Глава 25
Глава 25
Действие самогона не замедлило сказаться. Поэтому, когда Сакуров завалился спать без чего-то девять вечера, он без лишних проволочек очутился там, где решил прикорнуть после памятной прогулки в компании чайникообразного домового. Вернее, так Сакуров почему-то решил сам, хотя место оказалось не совсем тем. В общем, Константин Матвеевич «проснулся» в стеклянном гроте причудливой формы в виде кухонного крана, если смотреть на него изнутри. Рядом посапывал домовой, нормальный замшелый мужик в лаптях и борцовском трико времён Поддубного. Там и сям валялись барабашки, они же злыдни, и походили они на нормальных российских чиновников новейшей формации. То есть, конкретному описанию они не поддавались, но вид имели отталкивающий. Вернее, издали они смотрелись как бы прилично, но вблизи…
«Нормально», - подумал во сне Сакуров и пихнул домового.
- Ась? – отозвался лапотник в борцовском трико времён известно кого.
- Хватит спать, - буркнул Сакуров, слезая с временного ложа в виде унитаза. – Мы, кажется, куда-то шли.
- Куда это? – прикинулся дураком Фома.
- К этому, как его… - стал вспоминать Константин Матвеевич.
Странное дело: в момент своего условного пробуждения он железно помнил, куда его вёл чайникообразный домовой, оказавшийся обыкновенным лапотником в обыкновенном обтягивающем трико. Вернее, Сакуров железно знал, что помнил, но теперь, когда попытался озвучить своё недавнее воспоминание, ни черта у него не вышло. А домовой, кстати сказать, этот низкий пузатый и кривоногий мужичонка, выглядел в нормальном борцовском трико довольно скабрезно. Данную скабрезность скрадывали нормальные выходные лапти с белоснежными онучами, но только слегка. Злыдни же, «проснувшиеся» одновременно с домовым и Сакуровым, оказались совершенно голыми, но они быстро приоделись кто во что.
- Так к нему как его? – продолжил валять дурака Фома.
- Я тебя прошу, - вежливо возразил Сакуров и дал Фоме пинка под зад.
- Эк! – крякнул Фома и потрусил в сторону поворота, образуемого внутренностями кухонного крана, подсвечиваемых мыльными пузырями, которые появлялись неизвестно откуда, непонятно как и исчезали также «спонтанно». Злыдни, на ходу одеваясь в недостающие части нормального туалета, принялись путаться под ногами Сакурова, громогласно обсуждая проект строительства подвесной железной дороги, соединяющей левую часть внутренней стороны правостороннего вентиля с пятым рубчиком внешней резьбы. Особенно горячо обсуждалась та теневая часть проекта, где присутствовала возможность списания львиной доли бюджетных средств на нужды не совсем мостостроительные. Параллельно злыдни принялись со знанием дела спорить о недавнем действии, произведённом Сакуровым по отношению к нерасторопному Фоме.
- Знатный поджопник…
- С оттяжечкой…
- Картинка, а не поджопник… - гомонили злыдни, почему-то показавшиеся спящему Сакурову российскими чиновниками. По мере движения по пути всё более замысловатому, чем внутренности кухонного крана, злыдни-чиновники надевали на себя всё больше и больше разнообразной одежды. Откуда они её брали, Сакуров не знал, не видел, и знать не хотел. Очевидно, одежда материализовалась из ниоткуда и это казалось Сакурову нормальным явлением. Так же, как оригинальность и пышность некоторых одеяний, напяливаемых на себя злыднями-чиновниками. Но, как оказалось, вороха одежды, надеваемой на изначально голых, как рождественские гуси перед окончательным приготовлением, злыдней, имели более материальное происхождение, нежели материализация из ниоткуда. Так, согласно закону сохранения материальных ценностей, имеющих неосторожность пересекаться с векторами деятельности российских чиновников, увеличение благосостояния бывших голых казённых деятелей обратно пропорционально сказывалось на качестве материальных составляющих той сонной действительности, в каковой они все пребывали. И бывшие идеально чистые ходы по внутренностям кухонного крана, каковая чистота обуславливалась санитарно техническими нормами при построении всяких предметов сантехники, стали превращаться в какие-то подозрительно грязные тоннели и лабиринты с изъеденными колоссальной ржой стенами и потолками, с которых свисали заплесневелые струпья. Кое-где виднелись прорехи, а сквозь них сочилась вода. И, самое интересное, сквозь эти прорехи не видно было ни черта. А ещё по ходу движения стали попадаться зловещие провалы, откуда пыхало то ли невидимым пламенем, то ли попахивало горячим тленом. Фома, перепрыгивая через провалы и увёртываясь от струпьев, знай себе куда-то поспешал. Сакуров поспешал за Фомой. Злыдни беспощадно путались под ногами, пихались локтями, тёрлись одеждой, которой становилось всё больше, а некоторые перебегали дорогу, освещаемую непонятно чем, толкая перед собой невесть откуда взявшиеся тележки с «благоприобретённым» барахлом. В то время как боковые стены стремительно превращались в вульгарные руины, а потолки уже отсутствовали напрочь. Что было над потолками, оставалось тайной, поскольку освещение неизвестного происхождения работало в строго ограниченном режиме, каковой режим исключал возможность освещения того, что находилось вне пределов внутренностей кухонного крана, превращённого кознями злыдней в сплошное непотребство. А может, кран так износился от времени сам, но как-то уж очень быстро…
- Осторожно, тут задвижка прохудилась, - своевременно предупредил Фома и ухнул в какую-то воронку.
- Чёрт бы тебя…- начал Сакуров и ухнул следом.
- Осторожно, господа задвижка…
- И вовсе это не задвижка…
- Задвижки, они такие не бывают…
- Задвижки бывают всякие… - снова загомонили злыдни, проваливаясь в воронку следом за Сакуровым. И, странное дело, никто из них не застрял в узком месте воронки, несмотря на кучу тряпья, надетого на каждого. И даже те, которые успели обзавестись тележками, проскочили.
- Осторожно, тут вентиль, - снова предупредил Фома и поскользил по внешней стороне спирали, образовавшейся на выходе из носика воронки. Как Фома попал из, условно говоря, трубы на внешнюю сторону спирали и почему он с неё, согласно законам механики, не сваливался, оставалось непонятным, однако и Сакуров, и злыдни покатили за ним, также наплевав и на силу земного тяготения, прочую механику и отчасти логику.
- Внимание, очень узкий трап! – подал голос Фома и ляпнулся с конца спирали на некое подобие стиральной доски с довольно внушительными отверстиями. Настолько внушительными, что через них смогли «просочиться» и Фома, и Сакуров, и даже прибарахлённые злыдни. Просочившись, вся компания попадала на больничные койки в хорошо освещённой поместительной, но ужасно обшарпанной палате. Фома тотчас попросил принести себе утку, а злыдни стали доставать персонал предложениями обмена излишков барахла на эффективные медикаменты.
- Даю пару штанов и жилетку в придачу за банку нитроглицерина…
- А вот фуфайка на натуральном пуху за упаковку пургена…
- Могу предложить вагон байковых кальсон в обмен на контейнер новокаина… - подняли базар злыдни, а Сакуров как очутился на своей больничной койке, так тотчас оказался к ней привязанным.
- Что за дела? – возмутился он, вытягивая шею и пытаясь смотреть в сторону Фомы, который пил квас или ещё что-то там из поместительной утки.
- Всё будет хорошо, - ласково сказал невесть откуда взявшийся врач и надел на Сакурова маску для подачи общего наркоза.
«А как же Сакура?» - наконец-то вспомнил Сакуров, но тотчас вырубился. Вернее, в этом месте его сна ему приснилось, что он вырубился. И ещё ему приснилось, что, вырубившись от общего наркоза, он стал галлюцинировать. И именно с того места, где он смотрел сны разной конфигурации от самого Морфетрона не без помощи небезызвестного Парацельса, почему-то превратившегося в лужу. Лужа, правда, куда-то делась, а Морфетрон выглядел, как обычная телефонная будка эпохи среднего застоя. Будку подпирал Парацельс, вид у него был скучающий, и был он совершенно двухмерный. Третье его измерение торчало в будке и заказывало сны.
- Ну, что, к Сакуре? – бодро спросил двухмерного Парацельса якобы галлюцинирующий Сакуров.
- Да, конечно, - возразил тот и повернулся так, что Константин Матвеевич увидел его, если так можно выразиться, с торца. В то время как третье измерение известного целителя, похожее чёрт знает на что из-за слабой теоретической базы по части изучения третьих измерений отдельно от первых двух и плохо протёртых стёкол телефонной будки, продолжало надрываться, пытаясь заказать в специальной службе показ сна про Му-Му со счастливым концом.
- Эй, ты, кончай базарить! – хлопнул по немытому стеклу телефонной будки Сакуров, имея в виду невозможность следования двухмерного Парацельса без своего третьего измерения.
- Иду, иду! – с готовностью откликнулось нечто и выкатилось из будки, напоследок гавкнув в трубку, что оно таки ждёт.
«Это оно ждёт сон про Му-Му с хорошим концом», - машинально подумал Константин Матвеевич, вспоминая начала математики про трёхмерные тела и становясь невольным свидетелем образования объёмного Парацельса путём слияния его прежней двухмерной части с третьим измерением, каковое измерение как-то так ловко прилепилось к ущербному основоположнику ятрохимии, что тот резко избавился от своей недомерной ущербности и превратился в полноценного человека. А похож этот человек стал на Чарли Чаплина в молодости.
«Так вот они какие, Парацельсы», - мысленно резюмировал Сакуров и пошёл за мистером Чаплином в какую-то сиреневую туманность, начинающуюся сразу за пределами асфальтированной площадки, на которой стояла телефонная будка. Кстати говоря, данная туманность начисто поглотила Парацельса или мистера Чаплина, и лишь по голосу того или другого Константин Матвеевич мог догадываться, что они где-то рядом.
- Здесь налево, - предупреждал Парацельс.
Сакуров послушно поворачивал и сталкивался с каким-то неизвестным мужиком. Мужик хватал Сакурова за руки, а затем начинал мычать и делать какие-то телодвижения.
- Вот, блин! – пытался отцепиться от мужика Сакуров, прояснив телодвижения неизвестного, как поклоны.
- Му-му! – не отставал мужик.
- Ты, что ли, Герасим? – кряхтел Сакуров, наступая на ноги мужика, обутые в лапти.
- Му-му, - бормотал Герасим и отпускал Сакурова.
«Здоровый, зараза», - думал Сакуров и некоторое время шёл наугад, мистифицируя сиреневым силуэтом с тросточкой и в цилиндре в непроходимой сиреневой мгле.
- Здесь направо, - учтиво предупреждал Парацельс, Сакуров поворачивал и наступал на мелкую собачонку, и та в ответ начинала заливисто лаять.
«Это заказанный третьим измерением сон про Му-Му, - сообразил Сакуров. – С Герасимом я столкнулся, на Му-Му наступил, а вот счастливого финала их взаимоотношений ещё не видал. Кстати, этот Парацельс – большое трепло…»
- Тут, пожалуйста, прямо, - откликнулся Парацельс и сбавил ход.
«Ага, сейчас», - подумал Константин Матвеевич и, пока прикидывал, куда ему, вопреки совету лукавого целителя в образе известного кинодеятеля, свернуть, наткнулся на обладателя трости, фюрерских усиков и цилиндра.
- Полегче, пожалуйста, - попросил Парацельс, распадаясь на три измерения. Первое приняло вид трости, второе – усов, третье – цилиндра. Всё это сборище очень условных выражений конкретных математических измерений рвануло от Сакурова вперёд и направо, обгоняя друг друга и хаотично меняя векторы движения, халтурно демонстрируя броуновское движение частиц. Константин Матвеевич погнался за тем, что осталось от Парацельса, и тотчас вляпался в коровье дерьмо в виде торта. Затем он пробежал ещё и понял, что бежит по кругу. А потом оказалось, что бежит бывший морской штурман не просто по кругу, а кругами, которые получаются, если расплющить спираль на плоскости. В общем, Сакуров таки бежал вперёд, а с двух сторон на него пялились Герасимы и Му-Му в виде искусно сложенных стогов. Эти стога, «подчёркивая» движение Сакурова вперёд, медленно уплывали назад. Впрочем, Герасимы и Му-Му могли синхронно двигаться назад и сами, в то время как Сакуров перебирал ногами на месте, но это вряд ли.
«Да, недаром математику называют королевой наук, - с уважением соображал Сакуров, - потому что в ней всё точно и конкретно. Положено всякому телу состоять из трёх измерений – вот оно из них и состоит. А если, скажем, отнять у какого-нибудь тела одно измерение, то получится фигура. Если же фигуру разложить на оставшиеся измерения, то выйдет, выйдет… Фигня, в общем, выйдет, как в данном конкретном случае, потому что непонятно, куда остальной Парацельс подевался?»
- Чего изволите? – вынырнул из сиреневого тумана голый, лысый и начисто выбритый мужик. Он прикрывал интересное место одной рукой, другой чесал подмышкой.
- А ты кто такой? – удивился Константин Матвеевич.
- Парацельс я, фон Гогенхейм, Теофраст Бомбастыч, - доложился голый, продолжая прикрываться и чесаться.
- Да-а? – неопределённо возразил Сакуров и посмотрел на ряд Герасимов.
- Он такой же Парацельс, как мы – папы римские. Жулик он, вот кто! - зашумели герасимоподобные стога. Маленькие стога шумели басом, большие – пищали.
- Ну, вот, а классик утверждал, что вы глухонемые, - удивился Константин Матвеевич. – Никому верить нельзя…
- Золотые слова, - согласился голый, выдающий себя за Парацельса.
- А вы что скажете? – поинтересовался Сакуров, посмотрев в сторону мумуобразных стогов.
- Чёрт-те что ваще здесь творится, блин-блин! – затявкали стога, похожие на собак. – Без-зо-бра-з-зие!
- Короче, - решил выпутываться из сложившейся ситуации Константин Матвеевич самостоятельно, - если вы Парацельс…
Он ткнул пальцем голого в живот, отчего тот хихикнул.
- …То должны знать, куда мы идём.
- А куда мы идём? – переспросил голый, меняя руки. То есть, той рукой, которой он прикрывал интересное место, мужик стал чесать подмышкой, а другой, которой чесался прежде, прикрыл интересное место. Меняя руки, мужик это самое интересное место открыл на секунду на всеобщее обозрение, Сакуров невольно обозрел, но ничего интересного не увидел.
- Ага! – торжественно сказал Константин Матвеевич и снова посмотрел на Герасимов. Но никаких Герасимов не увидел, одни только гнилые почерневшие стога, удручающие своим плачевным видом весёленький сиреневый тон непреходящего тумана.
- Ага, - упавшим голосом повторил Сакуров, и попытался обратить взор на стога в виде МУ-МУ. Или на МУ-МУ в виде стогов. Но на той стороне вообще никого не оказалось. Или ничего.
«Разбежались, - подумал Константин Матвеевич, - или сгнили на хрен…»
В это время из тумана вынырнули три давешних измерения якобы бывшего Парацельса в виде Чаплина и, прилепившись друг к другу так, что образовалась условная система трёхмерных координат, принялись спорить с Сакуровым:
- Куда это они могли разбежаться?
- Стога, между прочим, не бегают!
- А собаки не гниют!
- Нет, вообще-то гниют, но не те, которые со счастливым концом!
- Граждане! – крикнул Константин Матвеевич шевелящимся в процессе спора условным направляющим условной системы трёхмерных координат. – Что же вы так шумите?! Скажите лучше этому, чтобы прекратил изображать из себя Парацельса. И чесаться… А то смотреть противно…
На что система не очень точных координат распалась, все три измерения в виде известно чего прилепились к голому и получился обыкновенный Лев Толстой в ночной белой сорочке навыпуск и затрапезных портах в полосочку.
- Ну, здрасьте! – только и смог вымолвить Сакуров. – А тебе чего здесь надобно, старче?
- Да вот, у старухи корыто прохудилось, - интеллигентным голосом ответствовал Лев Николаевич, классик русской и остальной литературы.
- Иди ты! – не поверил Сакуров. – Ты же граф? Так пристало ли графу хлопотать о каком-то сраном корыте?
- И никакой я не граф, - пошёл в отказ сочинитель неподъёмных поучительных романов, - я всего лишь древний врачеватель по фамилии Парацельс. Ещё я изобрёл ятрохимию, а звать меня…
- Знаю-знаю! – замахал руками Константин Матвеевич. – А вот знаешь ли ты, куда мы идём?
Дело в том, что к тому времени Сакуров и сам забыл, куда.
- Мы идём к Сакуре, - ответил Толстой и показал собеседнику спину.
- Точно! – вспомнил Константин Матвеевич. – Но скажи мне, старче: Сакура он или она?
- Да вот корыто, говорю, прохудилось, - принялся валять дурака классик. В это время туман поредел, но исключительно в месте движения великого старца, и рядом с ним отчётливо нарисовались Чаплин и тот, голый самозванец. Они выстроились в ряд по ходу движения и стали играть в чехарду, удаляясь от Сакурова. Константин Матвеевич хотел принять участие в игре, но как-то так всегда получалось, что он натыкался на голого. Поэтому, в силу принципов традиционной сексуальной ориентации, не позволяющей консервативному Сакурову фамильярничать с голой мужской задницей даже в чисто спортивном плане, Константин Матвеевич так в чехарде участия и не принял. А троица продолжала перескакивать друг через друга и двигаться вперёд по условной дорожке в клубах сиреневого тумана. Туман снова становился гуще, и смотреть по сторонам не имело смысла. Зато дорожка с играющими и двигающимися по ней одновременно персонажами сакуровского сна виднелась идеально. А над дорожкой привычно чернело небо с огромными звёздами, похожими на Герасимов и Му-Му. Герасимы играли в ладушки, Му-Му вылизывали свои собачьи яйца.
«Вот что значит заказать конкретный сон с классическим сюжетом, но со счастливым финалом, - размышлял на ходу Сакуров, - однако опять фигня получилась, потому что Му-Му была сукой, а какие у сук яйца?»
Он снова смотрел на привычное ночное небо и отчётливо видел под хвостами привычных небесных светил в виде Му-Му реальные собачьи яйца размером с астрономические помидоры. Глядя на небо, бывший морской штурман сбился с пути и увяз в тумане. Да ещё роса стал под ногами путаться. Сакуров давил её, как воздушные шары, но роса пружинила и Константин Матвеевич, пытаясь выбраться на дорожку, стал сбиваться с шага. Так, споткнувшись об очередную «росинку», он свалился на спину и замер.
«Полежу чуток, отдохну, - подумал он, - авось, без меня далеко не уйдут…»
Константин Матвеевич уставился в привычное ночное небо с огромными звёздами, затеявшими непонятную карусель с Герасимами, Му-Му и астрономическими собачьими яйцами. Сначала все эти, условно говоря, светила устремились со всего обозримого небесного пространства друг к другу, потом слепились в одно огромное светящееся пятно, затем пятно брызнуло в стороны горящими точками, и некоторое время обозримое Сакуровым небесное пространство искрилось мерцающим светом. Несколько минут (условно говоря, потому что какие во сне на хрен минуты?) небо так и мерцало, но затем мерцание стало гаснуть, и на месте всего обозримого Сакуровым небесного пространства образовалась одна огромная чёрная дыра. Константин Матвеевич таращился на данный астрономический феномен, последовавший, очевидно, за очередным Большим Взрывом, и даже не задавался вопросом, а как он вообще может видеть чёрную дыру на чёрном небе?
«Чёрная дыра вместо чёрного неба – это оригинально», - подумал во сне Сакуров и ему приснилось, будто он заснул окончательно.