Предмет политической экономии в широком смысле. Вопросы методологии экономических исследований

Предмет политической экономии в широком смысле.

Вопросы методологии экономических исследований

Зрелость всякой науки выражается в том, в какой мере в ней развито понимание собственного предмета познания. И политическая экономия в данном случае не составляет исключения. Экономисты – предшественники Маркса и Энгельса – обычно не осознавали, что за движением вещей в хозяйственном обороте скрываются отношения людей, акцент делали на материально-вещественной стороне богатства, явления принимали за сущность.

Большой заслугой Энгельса является разработка в «Анти-Дюринге» вопроса о предмете политической экономии.

К тому времени был издан и получил распространение лишь первый том «Капитала», другие его тома оставались в рукописи. Не были известны также рукописные варианты, созданные еще до выхода I тома, например Введение из экономической рукописи 1857 – 1858 годов, где, в частности, подробно рассматривался предмет политической экономии. В «Капитале» Маркса речь шла не вообще о предмете политэкономии, а лишь о предмете данной книги. «Предметом моего исследования в настоящей работе, – писал он, – является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена»[485]. Таким образом, «Капитал» – это в основном и главном изложение политической экономии капитализма, а определения его предмета – это определения предмета марксистской политической экономии капитализма.

Капитализм – не единственный способ производства, другие существовали до него, а новый, высший, как впервые доказали Маркс и Энгельс, следует за ним. Все эти способы производства изучаются единой наукой – политической экономией. Эту кажущуюся простой истину четко выразил Энгельс, разъяснив, что «наука о законах, управляющих производством и обменом материальных жизненных благ в человеческом обществе», есть политическая экономия «в самом широком смысле»[486]. Политэкономия в широком смысле фактически получила наиболее солидное воплощение в творческом наследии Маркса, однако само это понятие в научный оборот введено Энгельсом.

В качестве самостоятельной науки политическая экономия начала формироваться лишь в мануфактурный период капитализма, примерно в конце XVII века. В том ее виде, в котором она исторически сложилась, она представляла собой, указывал Энгельс, «научное понимание экономики периода капиталистического производства»[487]. Не ставя перед собой других целей, кроме изучения экономики капитализма, такая политическая экономия была политической экономией «в более узком смысле»[488].

На этой основе Энгельс сформулировал вывод о том, что, имея дело с постоянно изменяющимся материалом, политическая экономия не может не быть исторической наукой. Соответственно был конкретизирован и предмет политической экономии: с одной стороны, она призвана исследовать прежде всего особые законы каждой отдельной ступени развития производства и обмена; а с другой – перед ней стоит задача анализа всех ступеней в развитии производства и обмена, закономерностей их возникновения и роста.

Такая задача была сформулирована Энгельсом именно в «Анти-Дюринге», он писал, что «политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, – политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана»[489]. Энгельс отмечал далее, что для всесторонней критики буржуазной экономики недостаточно знакомства только лишь с капиталистической формой производства, обмена и распределения. Нужно также, хотя бы в общих чертах, «исследовать и привлечь к сравнению формы, которые ей предшествовали, или те, которые существуют еще рядом с ней в менее развитых странах»[490].

В противоположность буржуазной политической экономии, в которой отсутствовали качественные характеристики категорий как выражения исторически сложившихся производственных отношений, Энгельс подчеркивал важность изучения особых законов каждой отдельной ступени в развитии общества, отнюдь не умаляя при этом значимости выявления общих законов, которое возможно лишь в конце исследований, после того как проанализированы особые законы. Сравнение разных общественных форм производства позволяет познать специфическое и общее в них.

Известно положение Маркса о том, что в анатомии человека следует искать ключ к анатомии обезьяны. Этим образным выражением Маркс хотел, в частности, сказать, что категории, выражающие отношения буржуазного общества, наиболее развитой и наиболее многообразной исторической организации производства по сравнению с предшествующими ей, позволяют понять структуру и тенденции изменения прежних форм общества, уже исчезнувших или существующих рядом с капитализмом[491].

С этих методологических позиций Энгельс анализировал экономические отношения первобытнообщинного, рабовладельческого и феодального обществ, а также раскрывал исторические тенденции развития капиталистического производства. В порядке научного прогноза он дал и характеристику основных черт экономического строя будущего общества.

В «Анти-Дюринге» было сформулировано положение о политической экономии как науке о сменяющих друг друга на основе прогресса производительных сил способах производства. Политическая экономия, отмечал Энгельс, не может быть одной и той же для всех исторических эпох и для всех стран[492]. Эта историческая по своему существу наука имеет дело с материалом, изменяющимся во времени и неодинаковым в каждой отдельно взятой стране. Раскрыв значение исследования и сравнения разных ступеней в развитии общества, Энгельс особо отмечал: «Такое исследование и сравнение было в общем и целом предпринято пока только Марксом…»[493] Эта оценка вполне верна и в отношении Энгельсовой книги, являющейся одним из главных произведений политической экономии в широком смысле.

Разъясняя методологические принципы исследования, проведенного в «Капитале», Энгельс писал о процессе капиталистического производства и накопления: «Весь процесс объяснен чисто экономическими причинами, причем ни разу не было необходимости прибегать к ссылке на грабеж, насилие, государство или какое-либо политическое вмешательство»[494]. При поверхностном взгляде может показаться, что политэкономическому анализу вообще чуждо обращение к политике, государству, насилию. Но это было бы упрощением. Энгельс считал, что политическая экономия, которая основывается на принципах материалистического понимания истории, должна раскрывать экономический фундамент структуры общества и политики, возможности, средства и последствия воздействия политических институтов на экономику. В частности, он доказывал, что это воздействие может быть двояким. «Либо она (политическая власть. – Ред.) действует в духе и направлении закономерного экономического развития. Тогда между ней и этим развитием не возникает никакого конфликта, и экономическое развитие ускоряется. Либо же политическая власть действует наперекор этому развитию, и тогда, за немногими исключениями, она, как правило, падает под давлением экономического развития»[495]. Энгельс главную ошибку Дюринга видел не в ссылках на насилие как фактор развития, а в его гипертрофии, в придании ему определяющей роли при одновременном игнорировании или умалении экономических основ материальных интересов агентов производства.

Политическая сила во всяком обществе зиждется на экономическом фундаменте, определяется способом производства, экономическими интересами классов. Но это не исключает, как показал Энгельс, того, что сама политическая сила, в частности политическая власть, может в свою очередь оказывать активное воздействие на экономику и способна при известных обстоятельствах приобрести значение большей или меньшей экономической потенции.

Значительное место в полемике Энгельса с Дюрингом занимает вопрос о решающей, определяющей роли производства в жизни общества.

Разумеется, Дюринг был не настолько наивен, чтобы отрицать, что люди производят для того, чтобы обеспечивать свое существование, что существует производство в собственном смысле, что производители обмениваются друг с другом своими продуктами, что продукты производства как-то распределяются и что, наконец, они потребляются. Дюринг представлял дело так, что производство и все производственные отношения в своей основе имеют политическую природу, что формы социально-экономического строя определяются в конечном счете не экономическими причинами, а насилием, самоуправной волей всесильного «человека со шпагой». Он фактически изолировал производство если не от обмена, то, во всяком случае, от распределения и потребления и ставил распределение рядом с производством как совершенно посторонний, независимый процесс.

Полемизируя с Дюрингом, Энгельс раскрывал сложную диалектическую зависимость между производством и распределением. Каково производство, каков способ соединения материальных, вещных и личных моментов производства, таково по своему типу и распределение. В главных чертах оно «всегда является необходимым результатом отношений производства и обмена в данном обществе, а также и исторических предпосылок этого общества»[496]. «Однако распределение не является всего лишь пассивным результатом производства и обмена; оно в свою очередь оказывает обратное влияние на производство и обмен. Каждый новый способ производства или новая форма обмена тормозится вначале не только старыми формами производства и обмена и соответствующими им политическими учреждениями, но и старым способом распределения. Новому способу производства и новой форме обмена приходится путем долгой борьбы завоевывать себе соответствующее распределение»[497].