2. Проблема синтеза генетики и дарвинизма

2. Проблема синтеза генетики и дарвинизма

Вызванная к жизни закономерным ходом прогрессивного развития науки потребность в накоплении эмпирического материала о природе наследственности при упрощенном, недиалектическом мышлении превращалась в односторонний эмпиризм, который противопоставлял эмпирическое знание теоретическому.

Из того факта, что экспериментальный метод Менделя открывал возможность для получения достоверного знания о наследственности, а в теории естественного отбора Дарвина отсутствовало строго доказательное знание, был сделан неправильный вывод о том, что менделизм является единственной основой точного знания в биологии и что он должен заменить «спекулятивную» теорию Дарвина[237]. Подобная оценка эволюционного учения приводила по сути дела к отрицанию познавательной ценности исторического метода.

Следовательно, доминирующее положение экспериментального метода в период становления генетики объясняется прежде всего тем, что основное внимание науки было сосредоточено на получении эмпирических данных о природе наследственности. Но коль скоро наследственность имеет не только некоторую структурную основу, а одновременно выступает и фактором, обусловливающим эволюцию живого, а также объектом эволюционных преобразований, то исторический подход к пониманию сущности наследственности принципиально не мог быть элиминирован.

Одной из существенных особенностей дальнейшего развития генетики явилось изменение оценки познавательных возможностей исторического метода — от полного отрицания его значения для генетики ее лидерами в начале XX в. до признания необходимости использования при теоретических построениях современными генетиками (представителями популяционной и эволюционной генетики). Это видно на примере решения главной проблемы генетики — соотношения генотипа и фенотипа, постановка которой связана с утверждением в генетике абстрактно-теоретического менделевского подхода; формирование диалектико-материалистического представления о механизме взаимосвязи генотипа и фенотипа оказалось возможным лишь на пути реализации конкретно-исторического подхода.

Начало диалектическому преодолению формальных представлений менделизма о соотношении генотипа и фенотипа было положено в результате обращения познания к внутренним морфологическим особенностям клетки. Сравнительный анализ данных гибридологического и цитологического методов фактически означал становление нового подхода к изучению явлений наследственности и изменчивости, основное содержание которого состоит во всестороннем исследовании феномена наследственности во всех его связях и опосредованиях. Возникла потребность рассмотреть ген в его всеобщих связях, т. е. исследовать не только его тонкую структуру (внутренние связи в самом гене), но также представить и его внутриклеточные связи на всех уровнях организации клетки.

При этом познание гена как внутренне расчлененной системы, с одной стороны, и органической части целостной системы генотипа — с другой, предполагало учет влияния сложного комплекса факторов внешней среды. Это нашло отражение прежде всего в открытии явлений мутагенеза. Однако на этом этапе дальнейшее проникновение во внутренние связи объекта зависело от всестороннего исследования его внешних связей: содержание понятия гена находилось в зависимости от конкретизации содержания понятия мутации.

Таким образом, процесс диалектического «снятия» формализма в генетике определялся не только становлением цитологического метода, но и значительно более глубоким преобразованием методологической основы генетического исследования, включающей также мутационный и физико-химический методы познания. Как видно, развитие методологической основы генетического анализа за счет расширения системы методов фактически означало переход научного мышления к наиболее полному познанию природы наследственности и изменчивости. «Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и «опосредствования». Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения»[238]. Таково, по мнению В. И. Ленина, первое требование диалектической логики, невыполнение которого, как свидетельствует, в частности, история генетики, приводит к ошибкам, к абсолютизации либо внутренних (автогенез), либо внешних (эктогенез) связей.

Конечно, стремление охватить все связи исследуемого предмета не означает их беспорядочного изучения и эклектического соединения. Несмотря на кажущуюся бессистемность дифференциации знания, якобы лишенной преемственности, существует определенная логика его развития. Например, трудно представить возникновение хромосомной теории наследственности и теории гена без открытия законов Менделем, а достижения современной генетики — без предварительной разработки хромосомной теории наследственности. «…Современная молекулярная генетика, — указывал С. И. Алиханян, — является логическим развитием хромосомной теории наследственности и теории гена, разработанных в первую половину нашего века. Молекулярная генетика подняла на более высокий уровень принципы, развитые Менделем и Морганом, связала генетические процессы с химическими и физическими понятиями, многие абстрактные категории сделала конкретными»[239].

Подобная последовательность в развертывании знания в генетике, характеризующаяся преемственной связью между качественно различными этапами ее развития, позволяет понять становление каждого следующего этапа как разрешение «проблемной ситуации», как «выпрямление зигзагов», которые время от времени неизбежно возникают в процессе эволюции генетической мысли.

Большое значение для понимания сути философских поисков и обобщений в развитии генетического познания имеет выявление общих черт выхода из кризисных ситуаций в науке. Их можно определить как нахождение в каждой конкретной проблемной ситуации главной стороны, существенной связи, от познания которой зависит формирование новых идей и концепций теории наследственности и изменчивости. Так, проблемная ситуация, возникшая в формальной генетике (менделизм), была преодолена в результате вычленения из всех внутриклеточных связей цитоморфологических связей, непосредственно относящихся к хромосомам.

При разрешении аналогичной ситуации, создавшейся в классической генетике, в роли такой существенной стороны познания природы наследственности выступало изучение связей и отношений молекулярного уровня. Для решения проблемы мутагенеза большое познавательное значение имело фиксирование внимания ученых не на внутренних связях того или иного уровня организации клетки, а на внешних. При этом из всего многообразия связей между организмом и средой выделялась связь между организмом и сильнодействующими (мутагенными) факторами внешней среды.

Следовательно, процесс всеобщего охвата связей, сторон, опосредований изучаемого предмета, отражающий бесконечность человеческого познания, реализуется в итоге через последовательную смену определенной степени существенности той или иной стороны рассматриваемого предмета.

Исследование всеобщих связей предмета не ограничивается изучением внутренних и внешних связей, так как, обращаясь к последним, представляющим собой взаимное воздействие тел друг на друга, познание вынуждено следовать от принципа связи к принципу развития[240]. «В том обстоятельстве, — отмечал Ф. Энгельс, — что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение»[241]. Логическая необходимость перехода от принципа всеобщей связи к принципу развития встала на известном этапе и перед генетикой. Ее конкретным воплощением явилось возникновение популяционной генетики, главной задачей которой было изучение связи и взаимодействия определенной группы организмов с внешней средой в целях выяснения условий, причин и объективных закономерностей процесса эволюции.

Переход от принципа всеобщей связи к принципу развития отражается в содержании конкретно-исторического подхода. В процессе его реализации в генетике удалось решить сложнейший комплекс вопросов, и прежде всего таких: 1) какова структурно-функциональная природа наследственной основы организмов (дискретный характер генотипа в явлениях наследования и его целостный характер в явлениях наследственного осуществления онтогенеза); 2) каков характер действия на изменяющийся организм или популяцию тех причин, которые вызывают мутационные или модификационные изменения; 3) каковы те условия, в которых происходит процесс микроэволюции.

Таким образом, если период возникновения генетики как науки (когда господствовал менделевский подход) определялся тем, что «сначала был взят самый типичный, наиболее свободный от всяких посторонних, усложняющих влияний и обстоятельств, случай»[242], то для следующего этапа ее развития было характерно дальнейшее восхождение, обращение к анализу именно этих посторонних, усложняющих обстоятельств.

Непонимание цели и значения абстрагирования как необходимого момента процесса познания чревато серьезными ошибками в истолковании полученных данных. Они заключаются главным образом в том, что относительная истина выдается за абсолютную, за истину в последней инстанции. Примеров подобного непонимания диалектики процесса познания в истории генетики много. Так абсолютизация открытий Менделя привела к тому, что менделизм стал противопоставляться дарвинизму. Однако в дальнейшем развитии генетики эта ограниченность была преодолена, и познавательные рамки менделевского подхода были расширены. Обстоятельный учет тех факторов, от которых абстрагировались на предшествующем этапе, способствовал становлению конкретно-исторического подхода в этой науке, что привело к развитию познания, опирающегося уже на более сложную систему частнонаучных методов. Вычленение в качестве главной тенденции развития познания в генетике процесса перехода от абстрактного менделевского подхода к конкретно-историческому позволяет осознать объективное значение методологических поисков решения главной проблемы генетики, которая была сформулирована ранее как проблема диалектико-материалистической интерпретации природы взаимоотношения генотипа и фенотипа.

Решение этой проблемы, помимо важного методологического значения имеет большое мировоззренческое значение, так как позволяет вскрыть научную несостоятельность утверждений наших идеологических противников, тщетно стремящихся доказать «банкротство» диалектики в генетике. Оно дает возможность также показать, что процесс исторического развития теории и методов генетики в своей логической основе является процессом стихийной и сознательной диалектизации генетики и что современное генетическое знание выступает результатом использования сложной системы методов исследования, каждый из которых не только находится в координации с другими, дополняя их, но и вступает в определенные субординационные отношения с ними.

Становление конкретно-исторического подхода в генетике позволило осознать упрощенность и односторонность толкования связей между генотипом и фенотипом либо в духе механоламаркизма (фенотип — генотип), либо в духе концепций неодарвинизма (генотип — фенотип). С утверждением конкретно-исторического подхода в генетике возникла возможность преодолеть эти крайности, дать диалектико-материалистическое объяснение механизма связи генотипа и фенотипа. При этом выяснились как структурно-функциональные отношения целостной живой системы со сложно регулирующимся механизмом, включающим в себя качественно различные структурные уровни и обеспечивающим устойчивость системы в постоянно изменяющихся условиях внешней среды, так и исторические отношения фенотипа и генотипа, в которых заключен сложный механизм обратной связи между ними, основанный на адаптивном действии естественного отбора. Конечно, такое понимание природы связей между генотипом и фенотипом сложилось не сразу, оно представляет собой итог длительного пути развития познания в генетике.