XXVIII

XXVIII

И за тысячи лет до времен Птолемеевых, старый певец-арфист Антэфа царя уже поет:

Что значит величие живых, что значит ничтожество мертвых?

Значит – согласье с законом, царящим в царстве

вечности, в земле правосудия,

Где нет ни насилья, ни войн, где не нападает брат на брата,

Но в мире все вместе лежат, множество множеств,

Закону единому следуют, ибо сказано всем, вступающим в жизнь:

«Живи, благоденствуй, доколе и ты не возляжешь на смертное ложе».

Тихость же Бога с сердцем небьющимся – лучший удел…

Роды родами сменяются; солнце восходит, солнце заходит;

Мужи зачинают, жены рождают; ноздри всех утренний воздух вдыхают,

Пока не отыдет в место свое человек…

Радуйся же, смертный, дню твоему!

Умастись мастями благовонными,

Вязи вей из лотосов для плеч твоих и сосцов сестры твоей возлюбленной,

Услаждайся песнями и музыкой, все печали забудь, помышляй

только о радости,

Пока не причалит ладья твоя к брегу Молчания…

Слышал я и о том, что постигло праотцев:

Стены гробниц их разрушены, их место не узнает их,

и были они, как бы не были…

Радуйся же, смертный, дню твоему!..

Но вот, не радуется тот несчастный, в глубокой ночи, под свистящим вентилятором, которого «схватывает за волосы жажда бессмертия», или тот «воющий собакою» над могильным горбиком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.