Глава 29 РАЗБОЙНИК ЧЖИ

Глава 29

РАЗБОЙНИК ЧЖИ

У Конфуция был друг Цзи под Ивой {1}, младшего брата которого звали Разбойник Чжи. За Разбойником Чжи следовало девять тысяч удальцов. [Они] бесчинствовали по [всей] Поднебесной, нападали на правителей и убивали их, прорывались через стены и двери, угоняли чужих буйволов и коней, уводили чужих жен и дочерей. В жадности забывали о [собственной] родне, не заботились о родителях и братьях, не приносили жертв предкам. В местностях, по которым [они] проходили, [жители] крупных царств оборонялись за стенами городов, [жители] малых царств укрывались за [стенами] селений. От разбойников страдал весь народ.

Обратившись к Цзи под Ивой, Конфуций сказал: — Тот, кого называют отцом, должен уметь наставить своего сына; тот, кого называют старшим братом, должен уметь научить младшего. Если отец не способен наставить своего сына, а старший брат не способен научить младшего, то [они] не уважают родства между отцом и сыном, между старшим и младшим братом. Ныне [Вы], Преждерожденный, достойный муж среди современников, а [Ваш] младший брат, Разбойник Чжи, — пагуба всей Поднебесной, и [Вы] не способны [его] научить. [Я], ничтожный Цю, стыжусь за [Вас], Преждерожденного. Разрешите отправиться к нему и вместо [Вас], Преждерожденного его усовестить.

Цзи под Ивой ответил:

— [Вы], Преждерожденный, говорите, что тот, кого называют отцом, должен уметь наставить своего сына; тот, кого называют старшим братом, должен уметь научить младшего. Но если сын не слушает наставлений отца, а младший брат не принимает поучений старшего? Что можно поделать даже при [таком] красноречии, [каким] ныне владеете [Вы], Преждерожденный? Да ведь что за человек Чжи! Сердце — точно бьющий фонтаном источник, мысль — будто смерч, силы хватит, чтобы справиться с [любым! врагом, а красноречия — приукрасить [любое] злодеяние. Угодите ему — обрадуется, станете ему перечить — разгневается. [Ему] легко оскорбить другого словами. [Вы], Преждерожденный, не должны [к нему] отправляться.

Конфуций не послушался и отправился к Разбойнику Чжи с Янь Юанем — возничим и Цзыгуном — помощником.

В это время Разбойник Чжи расположив на отдых свою ватагу на солнечном склоне горы Великой, резал человеческую печень {2} и кормил всех ужином.

Конфуций спустился с повозки, [пошел] вперед и, встретившись с Дозорным, произнес:

— [Я], лусец Кун Цю, прослышал о высокой справедливости военачальника.

[Он] двукратно почтительно поклонился Дозорному, и тот пошел с докладом.

Выслушав Дозорного, Разбойник Чжи сильно разгневался: глаза засверкали, словно звезды, волосы встали дыбом, подняв шапку, и он сказал:

— Не тот ли это Кун Цю, искусный лжец из царства Лу? Передай ему от меня: «Ты сеешь ложь, разносишь клевету, безрассудно восхваляешь [царей] Прекрасного и Воинственного; носишь шапку, разукрашенную ветками, словно дерево, опоясываешься шкурой с дохлого быка. [Ты] слишком много разглагольствуешь об ошибочном учении, не пашешь, а ешь; не ткешь, а одеваешься {3}. Шлепая губами и молотя языком, [ты] по собственному произволу решаешь, где правда, а где ложь, чтобы вводить в заблуждение владык Поднебесной, чтобы мудрые мужи Поднебесной не занимались своим делом. В безрассудстве выдумал сыновнее почтение, братское повиновение и домогаешься удачи у правителей, у богатых и знатных. Преступления твои тяжкие. Скорее уходи, а не то я добавлю твою печень к нашей сегодняшней трапезе».

Конфуций снова [просил] доложить, сказав:

— [Я], Цю, удостоился благоволения [Вашего брата] Цзи под Ивой и хочу взглянуть [на землю] под [Вашими] ногами.

Дозорный снова доложил, и Разбойник Чжи [передал] в ответ:

— Пусть подойдет.

Конфуций поспешил войти. Он отступил, обходя циновку, и двукратно поклонился Разбойнику Чжи.

Разбойник Чжи пришел в ярость, глаза [у него] загорелись огнем. Широко шагнув, он схватился за рукоять меча и прорычал, словно кормящая тигрица:

— Подойди, Цю. Если [твои] слова придутся мне по душе — будешь жить, не придутся — умрешь!

— [Я], Цю, слышал, — заговорил Конфуций, — что в Поднебесной существуют три добродетели. [Если человек] вырастает высокий, не встречает равного себе красотою, [если], любуясь на него, радуются и стар и мал, и благородный и презренный, [то он] обладает высшей добродетелью. [Если человек] своими познаниями объемлет небо и землю, способен красноречиво рассуждать обо всем, [то он] обладает средней добродетелью. [Если человек] отважен и решителен, собирает вокруг себя толпы и ведет воинов, [то он] обладает низшей добродетелью. Одной из этих добродетелей уже достаточно, чтобы встать лицом к югу и назвать себя единственным. Ныне [Вы], военачальник, обладаете всеми тремя одновременно. Рост восемь чи и два цуня, от глаз и лица исходит блеск, губы — чистая киноварь, зубы — ровный [перламутр] раковин, голос, словно медный колокол, а называетесь [Вы] — разбойник Чжи. [Мне], ничтожному Цю, стыдно за [Вас], военачальник. Если у [Вас], военачальник, есть желание выслушать [меня, своего) слугу, то [я, Ваш] слуга, прошу разрешения посетить послом на юге У и Юэ, на севере Ци и Лу, на востоке Сун и Вэй, на западе Цзинь и Чу. [Я их] склоню построить для [Вас], военачальник, стену [длиной] в несколько сот ли, основать город в сотни тысяч дворов и почитать [Вас], военачальник, как правителя. Вместе со [всей] Поднебесной [Вы] обновитесь, прекратятся сражения, отдохнут воины. Соберете своих братьев, будете их кормить и приносить жертвы предкам. Таким должно быть поведение мудрого и талантливого мужа, таково желание [всей] Поднебесной.

— Подойди, Цю, — в великом гневе ответил Разбойник Чжи. — Все, кого можно прельстить и соблазнить выгодой, глупы и невежественны. [Если] ныне [я] вырос высоким и красивым, и люди, любуясь на меня радуются, так это достоинство, переданное мне отцом и матерью. Разве я [о нем] не знал бы, если бы [ты], Цю, меня не прославил? Да притом я слышал, что любитель превозносить человека в лицо не прочь поносить [его] за спиной. Ныне [ты], Цю, посулил мне собрать народ за большой стеной. Соблазняя меня выгодой, разложил приманку, как невежде. Но разве [царства] долговечны? Нет царства большего, чем Поднебесная. Высочайший и Ограждающий владели Поднебесной, но у [их] сынов и внуков не стало земли — даже, чтобы воткнуть шило. Испытующий и Воинственный воцарились в Поднебесной, но род [их] был прерван и истреблен. Не был ли тому причиной [соблазн] большой выгоды Поднебесной?

А еще я слышал, что в старину людей было мало, птиц же и зверей — множество. Чтобы спастись от них, люди селились тогда в гнездах. Днем собирали желуди и каштаны, а по ночам ютились на деревьях. Поэтому их и назвали «Род Владеющих гнездами» {4}. В древности люди не знали одежды. Летом запасали побольше хвороста, а зимой грелись у костра. Поэтому их и назвали «Народ, Умеющий жить». Во времена Священного Земледельца процветали высшие свойства: человек спал спокойно, пробуждался довольный, знал свою мать, но не знал своего отца {5}, бродил вместе с оленями и лосями, пахал и кормился, ткал и одевался. Никто не хотел вредить другому. Однако Желтый Предок не сумел сохранить этих свойств — сражался с Красным Злодеем {6} на равнине Чжолу, и кровь залила сотни ли. Высочайший и Ограждающий стали вершить дела и поставили много начальников. Испытующий изгнал своего государя, Воинственный убил Бесчеловечного. И с тех пор сильные помыкают слабыми, многочисленные угнетают малочисленных. Со времен Испытующего и Воинственного все стали приспешниками смутьянов.

А ныне ты насаждаешь путь Прекрасного и Воинственного, насаждаешь красноречие в Поднебесной, чтобы поучать потомков. В широком халате с узким поясом [ты] лицемерными речами и фальшивыми поступками, вводишь в заблуждение владык Поднебесной, домогаясь богатства и знатности. Нет большего разбойника, чем ты! Почему же в Поднебесной зовут разбойником меня, Чжи, а не тебя, Конфуций?

Своими сладкими речами ты уговорил Цзылу и заставил следовать за собой. Цзылу снял высокую шапку [храбреца], отвязал свой длинный меч и стал слушать твои поучения. Все в Поднебесной заговорили о том, что Конфуций-де способен остановить насилие и запретить злодеяние. А в конце концов, [когда] Цзылу захотел убить вэйского царя, да не сумел, тело его засолили [и выставили] на восточных воротах Вэй. Это ты виновен в его неудаче?

Не зовешь ли ты сам себя талантливым мужем, мудрецом? А [ведь] тебя дважды изгоняли из Лу, [ты] заметал следы [при бегстве] из Вэй, терпел бедствие в Ци, был осажден между Чэнь и Цай. Во всей Поднебесной тебе не нашлось места. Твое учение довело Цзылу до такой беды — [его] засолили! Разве стоит ценить твое учение? [Оно] ничего не дает ни тебе самому, ни людям!

Никого в мире не возвышали так, как Желтого Предка. А он не сумел обрести целостных свойств: сражался на равнине Чжолу, и кровь залила сотни ли. Высочайший не был милостив к сыну. Ограждающий не был почтителен с отцом. Молодой Дракон наполовину иссох [телом]. Испытующий изгнал своего государя. Царь Воинственный пошел походом против Бесчеловечного. Царь Прекрасный был заключен в Юли. Этих шестерых мужей в мире возвышали. [Если] же судить здраво, все они во имя выгоды вводили в заблуждение свою истинную [природу], насиловали собственные чувства и характер. Их поведение было весьма постыдным.

Среди добродетельных мужей в мире называли Старшего Ровного и Младшего Равного. А оба они отказались стать государями в [царстве] Одинокий бамбук, умерли от голода на горе Первого солнца, и тела их остались без погребения. Бао Цзяо {7} приукрашивал [собственное] поведение и порицал современников, а умер, обхватив дерево. Наставник Олень, подав совет государю, не был выслушан, и, взяв камень, бросился в Реку, был съеден рыбами и черепахами. Цзе Цзытуй был самым преданным. [Он] отрезал [кусок мяса] от своего бедра, чтобы накормить царя Прекрасного. [Когда же] Прекрасный от него отвернулся, Цзытуй в гневе ушел, и, обхватив дерево, сгорел. Вэй Шэн назначил встречу с девушкой под мостом, но она не пришла. Вода все прибывала, а [Вэй Шэн] не уходил и утонул, обхватив опору моста. Эти шестеро мужей, попав в сети славы, легкомысленно расстались с жизнью. [Смертью они] не отличались от пса, разорванного на куски, свиньи, унесенной течением, или нищего с его чашей для поданий. [Они] забыли об основном — о долголетии.

Самыми верными слугами в мире называли царевича Щита и У Цзысюя. [Тело] Цзысюя утонуло в реке, у Щита вырезали сердце. Этих двух мужей в мире называли верными слугами, а в конце концов [над ними] смеялись [все] в Поднебесной. Ни один из тех, о ком говорилось ранее, включая Щита и [У] Цзысюя, не достоин уважения.

Чем же [ты], Цю, меня убедишь? Если делами загробными, то [их] я не могу знать; если делами людскими, то только теми, о которых я уже слышал. Теперь же я тебя наставлю с помощью человеческих чувств. Зрение [человека] влечет к красоте, слух — к музыке, уста — ко вкусному, воля — к полноте. Высший предел жизни сто лет {8}, средний предел — восемьдесят лет, низший предел — шестьдесят лет. А [если] исключить [время] болезней и страданий, смертей и утрат, горя и беды, так всего лишь четыре-пять дней за одну луну [человек] смеется, широко раскрыв рот. Небо и земля бесконечны, а для человека наступает время смерти. Ограниченное же во времени при сравнении с неограниченным подобно мгновенью, в которое скакун промелькнет мимо щели. Все те, кто не способен наслаждаться своими мыслями и желаниями, поддерживать жизнь многие годы, не понимают пути. Все, что [ты], Цю, говоришь, я отбрасываю. Побыстрей уходи, возвращайся к себе и больше об этом не заговаривай! [Ты] обманываешь и хитришь, фальшивишь и лицемеришь. Твое учение лживо. Разве [его] стоит обсуждать? [Оно] не может дать полноты истины.

Конфуций двукратно поклонился и поспешил удалиться. Вышел за ворота, поднялся на повозку, но трижды ронял вожжи. Глаза [ему] застлал туман, [он] ничего не видел, побледнел, словно угасший пепел. Стоял, опершись о перекладину, повесив голову, и еле дышал.

На обратном [пути], у восточных ворот Лу, [они] встретили Цзи под Ивой, и тот сказал:

— Сейчас [Вы] в воротах, а несколько дней [Вас] не было видно. [Судя] по повозке и коням, [Вы] были в пути. Быть может, ездили повидаться с Чжи?

Конфуций возвел очи к небу и, вздохнув, ответил: — Да.

— Не пошел ли Чжи против Вашей воли, как [я] предупреждал? — спросил Цзи под Ивой.

— Да, — ответил Конфуций. — Можно сказать, что [я], Цю, сделал себе прижигание, не будучи больным. Поспешил погладить тигра по голове, заплести [ему] усы и чуть было не попал к нему в пасть.

Цзычжан спросил [человека по прозвищу] Выгода Любой Ценой {9}:

— Почему [Вы] не стремитесь к [справедливости]? Без справедливости [Вам] не будут доверять, без доверия не получите службы, без службы не будет и выгоды. Справедливость — верное средство добиться славы и выгоды. А те мужи, что пренебрегают славой и выгодой, отвращаются от них в [своем] сердце, разве могут хоть один день обойтись в своих поступках без [справедливости]?

Выгода Любой Ценой ответил:

— Бесстыжий богатеет, болтливого прославляют. Доверие — верное средство добиться славы и выгоды. А те мужи, что пренебрегают славой и выгодой, отвращаются от них в [своем] сердце, не сохраняют ли в поступках свою природу?

— В старину Разрывающего на Части и Бесчеловечного чествовали как Сынов Неба, богатство их составляла [вся] Поднебесная, — сказал Цзычжан. — А ныне скажите стяжателю: «Ты действуешь подобно Разрывающему на Части и Бесчеловечному», и он устыдится, станет негодовать, — таких презирает даже мелкий люд. Конфуций и Mo Ди были бедны, как простолюдины. А ныне скажите жрецу, ведающему закланием жертвенных животных: «Вы действуете подобно Конфуцию и Mo Ди», и он побледнеет, смутится и скажет, что недостоин [такой похвалы]. Мужи [их] действительно чествуют. Так что облеченный властью Сына Неба не обязательно благороден, а бедняк, простолюдин не обязательно презренен. Деление на благородных и подлых в поступках — добрых или недобрых.

— Мелких воров — в темницы, крупных — в цари. У ворот царей и обретаются мужи, [ратующие] за справедливость. В старину Сяобо, царь Хуань, убил своего старшего брата и вошел к его жене, а Гуань Чжун стал [его] советником. Тяньчэн Цзычан убил своего государя и украл [его] царство, а Конфуций принял [от него] в подарок шелк. В своих речах <Гуань Чжун и Конфуций> их осуждали, а в своих делах падали еще ниже, чем они. Разве это не противоречие? В их груди слова воевали с делами! Поэтому в преданиях и говорится: «Кто добрый? Кто недобрый? Победил — стал во главе, неудачник — остался в хвосте».

— [Если] вы не станете поступать [по обычаю], — сказал Цзычжан, — то не будет различия между родичами и чужими, не будет [сознания] долга у благородных и презренных, не будет порядка [в отношениях] между старшими и младшими. Как же тогда разбираться в пяти устоях и шести основах? {10}

Выгода Любой Ценой ответил:

— Соблюдалось ли различие между родичами и чужими [когда] Высочайший убил своего старшего сына, а Ограждающий изгнал своего единоутробного младшего брата? Было ли [сознание] долга у благородных и презренных, [когда] Испытующий изгнал Разрывающего на Части, а Воинственный пошел походом на Бесчеловечного? Соблюдался ли порядок [в отношениях] между старшими и младшими, [когда] Ван Цзи {11} взял власть, а Чжоугун убил своего старшего брата? Можно ли разобраться в пяти устоях и шести основах после конфуцианцев с их лицемерными речами и моистов с их всеобщей любовью? И притом ведь вы действуете воистину ради славы, а я действую воистину ради выгоды, а сущность славы и выгоды не согласуется с естественными законами, [ее] не найти в пути. [Попросим же] на днях рассудить нас с вами Свободного от Условностей {12}.

[Свободный от Условностей] сказал:

— Мелкий человек жертвует собой ради богатства, благородный муж — ради славы. То, от чего меняются их чувства, изменяется характер — различно, [но если бы] они бросили то, чем занимаются, и предались тому, чем не занимаются, стали бы одинаковыми. Поэтому и говорится: «Не будь мелким человеком, вернись к своему естественному началу; не будь благородным мужем, следуй естественным законам». И в кривом и в прямом увидишь высшее в природе. Наблюдая за всеми четырьмя сторонами, останавливайся вместе с временами года. И в истинном и в ложном держись середины круга. Совершенствуйся сам, думай и странствуй вместе с путем. Не предавайся [чему-либо] одному, не совершенствуйся в справедливости, и тогда оставишь свои деяния. Не гонись за богатством, не жертвуй собой ради совершенства, отбрось [все] и станешь естественным. У Щита вырезали сердце, у Цзысюя вырвали глаза, — до гибели [их довела] преданность. Прямой человек свидетельствовал против отца {13}, Вэй Шэн утонул — до беды их довело доверие. Баоцзы стоял, [пока не] высох, Шэньцзы {14} не сумел оправдаться, — до беды их довела честность. Конфуций не виделся с матерью {15}, Куан Чжан не встречался с отцом {16} — таковы изъяны справедливости. Все это передавалось из поколения в поколение, и считалось, что те мужи, которые [стремились] к правильным речам и соответствующим делам, попадали в беду и гибли.

Недовольный сказал Довольному {17}:

— Каждый человек в конце концов жаждет если не славы, так выгоды. Стоит человеку разбогатеть, и все к нему бегут, а придя, становятся ниже его и снизу его чествуют. Поэтому лесть низших и принимают за путь к долголетию, покою и наслаждениям. Ныне только вы один свободны от страстей. Разве [у вас] не хватает знаний? Или есть знания, но не хватает сил? Оттого и предаетесь поискам истины?

Довольный ответил:

— Ныне здесь есть человек, который считает, что мужи, родившиеся с ним в одно время и живущие с ним в одном селении, отрешились от пошлости и превзошли своих современников. [Но сам он] нисколько не думает постичь правильное [учение], чтобы обозревать древнее и современное, отделять истинное от ложного. Он изменяется вместе с дюжинными современниками, отказывается от самого важного, отбрасывает самое ценное, чтобы предаваться своим занятиям. Не далеко ли это от того, что сам он называет путем к долголетию, покою и наслаждениям? [Разве] жестокие страдания и безмятежный покой не отражаются на теле? [Разве] ужас испуга и радость веселья не отражаются на сердце? Он знает, что действует, но не знает, почему действует. Поэтому будь [он даже таким] почитаемым, как Сын Неба, владей он [таким] богатством, как Поднебесная, не сумел бы избежать беды.

— Богатство не бесполезно, — сказал Недовольный. — Предела красоты и власти не достичь ни настоящему человеку, ни добродетельному. [Он берет] отвагу и силу других, но не ради устрашения и насилия; принимает знания и советы других для изучения и понимания; прибегая к достоинствам других, становится добродетельным и добрым. Даже не владея царством, он величествен, как государь, как отец. Ведь, чтобы сердце наслаждалось музыкой, красотой, яствами, властью, человеку не нужно учиться; чтобы тело [наслаждалось] покоем, не нужно подражать образцам; чтобы любить и ненавидеть, [от чего-то] отказываться и [чего-то] домогаться, естественно, не требуется наставника, — такова человеческая природа. Кто же способен от этого отказаться, хотя бы. [вся] Поднебесная его порицала?

— Поступки мудрого, — сказал Довольный, — вдохновляются народом, но не нарушают его мерила. Поэтому, имея достаток, не заводят тяжб, не действуют и [большего] не домогаются. [Когда же] нет достатка, то домогаются [большего], повсюду заводят тяжбы, но не считают себя жадными. [Те же, кто] обладает избытком и от него отказывается, бросает [управление] Поднебесной, но не считают себя бескорыстными. К бескорыстию или жадности не принуждают извне, напротив, их рассматривают как мерило. Облеченный властью Сына Неба не гордится перед другими своим благородством. Его имущество — [вся] поднебесная, но [он] не пользуется своим богатством, чтобы посмеяться над другими. [Те же, кто] не принимает [поста] или [от него] отказывается, не ищут славы и похвал. Обдумав бедствия и неудачи, которыми он [грозит], находят [в нем] вред для своей природы. Высочайший и Ограждающий стали владыками, и воцарился мир. [Они] не облагодетельствовали Поднебесную, но и не загубили свою жизнь ради красоты. Умеющий Свернуться и Никого не Стесняющий могли стать владыками, но не приняли [поста]. Отказывались не лицемерно, [ибо] не [хотели] повредить себе делами. Оба они стремились к полезному для себя, отказываясь от вредного, а в Поднебесной [их] превознесли как добродетельных. Так могут обрести это название те, кто отнюдь не домогался славы и похвал.

— [Те, кто] во имя славы изнуряет свое тело, отказывается от наслаждений, ограничивает себя в пище, [лишь бы] поддержать жизнь, [обрекает себя] на длительные болезни и постоянную нужду вплоть до самой смерти, — сказал Недовольный.

— Счастье в умеренности, вред в излишествах, — сказал Довольный. — И так во всем, а особенно — в богатстве. А ныне богачи услаждают свой слух колоколами, барабанами, свирелями и флейтами; [они] объедаются [мясом] травоядных и хлебоядных животных, хмелеют от густого вина. Удовлетворяя свои прихоти, забывают о деле, — это ли не смута? Отягощенные изобилием, [они] будто взбираются на высоту с тяжкой ношей, — это ли не страдание? Жаждут богатства, а получают болезни; жаждут власти, а истощают свое тело. Пребывая в покое, [как бы] тонут [в пучине; когда] тело наливается соками, приходят в гнев, — это ли не болезнь? В погоне за богатством и наживой, набивают [все до отказа], ни о чем не желают слышать, ни [от чего] не хотят отступиться; мчатся [все быстрее] не в силах остановиться, — это ли не позор? Богатство скапливается, его некуда девать; но [его] прижимают к груди и не могут [с ним] расстаться; сердце исполнено огорчений, но желания растут, [их] невозможно остановить, — это ли не горе? В собственном доме подозревают кражи, [в каждом] видят вора; выйдя из дома страшатся разбойников; дома _у них] окружены башнями и бойницами, за [стенами они] не осмеливаются ходить поодиночке, — это ли не страх?

Что может быть вреднее всех этих [пороков] в Поднебесной? А [об этом] все забывают, не пытаются разобраться и спохватываются лишь, когда придет беда. [И тогда], истощив [все свое] естество, [все] богатства, не вернут ни дня покоя. [Этого] не видят, ослепленные славой; не понимают — в погоне за выгодой. Так не заблуждение ли вся эта борьба, которая опутывает и тело, л мысли?!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.