конфликты, которые были до разделения: сексуальные домогательства, шумная музыка у мечетей, забой коров, осквернение свиньями или предубежденность чиновников. В последнее время убийственные акции Аль-Каиды и террористов-смертников усугубили проблему — были подорваны пригородные поезда в Мумбаи, индуистские автобусы и переполненные базары, невинные люди были убиты фанатиками в Нью-Дели и Бангалоре, в Гуджарате и Мумбаи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.