Святитель, связавший три эпохи

Святитель, связавший три эпохи

Когда нас охватывают сомнения относительно будущего России – а при нашей жизни, с ее лихими поворотами и озадачивающими сюрпризами, они не могут не возникать, – надо вспоминать слова инока Филофея: «Москва – Третий Рим, а четвертому не быти», несомненно услышанные им от самого Бога. В них – гарантия сохранения нашего духовного стержня, а значит, и существования как нации. Что нам волноваться, если сам Творец и Хозяин истории определил нашу судьбу до конца времен, и от нее нам не уйти. А если – не приведи Господь! – мы сделаемся отступниками и решительно не захотим ее принять, Бог из камней сих сделает русских, и они вместо нас будут свидетельствовать при приходе антихриста погружающемуся в бездну греха миру о Христовой Истине. Этого ли мы хотим?

Понятно, что фраза, произнесенная в XV веке, может показаться не очень убедительной. Но у нее есть наилучшее из всех возможных ее подтверждений – наша история.

В чем, собственно, заключается главная мысль старца Филофея? В том, что все происходившее в России со времени ее Крещения и что будет происходить в ней, пока бытие не упразднится его Создателем и звездное небо не свернется, как свиток, имеет единый, сквозной смысл, а значит, в своей сущности характеризуется строгой преемственностью. Попятные струи, круговые завихрения и прочая турбулентность свойственны лишь поверхностному слою нашей реки времен, а в своем глубинном течении она куда направила воды тысячу лет назад, туда катит их ныне и будет катить после нас.

Кто-то из читателей возразит: а как же семьдесят лет советского атеизма? Разве коммунистам не удалось приостановить ход нашей христианской истории?

Конечно нет! Прельстившись учением Маркса, коммунисты тешили себя иллюзией, будто направляют события туда, куда указал этот лжепророк, но их деятельность была подобна усилиям лодочников, пытающихся взмахами весел повернуть течение Волги. Да, наверху они гнали волну в свое «светлое будущее», но основное течение все равно сносило их туда, куда назначил двигаться России Всевышний. Желая построить новый мир, они сломали сословную структуру царской России, но, не понимая того, что это восстанавливает административное устроение допетровской Святой Руси, перенесли столицу в первопрестольную Москву. Взявшись за создание «нового человека», они написали для него «Кодекс строителя коммунизма», но он получился почти копией заповедей Христа, только без ссылки на источник. Революции существуют лишь в умах политиков, а народная жизнь непрерывна, ибо она складывается из жизней отдельных людей, которые, переходя из одного отрезка истории в другой, остаются теми же самыми.

Особенно прочной скрепой сменяющих друг друга периодов общенациональной жизни служат индивидуальные истории таких личностей, которые, во-первых, умеют вобрать в себя как можно больше той России, в которой протекала их молодость, и, во-вторых, сохраняют верность тому лучшему, что они вобрали в свою душу и чему научились. А если они становятся к тому же еще и публичными фигурами и имеют возможность передавать накопленное осмысленное широкому кругу людей, обеспечивая этим плавность, а значит, и целенаправленность духовного развития страны, то им просто нет цены.

Таким драгоценным для России человеком, обладавшим в исключительной мере всеми тремя упомянутыми качествами, был великий святитель, архиепископ Верейский

Иларион (Троицкий). В обращенном к нему кондаке Церковь поет: «Краса новомучеников Российских, Руси святой похвала», и это абсолютно верно. Но к этому надо добавить, что он был украшением не только сонма новомучеников, но и всей России.

Как и почему у бедного сельского батюшки родилось это чудо человеческого совершенства? Дивный юноша рос на рубеже веков в уездной глуши Тульской губернии. Он сочетал в себе редкую красоту и физическое совершенство с ангельской чистотой целомудренной души и выдающимися способностями к учебе и умственному труду, позволившими ему блестяще пройти полный курс образования, который полагался ему по происхождению – духовное училище, семинария, духовная академия, и в 27 лет получить звание магистра богословия. Казалось, ему не нужно было бороться с соблазнами и, окончив учебу, он просто и естественно принял монашеский постриг и в том же году стал сначала иеромонахом, а затем архимандритом.

Что же окружало эту необыкновенную личность в период ее созревания и что из окружающего она впитала, чтобы сохранить в себе до кончины, делясь им с другими?

Это была великая пореформенная Россия, прекраснейшая из стран, когда-либо существовавшая на земле, но в невиданной пышности своего очередного расцвета начавшая уже проявлять признаки увядания и омертвения, – всего ощутимее в завораживающей и будоражащей культуре Серебряного века. Эта культура, достигнув предельных высот по уровню мастерства, в нравственном отношении пыталась встать по ту сторону добра и зла, и эти два начала все больше перемешивались между собой в русской жизни, так что отделить их друг от друга стало почти невозможно. Одни и те же люди слушали проповеди Иоанна Кронштадтского и читали революционные прокламации, молились в храме о «безмолвном житии во всяком благочестии и чистоте» и участвовали в антиправительственных демонстрациях, возмущались падением морали и требовали неограниченной свободы для каждого. Многие великие люди того времени не разобрались в этом хаосе, приняли призраки за действительность, внешнюю красивость за подлинную красоту, посулы лжепророков за обетования Христа. Многие, но не отец Иларион. Его дар различения духовности был уникальным. Как при офсетной печати на бумаге оттискивается только то, что нужно, а остальное не прилипает, так в его душе отпечаталась лишь та Россия, которая порождается мыслями о ней Бога и именуется Третьим Римом, и ничто другое к ней не прилепилось.

Он был одним из тех людей своего времени, которых можно перечесть на пальцах, которые видели Россию правильно, отметая все наносное и случайное. Это позволило ему внести заметный вклад в то, чтобы переход от дореволюционной России к послереволюционной не был тем полным разрывом, который декларировался большевиками, а содержал в себе максимально возможный при таких декларациях элемент преемственности. Произведенный в 1923 году в архиепископы и став наместником Сретенского монастыря в Москве, он сделался правой рукой патриарха Тихона и получил от него благословение на подвиг исповедничества – на участие в диспутах против наркома Луначарского и лжемитрополита «живой церкви» Введенского. Не теряя благодушия и чувства юмора, он играючи клал их на лопатки, убедительно доказывая безумство обновленчества и его обреченность на провал. К голосу жившей в нем светлой, мудрой и красивой, как он сам, прежней России прислушивались не только тысячи присутствовавших в зале, но и сидевшее в президиуме советское начальство. Это в конечном счете сыграло решающую роль в том, что власть отвернулась от живоцерковников и вступила в переговоры с православной Церковью, которая вернула себе многие храмы, захваченные раскольниками. Конечно, последние видели во владыке Иларионе своего главного врага, и по их интригам он попал и на Соловки, и в Ярославскую тюрьму, и в 1929 году, 28 декабря, умер в тюремной больнице Ленинграда от сыпного тифа. Великому архипастырю было всего 43 года…

Прошло много лет, начался новый отрезок нашей истории – перестройка, отмена социализма, возрождение веры и Церкви. И давно умерший владыка Иларион снова напомнил о себе, вмешавшись в нашу духовную жизнь самым неожиданным образом. Об этом чуде рассказывает его преемник, наместник возобновленного в 1994 году Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов).

«Многие из наших прихожан помнят Любовь Тимофеевну Чередову, последнюю духовную дочь священномученика Илариона (Троицкого). Ей было уже больше ста лет, но она с полной убежденностью говорила, что не умрет, пока не будет прославлен в лике святых владыка Иларион. Настал момент, когда был поднят вопрос о его канонизации. Любовь Тимофеевна была в это время уже тяжело больна. Она не вставала, и врачи поражались, что она еще жива. И вот, поехав в последний раз ее причащать, я принес ей радостную весть: решение о канонизации священномученика Илариона принято Синодом. После причастия мы прочитали несколько молитв и в том числе “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко”. Через три дня она отошла к Господу».

Таким образом, святитель Иларион связал не два, а целых три периода нашей истории, показывая маловерам, что никто не может остановить ее промыслительное движение. В частности, преемственность духовной жизни Сретенской обители явным образом выразилась в соединении прежнего ее наместника, уже святого, с нынешним их общей духовной дочерью, которой Бог не дал умереть, пока она не выполнила свое предназначение.