Беседа восьмая Материалистическая и прагматическая линия в эллинской философии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Беседа восьмая

Материалистическая и прагматическая линия в эллинской философии

По своему духовному типу древние греки – народ для нас довольно загадочный и малопонятный. С одной стороны, они изобрели демократию, и это, казалось бы, говорит о том, как высоко они ценили свободу личности. С другой стороны, они свято верили в рок, в предопределённость судьбы каждого человека, а ведь такая предопределённость делает свободу иллюзорной: ты хоть вон из кожи лезь, а всё равно с тобой будет то, что тебе на роду написано, а точнее, заранее назначено троицей Клото, Лахесис и Атропос – богинями судьбы, которых греки именовали мойрами. Это совсем не та психология, что у христиан, которые говорят «сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Христиане делают свой жизненный выбор сразу, безо всякого рока, по своей воле грешат, по своей воле воздерживаются от грехов, а судить, что перевесило, предоставляют Всевышнему, надеясь на Его милость. Вера христиан в Страшный суд есть не что иное, как вера в человеческую свободу, ибо если бы человек не был свободен, делая то, что ему предназначил рок, то за что можно было бы его наказывать или награждать после смерти?

Разгадать тайну эллинской души помогает её удивительное сходство с «протестантской душой», которая гораздо ближе к нам по времени, а потому лучше известна. Как и эллины, протестанты ставят личность выше коллектива и, несмотря на это, отказывают ей в возможности свободно строить свою судьбу, призывая лишь добросовестно исполнять то дело, к которому ты приставлен. Кальвинисты же, выражающие дух протестантизма особенно выпукло, совершенно отождествили свою точку зрения с греческой: у них уже при рождении человека предопределено, куда он попадёт – в рай или в ад, и никакие его усилия тут ничего изменить не могут. Опять соединяются здесь две, вроде бы вопиюще противоречащие друг другу установки: индивидуализм и фатализм, утверждение личного бытия как высшей ценности и признание полного бессилия личности в устроении этого бытия.

Ещё нагляднее эта антиномия демонстрируется современным американским обществом. Оно буквально помешано на «правах человека», под которыми подразумеваются права индивидуума, оно провозглашает их альфой и омегой жизнеустройства, оно навязывает их всему миру, не останавливаясь ради этого перед бомбёжками, и в то же время люди в Соединённых Штатах – настоящие рабы масскультуры, которая тиранически навязывает им стереотипы поведения и мышления. Именно в Америке более, чем в любой другой стране, реально понятие «кумира», которому подражают миллионы, одеваясь как он, думая его мыслями, приобретая его привычки. Опять сочетание крайнего индивидуализма (в теории) и крайней стадности, совершенно лишающей индивидуальности (на практике).

Повторяемость антиномии показывает, что она закономерна и что где-то в глубине оба якобы противоположных друг другу акта – провозглашение суверенности личной воли и следующий сразу же за этим отказ от неё, – оказывается, имеют расположенную где-то глубоко общую причину.

Эта общая причина самоутверждения и потери себя – утрата или значительное ослабление в человеке религиозного чувства, то есть убеждённости в существовании Высшего Начала, на котором только и держится всё, что есть. Эта убеждённость именуется верой, и тот, кто имеет веру, слышит слова этого Начала: «Без меня не можете делать ничего» – и знает, что слова эти истинны. Когда религиозное чувство пропадает и человек перестаёт ощущать присутствие в мире Высшего Начала как источника жизни, он поневоле начинает искать этот источник в самом себе, а поскольку его там нет, после бесплодных поисков бывает вынужден вверить свою судьбу внешнему порядку вещей, уже безличному. Ибо угадать в этом порядке устанавливающую его Личность может только религиозное чувство, а его в данном случае нет.

Древние греки в сравнении с окружающими их народами были малорелигиозны. Да, у них был целый пантеон богов, но это были те же люди, только более могущественные и вдобавок бессмертные. Сходство с людьми у них было не только внешнее, но и внутреннее – в них бушевали те же страсти и похоти, что и в нас. Поэтому культ эллинских богов был, в сущности, культом человека. Обожествление человека эллинской цивилизацией нашло яркое выражение в учреждении ещё в VIII веке до нашей эры все-греческих Олимпийских игр, победители которых чествовались как небожители, и им возводились статуи. В общем, факт малорелигиозности древних греков не подлежит сомнению, а ведь эти греки были древними, а значит, по нашим понятиям, должны были быть весьма религиозными. Почему же они стали таким странным исключением? Может, на них как-то повлиял в этом отношении климат, а может, социальные факторы? Или этнические особенности?

Перебирая в уме возможные причины малорелигиозности эллинов, мы сами уподобляемся им по своему маловерию: ищем причины материальные и рациональные. А почему бы не предположить, что это сам Бог попустил грекам стать неверующими, чтобы посмотреть, каковы будут результаты? Согласитесь, что нам трудно сделать выбор в данном вопросе между «естественным» объяснением и «вышеестественным». А это значит, что мы до сих пор так и не определились в самом главном, пытаемся сесть между двух стульев и служить двум господам. С одной стороны, мы вроде бы возвращаемся к вере предков, в церковь стали ходить и даже причащаться, а с другой стороны, никак не становится для нас абсолютно бесспорной реальностью Творец и Вседержитель мира, чья воля превыше всех «законов природы», и Кто один, в конечном счёте, управляет всем происходящим в природе и в человеческом обществе.

Если же мы хотя бы на несколько минут определимся, приняв постулат, что история вершится на небесах, то перед нами начнёт вырисовываться весьма любопытный сюжет.

За тысячу лет до Рождества Христова Бог избирает некий европейский народ и отпускает его от Себя на длинном поводке: пусть погуляет без Наставника, поживёт собственным умом и другими способностями, которые Я вложил в него при сотворении и которые он называет «природными», и продемонстрирует и себе самому, и другим народам, и последующим поколениям, чего можно добиться, обособившись от Меня и не слушая Моих подсказок.

Сегодня, когда прошло столько веков после окончания этого «эксперимента», мы хорошо знаем, чего добились малорелигиозные эллины, каких горизонтов достигли в своём автономном плавании. Главное, что они открыли для себя и для всех, – это огромную, до того не оценённую силу человеческого интеллекта. Как актёр при отлучке суфлёра из его будки вынужден мобилизовать всю свою фантазию, в результате чего обнаруживает в себе дотоле неведомые ему дарования, так и древнегреческим мыслителям, потерявшим связь с источником Откровения, пришлось предельно напрягать свой собственный ум, вырабатывая весь его ресурс. Благодаря этому сокровищница человеческого знания обогатилась философией элеатов и Платона, геометрией Евклида и логикой Аристотеля. Повышенный интерес к человеку, занявшему у эллинов центральное место в мироздании вместо Бога, вызвал к жизни виртуозное искусство скульптурного портрета, а также не утратившую интереса и в наши дни «греческую трагедию», впрочем, чересчур навязчиво подчёркивающую неотвратимость рока.

Остальные плоды секулярности эллинской цивилизации были горькими, и в конце концов античный мир ими отравился.

Негативным следствием греческого маловерия было широкое распространение материализма и прагматизма. Эти установки с самого начала стали проникать и в философию, но такие интеллектуалы, как Парменид, Платон и Аристотель, в течение какого-то времени могли их нейтрализовать своей метафизикой. Но ведь людям надо не только размышлять о принципах и началах, но и жить повседневной жизнью, а чем могла помочь такой жизни эта мудрёная метафизика? Если бы у эллинской цивилизации была настоящая религия, люди в ней искали бы ответы на жизненные вопросы, но её не было: у Зевса об этом не спросишь. Поэтому в качестве альтернативы «заумной» классической философии в Греции возникла доступная каждому система рассуждений, которую тоже назвали «философией», хотя в строгом смысле этого термина (как поисков универсальных основ сущего) она ею не являлась. Её скорее следует называть «житейской мудростью», и, хотя такие вещи не входят в число предметов нашего рассмотрения, нам следует кратко с нею познакомиться, как мы ознакомились выше с натурфилософией ионийцев, тоже не представлявшей собой подлинной философии.

Прагматическое направление греческой мысли оставило в стороне теоретические исследования отвлечённых категорий и сосредоточилось на проблеме правильного поведения, то есть на этике.

Древнегреческий материализм, не в бытовом смысле, а как космологическая концепция, впервые заявил о себе в учении Демокрита (460–370 гг. до н. э.). Понятие материи, оставаясь философской категорией, обрело у него также конкретный вещественный смысл, воплощаясь в атомах – мельчайших неделимых частицах, сочетания которых образуют все чувственно воспринимаемые предметы. Атомы – это бытие, пустые промежутки между атомами – небытие. Атомы вечны и неизменны, предметы, возникающие в результате их соединения, преходящи и текучи.

Первый из философов-прагматиков, Эпикур (341–270 гг. до н. э.), построил свою этику на базе атомизма, но сама по себе атомистическая космология его не интересовала – физика для него была служанкой этики. Вот его программное заявление:

«Пусты слова того философа, которые не врачуют никакие страдания человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезнь из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезнь из души».

Разрабатывая своё учение о мире и человеке, Эпикур столкнулся с проблемой, которая, как кошмарный сон, преследовала затем и всех других мыслящих материалистов. Их философия кладёт в основу своей космологии тезис «Существует только материя и вечные неизменные законы её движения и развития». Материя же по самому определению есть мёртвое вещество. Значит, мир, в котором существует только материя, есть мир мёртвый, механический, представляющий собой огромный автомат, движение которого на вечные времена предопределено законами физики. Это – детерминированный мир, в котором никакая его часть не может обладать свободой, это заведённые часы, в которых шестерёнки, колёсики и стрелки не могут изменить фатально предназначенного им хода. Но окружающий нас мир не мёртв – он живёт, дышит, он полон упрямых, своевольных существ, которым наплевать на мировые законы, которые делают не то, что предписано этими законами, а то, что хотят. Каждый человек знает это по себе. Всякое «я», существующее в этом мире (а таких «я», включая высших животных, триллионы), обладает свободой выбора хотя бы в узких пределах и этим моментально разрушает материалистическую модель бытия. Эпикур это прекрасно понимал. Он верил в атомы как универсальные и единственные носители реальности, следовательно, и человека представлял состоящим только из атомов и больше ни из чего. Но поскольку траектории атомов подчинены физике, значит, и вся деятельность человека определяется физикой, а тогда он не отвечает за свои действия, ибо не выбирает их – за него их выбирают законы движения атомов. Другими словами, если весь мир есть автомат, то автоматом является и человек, ибо он есть часть этого механического мира, так что за все его поступки надо спрашивать не с него, а с атомов, а в этом случае как можно говорить об этике? Ведь это наука о правильном поведении, а в механическом мире, состоящем из прыгающих атомов, поведение любого его фрагмента, включая человека, должно быть признано правильным – тут же нет альтернатив, всё заранее обусловлено сцепленными между собой шестерёнками и колёсиками. Этика – это учение о том, как выбрать между таким-то и таким-то поступками, но в атомистической вселенной нет никакого выбора. Я убил ближнего, но я не виноват, так как его убили двигающиеся во мне атомы – меня они не спрашивали.

Чтобы выйти из тупика и дать всё-таки место этике, Эпикур делает поразительное предположение: он допускает, что законы физики предписывают атомам их траектории не абсолютно жёстко, а оставляют некоторый «люфт», в пределах которого атом может отклоняться в своём движении от заданного. Отклоняться от положенных траекторий могут и атомы в человеческом организме, и, собираясь вместе, эта вариативность даёт человеку определённую меру свободы. Поразительной эту теорию Эпикура можно назвать по той причине, что через две с лишним тысячи лет квантовая механика неожиданно для самих учёных установила с абсолютной достоверностью, что движение микрочастиц не является однозначно детерминированным. Для каждой из частиц имеется набор возможных траекторий, каждая со своей вероятностью (вероятности же определяются однозначно), так что две одинаковые частицы, например два электрона, оказавшиеся в одних и тех же условиях, могут двигаться по-разному.

На что должен, по Эпикуру, употребить человек эту возникающую из небольшого своеволия атомов свободу? В чётком ответе на этот вопрос и заключается вся суть этики Эпикура. Человек должен вести себя так, чтобы безболезненно вписаться в жизнь вселенского организма, частью которого он является. Человек должен всегда помнить: «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt» («Послушных судьба ведёт, непослушных тащит»). Для того чтобы быть послушным природному порядку и подчиняться ему добровольно, надо знать, в чём состоит этот порядок, то есть знать физику.

Каков же результат правильного поведения? Эпикур называет этот результат наслаждением – в его достижении и заключается цель человеческой жизни. Современные люди, вкладывающие в понятие наслаждения совсем не тот смысл, который вкладывал в него Эпикур, называют «эпикурейцами» тех, кто пьёт хорошие вина, вкусно ест и гуляет вовсю (пример – Стива Облонский из «Анны Карениной»). Это грубое искажение, даже противоположность исходному пониманию слова. По Эпикуру, наслаждение заключается в душевном спокойствии, в «безмятежности». Вот его собственное разъяснение на этот счёт.

«Когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждение чувственности или распутства, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наши учения, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и смятений души».

От страданий тела избавляет умеренность, смятение же души, или страхи, бывают, по Эпикуру, трёх родов: страх перед богами, страх перед смертью, страх перед загробной судьбой. Это мнимые страхи, от которых необходимо избавляться. Надо усвоить, что никаких богов нет, что всё сущее сводится к игре атомов. Смерть есть, но она не имеет к человеку никакого отношения: пока он жив, смерти нет, а когда она приходит – нет человека. Так что человек и смерть не пересекаются, почему и не надо её бояться. Загробной жизни нет – умрёшь, лопух вырастет. Поэтому живи, пока живётся, и ни о чём не думай, будь во всём умеренным, «живи незаметно», не давая овладеть тобой страстями – ни чрезмерной радостью, ни глубоким горем.

Схожее учение, основоположником которого был Зенон из Китеона (не путать с учеником Парменида), живший в конце IV – начале III века до нашей эры, получило название стоицизма от дома с портиком (по-гречески «стоя») в Афинах, где Зенон преподавал свою философию ученикам. Школа стоиков просуществовала до II века нашей эры.

Философия стоиков отличается от философии эпикурейцев только своей космологической составляющей – этика у них почти одинаковая. Стоики – не атомисты, космос у них не механизм, а одушевлённое целое. Такое мировоззрение именуется пантеизмом. У стоиков меньше свободы, чем у эпикурейцев, – у тех есть «люфт атомов», а у этих неотвратимый рок, который определяется всеобщим Божественным началом. Поэтому главной этической установкой у стоиков является покорность обстоятельствам, уход во внутреннюю жизнь, бесстрастие и созерцание – то, что в Индии зовут «нирваной». Стоик должен равно воспринимать бедность и богатство, здоровье и болезнь, людские почести и поношения.

С течением времени философия стоицизма становилась всё более пессимистичной. Провозглашённая ею в качестве идеального состояния души «атараксия» (безмятежность) всё заметнее переходила в уныние. Примечательно, что это упадническое настроение начинало проникать в высшие слои римского общества. Главный идеолог стоицизма I века Сенека был одним из самых богатых людей своего времени, наставником императора Нерона. Ему были доступны любые чувственные наслаждения и утехи, но он вёл аскетический образ жизни, пытаясь в крайнем воздержании найти смысл жизни, однако так и не нашёл его и вскрыл себе вены, опасаясь мести бывшего ученика. А крупнейшим стоиком II века был аж сам римский император, а именно – Марк Аврелий. Он правил с 161 по 180 год, и правил весьма успешно, одержав ряд внешних побед и укрепив внутренний порядок государства. Тем не менее его философия была проникнута чувством беспомощности и слабости человека, которого он видел существом «навязчивым, неблагодарным, завистливым, заносчивым, коварным, неуживчивым, злобным». Это приводило его в отчаяние и чувство безысходности. Вот его жалобы на жизнь:

«Время человеческого существования – миг; его сущность – вечное течение; наши чувства смутны; тело бренно; душа неустойчива; судьба загадочна; слава недостоверна. Одним словом, всё, относящееся к телу, подобно потоку, а относящееся к душе – сновидению и дыму. Жизнь – борьба, странствие по чужбине, посмертная участь – забвение».

Ещё одно прагматичное направление в античной философии, зародившееся всё в том же IV веке до нашей эры, – скептицизм. Основатель этой школы Пирон учил, что высшая мудрость заключается в умении ответить всего на три вопроса:

1. Каково происхождение вещей?

2. Как нужно относиться к вещам?

3. Какую пользу мы извлекаем из правильного отношения к вещам?

Вот ответы скептиков:

1. Происхождение вещей неизвестно.

2. Мы должны воздерживаться от любых категорических высказываний о вещах.

3. Польза от избегания категорических суждений состоит в обретении бесстрастия («апатии») и душевного спокойствия.

Как мы видим, основная установка скептицизма та же, что установка эпикуреизма и стоицизма, – уход от активной внешней деятельности, замыкание внутри себя. Но только в скептицизме появляется совершенно откровенный отказ от философии, так что это течение можно назвать «антифилософской философией».

Совершенно ясно, что упадок греческой философии и её вырождение в банальные практические рекомендации отражали упадок и вырождение всей античной цивилизации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.