7. ПЕРВЫЕ ИТОГИ ПСИХОЛОГИИ СТРАХА И УЖАСА У ЭСХИЛА. «ПЕРСЫ» И ОБРАЗ АТОССЫ

7. ПЕРВЫЕ ИТОГИ ПСИХОЛОГИИ СТРАХА И УЖАСА У ЭСХИЛА. «ПЕРСЫ» И ОБРАЗ АТОССЫ

Итак, 1) чувство страха как чувство повседневное, или, как любят выражаться, реальное, — изображено у Эсхила совсем слабо, главными признаками чего является эпико–лирическая его композиция и психологическая простота, мешающая выявлению упомянутых в начале статьи степеней сложности чувства; 2) чувство страха как мистического ужаса есть единственное, чем занят Эсхил, и всякий психологический жест для него— только символ этих запредельных устремлений. Отсюда, Эсхил или плохо изображает страх, или если хорошо, то это у него уже не «реальный» страх, а мистический ужас (в разных, конечно, степенях и оттенках).

Имея эти выводы, мы уже ничего не получим нового из анализа остальных частей «Персов».

Остановимся прежде всего на появлении Атоссы, матери Ксеркса, отправившегося под Саламин. Среди спокойного разговора ее с хором вбегает Вестник и сообщает, что «одним ударом разрушено все счастье» и что все войско персидское погибло (249—255). Далее произносится 35 стихов поочередно то Вестником, то хором; Атос–са же в течение всего этого времени молчит и не пророня–ет ни звука. А когда начинает говорить, то высказывает такие спокойные и рассудительные слова, что будто это даже не ее горе.

290—298:

Давно молчу я, бедная, от горя.

Несчастье так велико» что не скажешь

Ни слова и не спросишь о беде.

Но смертным надо бедствия сносить,

Коль их послали боги. Все спокойно

Нам расскажи, хоть и стонешь ты.

Кто жив остался и кого оплакать

Должны мы из вождей, в челе стоявших,

Покинувших осиротелый строй?

Этого уже достаточно, чтобы видеть, как чувствует Атосса. Здесь есть и саморефлекс (????… ????????, 290— 292), и нечто вроде цитат (293—294), и какие–то вопросы, как будто по должности (296—298), и все, что угодно, но только не прямое и непосредственное выражение чувства. А когда Вестник говорит, что Ксеркс жив, то на это известие, несмотря на то что оно должно было затронуть ее не только как персиянку, но и как мать, она отвечает следующим сравнением,

300–301:

Ты свет большой пролил моей семье, —

Как ясный день блеснул за мрачной ночью .[202]

После этого она опять умолкает и не заявляет о своем прозябании на протяжении новых 28 стихов Вестника и только после них кричит,

331:

????, ????? ?????? ?? ???? ????, —

соединяя с этим криком невозможный в действительном испуге и неожиданном горе вопрос о том, сколько было у греков судов (333 сл.). Мешают драматической непосредственности и новые расспросы (350—352). Но мало того. Она безмолвно слушает еще целых 80 стихов (353— 432), и, после того как речь Вестника закругленно приходит к концу, она опять издает свое,

433:

????, ????? 6? ??????? ??????? ????, —

в таком стройном контексте звучащее уже как нечто официально необходимое.

И такова вся Атосса. Дальнейшее спокойствие ее вполне очевидно из пространных логических ретардаций, каково, например, место

598—602:

Друзья мои, кто горе испытал,

Тот знает, что, когда несчастья волны

На смертных нападут, они всего

Боятся; если ж демон помогает,

То думают, что вечно будет им

Сопутницей счастливая судьба, —

а также из спокойной беседы с тенью Дария, в которой драматически не видно и следов какого–нибудь ее несчастья (703—758).

Ярче изображено чувство ужаса и горя у хора и Вестника. Здесь мелькают драматически эмоциональные образы.

272—273:

И трупами от злой судьбы погибших

И Саламин, и окрест все полно.

274—277:

Увы, о горе, скорбь, увы[203].

Так трупы близких нам

Повсюду носятся в широких

Одеждах по волнам…

Но речи хора и Вестника в этом месте (256—289) построены симметрически, что опять расхолаживает. После каждых двух стихов сообщения Вестником хор на протяжении 3—4 стихов причитывает — и так шесть раз. Чувствительная такая симметрия еще и потому, что в повторяемые хором причитания вставляются иногда и междометия. Таковы ст. 268 и 274. Так как междометие есть внешний знак непосредственного чувства и так как междометия здесь являются среди вполне связной речи, и притом симметрически расставлены, то, следовательно, расставлены и самые чувства, т. е. они уже не чувства или не те чувства.

Относительно симметрии междометий как раз в «Персах» есть замечательное место. Прочтем его. Это все тот же хор персидских старцев оплакивает поражение своего войска.

548—583:

Опустевшая, стенает

Азиатская земля.

Ксеркс увел людей, о горе.

Ксеркс сгубил людей, о ужас.

Ксеркс безумно сотворил

Это все судами.

Отчего же прежде Дарий

Был правитель нам безвредный

И любимый вождь сузян?

Ведь и пеших, и матросов

Темно–синие суда

Увезли с собой, о горе.

Корабли сгубили, ужас.

Корабли — борьбой своею.

И от рук ионян

Сам владыка еле спасся

Чрез фракийцев область диких,

Как молва до нас дошла.

Первыми сгибли, — о горе,

Те, что оставлены были, — увы,

Волей судьбы близ Кихреи.

Все потонули… Рыдай же, плач

Тяжкий, о бедствиях, посланных небом,

Вопль подними ты, — увы.

Жалобный, громкий, печальный

Вопль испусти.

В море носимые, — горе,

Рыбам в добычу достались, — увы,

Детям безгласным пучины.

Плачет о муже семья; без детей

Ставши, родители плачут о бедстве,

Посланном с неба, — увы.

В старости горе такое

Слышать пришлось.

Мы видим, что и в строфе и в соответствующей ей антистрофе в конце третьего стиха — ????? (550, 560), в конце четвертого — ????? (551, 561). В другой строфе: первый стих оканчивается на ??? (568), второй — на ?? (569), третий — на ?? (570), шестой —г на ???, ?? (573). Точно такая же расстановка и в соответствующих стихах антистрофы (576, 577, 578, 581). Не надо еще забывать, что междометия здесь введены в метры наряду со всеми прочими словами. Здесь, конечно, нет драматической непосредственности, если аффект распылен в строку, а чувство превращено в схему?

Прекрасны — есть еще пример в «Персах», — но тоже симметрически построены стихи хора при появлении тени Дария.

694—696:

Боюсь я взглянуть,

Боюсь отвечать,

Привыкнув бояться тебя[204].

700—702:

Боюсь угодить,

Боюсь говорить,

Друзья, неприятную речь[205].

Раз нет изображений человеческой психологии страха, значит, выводим мы, изображено нечто другое. Что именно — в этих местах трагедии, — показывает хотя бы хор 852—906, где спокойное созерцание минувшего блеска Персии закрывает собою те же прорывы в бездну бытия, что и, например, в 287—368. И здесь поется

904—906:

Теперь же, без сомнения, на нас напали боги

И бедствия послали нам, сразив в морской войне.

Через минуту появится на сцене Ксеркс в разорванной одежде и устроит с хором плач, о котором мы уже имеем представление из «Семи против Фив», Интересно отметить очень редкое для Эсхила наблюдение, действительно «дра–матически» — психологическое. Когда входит Ксеркс, он между прочим говорит,

912—914:

О, что будет со мною?

Вдруг ослабла вся сила в суставах моих,

Как увидел я старцев–сограждан.

Это очень правдоподобно и живо. Встречаясь с друзьями после несчастий, мы действительно испытываем или подъем, или упадок духа, что и выражается, конечно, известными физиологическими признаками, как в этих стихах.

Далее начинается плач, завершающий трагедию (918—1076), о котором нечего сказать нового по сравнению с нашим анализом 961 —1004. Те же повторения и перефразировки, например

1066—1076:

Ксеркс. И вторь ты воплю моему.

Хор. Увы, увы.

Ксеркс. С рыданьем во дворец ступай.

Хор. Увы, увы.

Ксеркс. О, бедная Персидская земля.

X о р. О горе, горе нам.

Ксеркс. Уж вопль по городу идет.

Хор. Конечно, вопль, да, да.

Ксеркс. В одежду мягкую одетые, рыдайте.

Хор. Увы погибшим всем

На трехвесельных кораблях.

Ксеркс. О, бедная Персидская земля.

Хор. Тебя я плачем горьким провожу[206]

Та же продолжительность (158 стихов). Та же симметрия (в построении строф и антистроф). Та же логическая завершенность.

1004—1006:

О боги, зло вы сотворили

Совсем нежданное для нас:

Как страшно Ата вдруг взглянула.

Наконец, та же свобода сознания у Ксеркса и хора от воспеваемого горя и то же реально–эмоциональное обеднение этой части трагедии, если смотреть на нее как на действительно «реальную» драму.

Остается одна точка зрения, способная спасти подлинные откровения Эсхила. Это точка зрения музыкального трагизма, раздвигающая рамки творчества далеко за пределы чисто человеческой психологии. В глубинно–музыкальном смысле «Персы» как раз дают богатейший материал. Однако это должно составить предмет особого исследования.