ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ. «УЧЕНИЯ, ПОЛЬЗУЮЩИЕСЯ СЛАВОЙ»

Учения, пользующиеся в мире славой, — это конфуцианство и моизм. Самый великий в конфуцианстве — Кун Цю[130]; самый великий в моизме — Мо Ди. После смерти Кун-цзы существуют конфуцианцы [школы] Цзы-чжана, существуют конфуцианцы [школы] Цзы Сы, существуют конфуцианцы [школы] Янь-ши, существуют конфуцианцы [школы] Мэн-ши, существуют конфуцианцы [школы] Цидяо-ши, существуют конфуцианцы [школы] Чжунлян-ши, существуют конфуцианцы [школы] Сунь-ши, существуют конфуцианцы [школы] Юэ-чжэн-ши. После смерти Мо-цзы существуют моисты [школы] Сянли-ши, существуют моисты [школы] Сян-фу-ши, существуют моисты [школы] Дэнлин-ши[131]. Значит, после смерти Кун [-цзы] и Мо [-цзы] конфуцианцы раскололись на восемь [школ], а моисты разделились на три [школы]. [То, что они] принимают и отвергают, противоречит друг другу и не совпадает, но все они сами объявляют себя истинными [последователями] Кун-цзы и Мо-цзы. [Но] Кун-цзы и Мо-цзы не могут воскреснуть, так кто же установит [истинность или ложность их] учений в последующих поколениях? Кун-цзы и Мо-цзы следовали Яо и Шуню, но [то, что они] принимали и отвергали, неодинаково, [однако] все они сами объявляли себя истинными [последователями] Яо и Шуня. [Но] Яо и Шунь не воскреснут, кто же сможет определить истинность конфуцианства или моизма? [Эпохи] Инь и Чжоу [отстоят от нас] на семьсот с лишним лет, [эпохи] Юй и Ся — на две с лишним тысячи лет, и невозможно рассудить, кто прав — конфуцианцы или моисты. Ныне же если кто захочет разобраться в трехтысячелетней давности о путях Яо и Шуня, то думаю, что решить это невозможно. Решать [этот вопрос], не рассматривая свидетельств, — это глупость; утверждать же, не имея возможности решить [вопрос], — это обман. Поэтому [тот, кто] открыто опирается на прежних правителей и упорно следует Яо и Шуню, — это если не глупец, так обманщик. Просвещенные правители не приемлют глупых и лживых учений, запутанных и противоречивых действий.

Моисты при погребении зимой [одевают покойника] в зимнее платье, а летом — в летнее платье, гроб делают из тутового дерева в три цуня толщиной, траурное платье носят три месяца. Нынешние правители считают [это] умеренностью и [полагают, что] это [соответствует] ритуалу. Конфуцианцы [для устройства] погребения разоряют семью, закладывают своих сыновей, чтобы возместить [расходы], траурное платье носят три года, [наносят] великое расстройство [своему здоровью] и могут передвигаться, только опираясь на палку. Нынешние правители считают [это] сыновней почтительностью и [полагают], что это [соответствует] ритуалу. Если утверждать умеренность Мо-цзы, то нужно отвергнуть расточительность Кун-цзы; если утверждать сыновнюю почтительность Кун-цзы, то нужно отвергнуть жестокость Мо-цзы. Ныне же сыновняя почтительность и жестокость, расточительство и умеренность — все есть у конфуцианцев и моистов, а правители [считают], что и то и другое соответствуют ритуалу.

Цидяо[132] считал, [что человек не должен] меняться в лице и отводить взор [при встрече с опасностью]; [если он был] не прав, то уступал даже рабу, а [если он был] прав, то выражал гнев даже перед лицом чжухоу. В нашем мире правители [считают его] честным и [полагают, что его поведение] соответствует ритуалу. Суй Жун-цзы[133] считал, что не следует враждовать [с другими], следовал [принципу] отказа от мести, не [видел] позора в пребывании в темнице, подвергаясь оскорблениям, не [видел в том] стыда. В нашем мире правители [считают его] великодушным и [полагают, что его поведение] соответствует ритуалу. Но если принять честность Цидяо, то нужно отвергнуть уступчивость Сун Жуна; если принять великодушие Сун Жуна, то нужно отвергнуть горячность Цидяо. Ныне же великодушие и честность, уступчивость и горячность — все есть в [учениях этих] двух мужей[134], а правители [считают], что и то и другое соответствуют ритуалу.

Так как глупые и лживые учения, запутанные и противоречивые утверждения ведут борьбу [между собой], а правители слушаются их всех, то получается, что люди в стране не имеют определенных форм для своих речей, не имеют определенного образца для своего поведения. Но ведь лед и горящие угли не [могут] долго быть вместе в одном сосуде, мороз и жара не [могут] наступить одновременно, запутанные и противоречивые учения не [могут] в равной мере [с учением о законе и искусстве управления] применяться в управлении. А ныне одинаково прислушиваются к запутанным учениям и беспорядочно следуют противоречивым утверждениям. Как же тут не быть смуте? [Если правитель] в выслушивании [советов] и в поведении таков, то непременно так же у него будет и с управлением людьми.

Нынешние ученые мужи говорят об управлении чаще всего так: «Дайте бедным и неимущим землю, чтобы обеспечить [тех, у кого] ничего нет». Ныне [условия] у людей сходны, и если нет урожайного года и поступлений со стороны, а [люди] сами обеспечили себя всем необходимым, то если это не от [собственного] труда, так от бережливости. [Условия] у людей сходны, и если нет таких бед, как неурожай, болезни, стихийные бедствия и преступления, а [люди] сами стали бедными и неимущими, то если это не от мотовства, то от лени. Расточительные и ленивые бедны, а трудолюбивые и бережливые богаты. [Если] ныне правитель заберет урожай у богатых людей и отдаст [его] бедным семьям, то это означает отобрать у трудолюбивых и бережливых и дать расточительным и ленивым, да еще желать, чтобы простой народ напряженно работал и был умерен в расходах. Этого нельзя достичь.

Предположим, что есть такой человек, который ни за что не войдет в город, находящийся в опасности, не пойдет служить в армию, не отдаст ради большой пользы для Поднебесной даже одного волоска со своей голени. А нынешний правитель идет за ним и [считает, что его поведение] соответствует ритуалу, ценит его ум и высоко ставит его поведение, считая его человеком, [который] презирает вещи и дорожит жизнью. Но ведь правитель выставляет тучные поля и большие дома, учреждает ранги знатности и жалованья, чтобы обменять это на жизнь и смерть народа. [А если] ныне правители уважают и ценят людей, презирающих вещи и дорожащих жизнью, то нельзя достичь того, чтобы простой народ шел на смерть и дорожил бы [возможностью] пожертвовать собой ради дела правителя. [Есть такие, которые] держат у себя связки книг, упражняются в болтовне, собирают последователей, предаются книжной учености и ведут [пустые] разговоры, а нынешние правители следуют за ними и [считают, что их поведение] соответствует ритуалу, говоря: «Уважать мудрецов — это путь древних правителей». Но ведь те, с кого берут подати чиновники, — это земледельцы, а те, кого воспитывает государь, — это книжники. [Если] земледельцам — тяжелые подати, а книжникам — обильные награды, то нельзя достичь того, чтобы простой народ упорно трудился и поменьше болтал языком. [Есть и такие, что] выставляют напоказ свою волю и собирают [вокруг себя] народ, заботятся о своей репутации и не терпят нападок на себя, и, если злые выражения коснутся их ушей, [они] тут же непременно выхватывают меч. А нынешние правители следуют за ними и [считают, что их поведение] соответствует ритуалу, называя их людьми, которые уважают себя. Но ведь если награждать за старания в отрубании голов [врагов на войне] и в то же время почитать и прославлять тех, кто проявляет храбрость в частных стычках, то нельзя достичь того, чтобы простой народ упорно воевал и отражал врага, не занимаясь частными стычками. Когда государство в мире, то воспитывают конфуцианцев и удальцов, а когда наступают трудности, то требуются воины в панцирях. Тех, кого воспитали, не нужны; тех, кто нужен, не воспитали. Отсюда и происходят смуты.

И если правитель слушает книжников и считает, что их речи правильны, то следует счесть их годными для службы и использовать этих людей, а если он считает, что их речи неправильны, то следует удалить их самих и пресечь их речи в корне. Ныне же бывает, что [чьи-либо речи] считают правильными, но [людей не считают] годными для службы; [чьи-либо речи] считают неправильными, но не пресекают их в корне. Не использовать правильного и не пресекать неправильного — это путь смут и гибели.

Таньтай Юй-цзы имел облик благородного человека. Чжун-ни сблизился с ним и взял его [в ученики]. Пробыв с ним вместе долгое время, [он узнал], что поведение [Таньтай Юй-цзы] не соответствует его облику[135]. Речи Цзай Юя[136] были изысканными и утонченными. Чжун-ни сблизился с ним и взял его [в ученики]. Пробыв с ним вместе долгое время, [он узнал], что ум [Цзай Юя] далеко не таков, как его красноречие. Поэтому Чжун-ни говорил: «Принимая человека по облику, я ошибся в Цзы-юе; принимая человека по речам, я ошибся в Цзай Юе». Итак, известно, что даже ум Чжун-ни мог упускать истину. Ныне новые краснобаи далеко превосходят Цзай Юя, а нынешние правители, слушая [их], заблуждаются еще больше, чем Чжун-ни. Раз [правителям] нравятся их речи, то за них и назначают на службу. Как же тут избежать ошибок? Поэтому Вэй, доверившись красноречию Мэй Мао, испытало горечь поражения у Хуаяна[137]; Чжао, доверившись красноречию Ма Фу, потерпело бедствие у Чанпина[138]. Эти два [случая — примеры] ошибок из-за назначения на службу за красноречие. Ведь [если] смотреть [только] на расплавленное олово и различать в нем [только] голубые и желтые [отблески], то и сам Оу-е[139] не смог бы определить наверняка [качество] меча. [А если меч] в воде бьет цапель и гусей, а на суше рубит жеребят и лошадей, то и раб не сомневался бы, тупой [меч] или острый. [Если] проверять только зубы во рту и внешний вид лошади, то и сам Бо Ло[140] не смог бы определить наверняка ее достоинств. [А если] запрячь ее в повозку и поехать, а в конце пути посмотреть на нее, то и раб не усомнился бы в качествах лошади. [Если] смотреть [только] на внешний облик и одежды [человека] и слушать [только] его речи, то и сам Чжун-ни не смог бы разобраться наверняка в человеке. [А если] испытать его на чиновничьей должности, рассмотреть его достижения, то и обычный человек не усомнится, глуп ли тот или умен. Поэтому у просвещенного правителя чиновники [таковы]: первый министр непременно поднялся из местных чинов, а отважный главнокомандующий непременно вышел из рядовых. Имеющих заслуги непременно награждают, при этом ранги знатности и жалованья раздаются щедро, и это все более побуждает стараться. Чиновников перемещают на более высокие посты, при этом должности их становятся все крупнее, и это побуждает их управлять все лучше. Когда ранги знатности и жалованья [становятся] все выше, а чиновники управляют [все лучше], то это путь правителя.

Тысячу ли сплошных камней нельзя назвать богатством, миллион человеческих чучел нельзя назвать силой. Не то чтобы камни были невелики и число [чучел] было небольшим, а нельзя их назвать богатством и силой потому, что на сплошных камнях не уродится зерно, а человеческие чучела нельзя послать на отпор врагу. Ныне торговцы, купившие чины, и люди, искусные [в каком-либо] мастерстве, также не пашут, а едят. Это земля, которая ничего не родит, как сплошные камни. Конфуцианцы и удальцы не имеют военных заслуг, однако знамениты и пользуются почетом. Этот люд нельзя использовать на службе, он все равно что чучела. И обижаться на сплошные камни и человеческие чучела, но не обижаться на торговцев, конфуцианцев и удальцов, которые как бесплодная земля и ни на что негодный люд, — это значит не понимать сходства этих вещей.

Поэтому если даже правитель соперничающего государства восхищается моим чувством долга, я не могу заставить его прийти ко мне с данью и стать моим подданным. А если чжухоу внутри страны не одобряет моего поведения, я непременно смогу заставить его прийти с дарами к [моему] двору. Значит, если сил много, то люди приходят к [моему] двору, если сил недостаточно, то [сам] приходишь ко двору других. Поэтому просвещенный правитель старается быть сильным. Ведь в строгой семье не бывает строптивых рабов, а у любящей матери бывают непутевые дети. Отсюда я знаю, что строгой властью можно пресечь буйство, а щедрой добродетели недостаточно, чтобы прекратить смуту.

Ведь, когда совершенномудрый управляет государством, он не полагается на то, что люди будут делать ему хорошее, а использует [их так, чтобы] они не могли делать дурное. [Если] полагаться на то, что люди будут делать ему хорошее, то таких людей не наберется и десятка, а если использовать людей так, чтобы они не могли делать дурное, то все государство можно привести к единообразию. При управлении государством используют массы и отвергают немногих и поэтому не стараются быть добродетельными, а стараются [использовать] закон. Если во что бы то ни стало искать в природе [идеально] прямой бамбук, то и за сто поколений нельзя было бы сделать стрелу, а если искать в природе [идеально] круглое дерево, то и за тысячу поколений нельзя было бы сделать колеса. [Идеально] прямой от природы бамбук и [идеально] круглое от природы дерево не попадаются и один раз за сто поколений. Но каким образом всегда все ездят на колесницах и стреляют птиц? Путем применения инструмента для выпрямления дерева. Хотя и попадаются [идеально] прямой от природы бамбук и [идеально] круглое от природы дерево, не требующие выпрямления, но искусные мастера не ценят их. Почему? На колесницу садится не один человек, и стрелу выпускают не один раз. [Хотя попадаются] от природы [идеально] хорошие люди, которым не требуются награды и наказания, но просвещенные правители не ценят их. Почему? Законы государства нельзя отбросить, а управлять нужно не одним человеком. Поэтому правитель, владеющий искусством управления, не рассчитывает [на людей], случайно оказавшихся хорошими, а идет по пути, непременно дающему успех. Сейчас есть такие, которые говорят людям: «Непременно смогу сделать тебя умным и долголетним». Но весь мир считает это чепухой: ведь ум [дается] природой, а долголетие [дается] судьбой. Природа и судьба — это то, чего люди не могут постичь. А прельщать людей тем, что они сделать не в силах, весь мир называет [это] чепухой. Но обещать то, что невозможно, — значит льстить [людям], а ведь лесть — это чепуха. Обучать людей человеколюбию и чувству долга — это все равно что прельщать людей умом и долголетием. Здравомыслящий правитель не воспримет этого. Поэтому восхищение красотой Мао Цзян и Си Ши[141] не даст ничего моему лицу, а использование румян, пудры, благовоний и туши сделает его вдвое лучше прежнего. Слова о человеколюбии и чувстве долга прежних правителей не дают ничего для управления, а если сделать ясными мои законы и правила, неотвратимыми мои награды и наказания, то для государства это вроде румян, пудры, благовоний и туши. Поэтому просвещенный правитель жаждет от них помощи и не торопится с тем, что [обычно] воспевают. Оттого [он] не идет по пути человечности и чувства долга.

Ныне гадальщики прорицают людям: «Дам тебе возможность жить тысячи и десятки тысяч лет». Разговоры о тысячах и десятках тысяч лет пленяют слух, но у людей нет никаких доказательств, что они продляют жизнь хоть на один день. Поэтому люди и пренебрегают гадальщиками. Конфуцианцы нашего века обращаются к правителям не со словами о том, как управлять сейчас, а с речами об успехах управления в прошлом. [Они] не разбираются в делах о чиновниках и законе, не изучают условий [возникновения] зловредных деяний и обмана, а все только говорят о заветах глубокой древности, об успехах древних правителей. Конфуцианцы фальшивят, когда говорят: «Послушайтесь моих слов и сможете стать правителем-гегемоном». Эти речи — [те же] предсказания, здравомыслящий правитель не воспринимает их. Поэтому просвещенный правитель берет реальные факты, изгоняет тех, кого нельзя использовать, не следует человеколюбию и чувству долга, не слушает речей книжников.

Ныне те, кто не разбирается в управлении, говорят: «Хотим овладеть сердцами людей». [Но если], овладев сердцами людей, можно было бы управлять, то даже И Иня[142] и Гуань Чжуна ни к чему было бы использовать, только слушай народ, вот и все. Ум народа так же не может быть использован, как и сердце ребенка. Если ребенку не выбрить голову, то у него будут повторяться [головные] боли; если не вскрыть [у него] нарыв, то он распространится. При бритье головы и вскрытии нарыва [ребенка] непременно кто-то держит, и любящая мать управляет им, не обращая внимания на его плач. Ребенок не знает, что, претерпев эту маленькую беду, он обретет для себя большую пользу. Ныне правитель озабочен тем, чтобы умножить имущество у народа путем распашки земель и поднятия целины, а правителя считают бессердечным; [он] совершенствует наказания и усиливает кары, чтобы этим пресечь зло, а правителя считают суровым; [он] собирает подати деньгами и зерном, чтобы наполнить хранилища, и этим спасает [страну] от голода при неурожае и обеспечивает армию, а правителя считают алчным; в стране все знают о [необходимости] носить панцири и не сбрасывать их самовольно, все силы объединены для упорной борьбы, поэтому и удается схватить врага, а правителя считают жестоким. Если есть эти четыре [вещи], то правление спокойно, но народ [все же] не знает радости. Поэтому и требуются совершенномудрые и всезнающие, ибо знаний народа недостаточно, чтобы руководствоваться [ими] и использовать [их]. В прошлом Юй регулировал реки и углублял потоки, а народ кидал в него камни; Цзы Чань[143] поднимал земли и сажал шелковичные деревья, а чжэнцы ругались и бранились. Юй принес пользу Поднебесной, а Цзы Чань сохранил Чжэн, но оба они подвергались ругани. Ведь ума у народа недостаточно, чтобы полагаться [только на него], это очевидно. Потому-то, возвышая служилых, требовать мудрых и умных, а осуществляя правление, возлагать надежды на народ — все это ведет к смуте; невозможно посредством этого управлять.