1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому

1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому

— Всеобщие формы мыслимого — это категории. Бытие, как сущее в себе абсолютное, я в своем мышлении как таковом тоже неизбежно мыслю в категориях. Но тем самым я имею его пред собой как определенный предмет в мире, отличный от других, а уже не как то, что я под ним подразумевал

Если после этого мыслительного опыта я попытаюсь вовсе не мыслить абсолютное, то мне не удастся и это. Если однажды я помыслил, что бытие не есть, то я не могу перестать мыслить о самом бытии; в мышлении неабсолютного я опосредованно прикасаюсь к бытию абсолютного. В мышлении повсюду есть как бы такая точка, где нечто прямо полагается как абсолютное, потому что я не могу существовать как мыслящий, если мне не является абсолютное, — будь то в невольной абсолютизации чего-то особенного, будь то в сознательной безусловности из собственной свободы самобытия. В нескончаемом течении сущего я неотрывно ищу бытие и избираю его или в его истинном, или в его обманчивом облике.

Стало быть, я не могу мыслить это абсолютное бытие и не могу отказаться от желания мыслить его. Это бытие есть трансценденция, потому что я не могу уловить его мыслью, но должен трансцендировать к нему в некотором мышлении, находящем свое завершение в невозможности мыслить (in einem Denken, das sich im Nichtdenkenk?nnen vollendet).

Мышление, которое не может по этой причине удержать трансценденцию в качестве мыслимой, должно, скорее, в самом мышлении вновь снимать мыслимое. Это происходит в трансцендировании от мыслимого к немыслимому.

В пространственном мире тщетно искать такого места, где могло бы находиться божество, в мыслимом мире тщетно искать такого мыслимого, которое не было бы особенным предметом в мире.

В мире видимого и мыслимого нет никакого завершения, и в этом мире ничем связать невозможно мышление. Оно переходит от предмета к предмету; но в этих предметах оно не постигает ни себя, ни мир, как нечто существующее из себя самого. Но спрашивает откуда возник я сам? Этот трансцендирующий вопрос не находит в ответ себе никакой соответственной по смыслу мысли, поскольку ведь все мыслимое сразу же входит в состав мира, который мышление должно трансцендировать. Свой последний трансцендирующий шаг мышление может сделать только в некотором снятии себя самого (Das Denken kann seinen letzten transzendierenden Schritt nur in einem Sichselbstaufheben vollziehen). Оно постигает следующую мысль: Мыслимо, что существует то, что немыслимо (Es ist denkbar, dass es gibt, was nicht denkbar ist). Эта мысль есть выражение шага некоторого мышления, которое, если делает этот шаг, сразу перестает уже быть мышлением. Мышление полагает себе границу, которой перейти не может, и которую оно все же призывает перейти именно тем, что мыслит ее.

Если мышление перед лицом трансценденции усваивает себе страсть снимать себя самое, то эта страсть все-таки непреклонно удерживает то, что действительно мыслимо, чтобы испытывать на пути мышления только подлинную и необходимую неудачу. Ибо экзистенция настаивает на том, чтобы та мысль, в которой она понимает себя, была ясной; она не впадает в безмыслие в косности простого чувства, которая совершенно неспособна к подлинному трансцендированию, как не поддается и соблазну sacrificiо dell’intelletto³, в котором мышление не снимает себя посредством трансцендирования, но вообще от себя отрекается.

Результат подобного трансцендирования, как суждение, которое может быть высказано, заключается в отрицании. Все мыслимое отвергается, как не имеющее силы сравнительно с трансценденцией. Нельзя определять трансценденцию никаким предикатом, не следует превращать ее в предмет ни в каком представлении, ни в каком умозаключении нельзя измыслить ее, — и все же мы можем использовать все категории, чтобы сказать, что трансцендентное не есть ни количество, ни качество, ни отношение, ни основание, ни единое, ни многое, ни бытие, ни ничто и т. д.

Это превосхождение всякой, даже самой рафинированной имманентности отнюдь не есть нечто само собою понятное. Это исключительное напряжение сил, чтобы предотвратить закрепление трансценденции в каком бы то ни было облике в пределах мира, тем более что облик, как преходящая форма, неизбежно присущ явлению трансценденции. Преследовать это обмирщение трансценденции во всех его убежищах — это работа, которой никогда нельзя довести до конца и которую всегда приходится повторять заново. Мыслящее трансцендирование получает здесь глубину от своих отрицаний.

Трансценденция выше всякого чувственного облика. Философская идея Бога, удостоверяющая себя в крахе мышления, постигает в этом своем удостоверении лишь то, что божество «есть», а не «что» оно есть. Переживающее крах мышление освобождает место, всегда историчное наполнение которого может последовать только из историчной экзистенции и в чтении шифров существования. Мышление просветляет достоверность трансценденции, получившую свою действительность отнюдь не из мышления, как такового, но оно не дает исполнения ее сущности. Отсюда смутность этой идеи Бога для чувства и разума, и сила ее для экзистенции. Здесь не найти личного Бога в Его гневе и милости; молитвенная жизнь как религиозная деятельность не имеет здесь никакого значения; никакая чувственная наглядность божества в символах как предметах веры не устоит здесь.