XLII
Мы знаем, как трудно возненавидеть смертное тело, этот мир, землю, чтобы возлюбить бессмертную душу, тот мир, небо, – но насколько труднее возлюбить сквозь смерть смертное тело, этот мир, землю! А ведь именно так возлюбил их Египет. Можно сказать, что никогда не бывало такой любви к жизни сквозь смерть, пока Бог не сошел на землю, и, может быть, надо, чтобы Он сошел снова, чтобы повторилась такая любовь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Глава XLII Глупость говорит: Как ни тороплюсь я, не могу, однако, обойти молчанием тех, которые хоть и не отличаются ничем от последнего поденщика, однако кичатся благородством своего происхождения. Один ведет свой род от Энея, другой — от Брута, третий — от Артура[148].
XLII. Дао родил Единое. Единое родило Двойственное[128]. Двойственное — Триаду[129]. Триада же — все сущее. Сущее окутано Инь, но и объемлет Ян, все пронизано Ци*, предполагает Гармонию. Те, кого презирают, — «сирые и убогие, и накормить — некому…», но государь и
XLII Путь рождает Одно, Одно рождает Два, Два рождает Три, А Три рождает всю тьму вещей. Все вещи несут в себе Инь и обнимают Ян, Пустотное дыхание приводит их к согласию. То, чего люди не любят, – Это быть «сиротой», «одиноким», «беспомощным», Но так называют себя цари и
XLII Путь рождает Одно, Одно рождает Два, Два рождает Три, А Три рождает всю тьму вещей. Все вещи несут в себе Инь и обнимают Ян, Пустотное дыхание приводит их к согласию. То, чего люди не любят, – Это быть «сиротой», «одиноким», «беспомощным», Но так называют себя цари и
Письмо XLII Сенека приветствует Луцилия! (1) Неужто ему удалось тебя убедить, будто он — человек добра? Человеком добра нельзя стать быстро, как нельзя быстро распознать его. Знаешь, кого я называю теперь людьми добра? Людей второго разбора! Потому что истинный человек добра
XLII Исполинские глыбы гранита сплочены так, что нельзя между ними просунуть иголку, и, отполированные до зеркальной гладкости, грани их подобны граням совершенного
XLII Мы знаем, как трудно возненавидеть смертное тело, этот мир, землю, чтобы возлюбить бессмертную душу, тот мир, небо, – но насколько труднее возлюбить сквозь смерть смертное тело, этот мир, землю! А ведь именно так возлюбил их Египет. Можно сказать, что никогда не бывало
XLII Женился ли Рамзес II на двух дочерях своих, мы хорошенько не знаем, но знаем наверное, что в царском роду Псамметихов, царей египетских, а также Селевкидов, царей сирийских, находившихся под влиянием Египта, существуют «богоподобные» браки отцов с дочерьми, сыновей с
XLII «Пал, пал Вавилон… повержен великий город!» – восклицает Ангел Апокалипсиса (Откр. XVIII, 2 – 21). Да, пал к ногам Господним: «И, падши, поклонились
XLII В одном из древнейших отрывков изображаются бедствия допотопного мира. Дощечка сломана, клинья полустерты. Но вот что можно прочесть: …Когда третий год наступил, Взбунтовались люди в городах своих… Когда четвертый год наступил, Истощились хлебные житницы… Далее
XLII Мы не то что не верим в Конец, но нам с ним нечего делать: смерть человечества, так же как человека, для нас только бессмысленный случай. Не зная, когда кончится мир, мы решаем: «никогда», и живем в «благой бесконечности». Это предсказано тоже, как знамение Конца: «Явятся в
XLII Краткое перед долгою скорбью веселье белое, с желтыми сердцами, маргаритки по черному лаку камареских амфор, с глиною тонкою, как скорлупка яйца: вся Крито-Эгея – такая амфора, слишком хрупкая.Тело медузы – обнаженно-прозрачное сердце волны, подводное чудо-цветок,
XLII Вольная жертва Сына или невольная? Этим решается все: в первом случае, Дионисово таинство – путь к единой и последней Жертве Голгофской; во втором – к бесконечности человеческих жертв, к той религии бога-дьявола, которая уже погубила первый мир и погубит – второй, если
XLII «Будем же, помня Тантала, хранить, что имеем», – могут сказать христиане, но их сейчас так мало (христиан, впрочем, не знающих, что они имеют, очень много), и так слабы они, по чужой или по своей вине, – так загнаны в самые темные углы, «катакомбы», бывшей христианской
Глава XLII Глупость говорит: Как ни тороплюсь я, не могу, однако, обойти молчанием тех, которые хоть и не отличаются ничем от последнего поденщика, однако кичатся благородством своего происхождения. Один ведет свой род от Энея, другой – от Брута, третий – от Артура[148].