Постановка вопроса о возможности некапиталистического развития России
Постановка вопроса о возможности некапиталистического развития России
Гипотеза о возможности некапиталистического развития России впервые была изложена Энгельсом в брошюре «О социальном вопросе в России» (1875). Поскольку судьба общины еще не решена, писал он, «бесспорно существует возможность перевести эту общественную форму в высшую… без того, чтобы русские крестьяне прошли через промежуточную ступень буржуазной парцелльной собственности»[1080]. Энгельс упомянул необходимые, по его мнению, внутренние и внешние условия для такого преобразования общины: совместный общественный труд и помощь русскому крестьянину со стороны победившего пролетариата Западной Европы. Эта позиция нашла подтверждение в Предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» (1882): «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[1081].
Над решением этой проблемы много размышлял тогда и Маркс. Подготовляя ответ В.И. Засулич, обратившейся в феврале 1881 года к нему с просьбой осветить исторические судьбы России и ее земледельческой общины, Маркс попытался всесторонне аргументировать возможности превращения русского общинного землевладения в подлинно коллективистское[1082]. Всесторонний анализ этих возможностей включал в себя учет как разрушительных тенденций, так и различных благоприятных факторов, содействующих прогрессу общины, в том числе и не рассмотренных ранее Энгельсом, в частности социально-психологического и экономико-географического характера. Стечение разрушительных влияний (правительство, помещики, «новые столпы общества» – в лице промышленной буржуазии), если только оно не будет разбито мощным противодействием, должно естественно, полагал Маркс, привести к гибели сельской общины[1083]. Враждебные силы, заинтересованные в уничтожении общинной собственности, надеются создать из крестьян сельский средний класс, а огромное большинство бедных земледельцев превратить в рабочих, чтобы обеспечить себя наемным трудом[1084].
Рассматривая благоприятные факторы эволюции общины, Маркс прежде всего обращал внимание на традиции коллективного труда русских крестьян на общинных лугах, при осушке болот и т.д. Привычка к артельным отношениям, считал он, облегчит «переход от парцеллярного хозяйства к хозяйству кооперативному»[1085]. Благоприятствовал «кооперативному труду, организованному в широком масштабе», и физический рельеф российских земель, позволяющий применять машины[1086].
Здесь стоит отметить, что Энгельс впоследствии осторожнее оценивал роль общественного труда в русской деревне. Так, он довольно скептически отнесся к мнению Чернышевского о том, что уральские казаки со своей общественной обработкой земли будут очень рады, если доживут до введения машин, требующих хозяйства в огромных размерах. Энгельс предупреждал, что такая коллективная форма хозяйства может искусственно сохраняться по финансовым соображениям при совершенно различных режимах власти – и при царизме, и в условиях казарменного коммунизма[1087].
Маркс, как и Энгельс, задавался вопросом, откуда взять оборудование, удобрения, агрономические методы, необходимые для организации коллективного труда? Ответ он видел в наличии благоприятной исторической среды русской общины, существовавшей одновременно с развитым капиталистическим производством Запада, и заключал, что поэтому «она имеет возможность использовать все положительные достижения капиталистического строя, не проходя сквозь его кавдинские ущелья»[1088]. При этом Маркс полагал, что первоначальные издержки, как интеллектуальные, так и материальные, русское общество само было обязано предоставить сельской общине, за счет которой оно жило так долго и в которой оно должно искать свой «источник возрождения»[1089].
Размышления Маркса по поводу факторов, необходимых для установления нового типа общинного землепользования, не помешали ему признать, что в действительности сельская община почти доведена до края гибели, став объектом эксплуатации со стороны государства, помещика, кулака[1090]. Однако неизбежности полного краха общины в то время, по мнению Маркса, еще не было. Надежды на возрождение общины он связывал прежде всего с коренным изменением социальных условий ее существования: «Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция»[1091].
Обдумывая различные варианты исторического процесса, определяющего судьбы русской общины, Маркс не исключал запоздания революции на Западе и возможности революционных преобразований первоначально в одной лишь России. В черновиках ответа Маркса на письмо Засулич мы читаем: «Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя»[1092]. Это вполне гипотетическое предположение, в котором имплицитно содержится идея неравномерности капиталистического развития и вызревания революционного процесса, в других работах Маркса развернутого обоснования, как известно, не получило. Видимо, он склонялся к мнению Энгельса, который, принимая во внимание слабость промышленной базы в России, допускал возможность социалистического преобразования русской общины только при активной материальной поддержке победившего пролетариата Запада.
С таким выводом не могли согласиться идеологи народничества, в частности постоянный корреспондент Энгельса Н.Ф. Даниельсон, который и в 90-х годах XIX века продолжал рассуждать об искусственности и бесперспективности российского капитализма.
Вынужденный признать, что капиталистические отношения проявились в России «во всей своей наготе», Даниельсон все еще возлагал надежду на русское «общество», которое, наконец, осознает опасность капитализма и основой своего экономического базиса сделает общину[1093]. Анализируя экономическое развитие страны, Даниельсон останавливался на характеристике отдельных проявлений этого процесса, как, например, рост железных дорог и кредитных учреждений, а сам факт упрочения капиталистических отношений в российской экономике воспринимался им негативно и рассматривался лишь как нежелательный вариант хозяйственного развития.
Энгельс подходил к оценке экономической ситуации России иначе. Он стремился охватить весь процесс развития капитализма в его целом, обращая внимание на факты расслоения крестьянства на сельскую буржуазию и сельский пролетариат, на тенденцию превращения земледелия в товарное производство, на появление большого внутреннего рынка для крупной промышленности. Делая вполне определенный вывод о том, что община обречена на гибель и что капитализм в России все более утверждается, Энгельс отклонял сомнения своего корреспондента, призывал его понять, что «капитализм открывает новые перспективы и новые надежды»[1094].
В 90-х годах историческая возможность для России миновать капиталистическую стадию исчезла, по мнению Энгельса, окончательно. Такая возможность, объяснял он, существовала только в прошлом, в первые десятилетия после крестьянской реформы 1861 года. Если бы в 1860 – 1870 годах Западная Европа созрела для свержения капитализма, полагал он, то Россия, возможно, могла бы остановить свою эволюцию в направлении к капитализму, и русские были бы призваны показать, что могло быть сделано из их общины, в то время более или менее нетронутой. Но поскольку в развитых странах тогда «пышно расцветала капиталистическая промышленность», а у власти прочно стояла буржуазия, «производить сверху государственно-социалистические эксперименты» в России было бы, по мнению Энгельса, исторически нереально[1095]. Сама же по себе община была обречена, поскольку «нигде и никогда аграрный коммунизм, сохранившийся от родового строя, не порождал из самого себя ничего иного, кроме собственного разложения»[1096].
Хотя полностью миновать стадию капитализма Россия в 90-х годах уже не могла, это не исключало, по Энгельсу, возможности сокращения данной стадии. При этом он пояснял, что только когда капитализм будет преодолен на своей западноевропейской родине и когда отставшие страны увидят на живом примере, «как это делается», как поставить производительные силы современной промышленности в качестве общественной собственности на службу всему обществу, только тогда и Россия и некоторые другие страны, в которых уцелели родовые порядки, смогут встать на путь «сокращенного процесса развития»[1097]. Так он, в частности, полагал, что после революции в Западной Европе болгарские родовые общины явились бы «великолепным отправным пунктом для дальнейшего развития к коммунизму, совсем как русский „мир“»[1098].
И все же перспективы революционного обновления России рассматривались Энгельсом в целом чересчур оптимистично. Хотя и с оговорками, он иногда допускал, что процесс общественного переустройства в России может проходить сравнительно легко, почти одновременно с Западом, ибо «часть коренного населения уже усвоила себе интеллектуальные результаты капиталистического развития…»[1099].
Ход истории не подтвердил гипотезы Маркса и Энгельса о возможности некапиталистического развития России, но их прогноз о конечной социалистической перспективе российской революции оправдался. Оправдался он отчасти и в отношении общины.
Как и предвидели Маркс и Энгельс, российская революция спасла общину от гибели. Октябрьский Декрет о земле придавал ей второе дыхание, она могла бы стать элементом возрождения коллективной организации сельского производства. В 1927 году на территории РСФСР в общинном пользовании находилось свыше 90% крестьянских земель.
В партийной печати в конце 20-х годов XX века проходила полемика по вопросу о роли общины в социалистическом строительстве[1100]. Сторонники общины напоминали положение Маркса из набросков письма к Засулич, что все зависит от исторической среды, в которой община находится[1101]. А.В. Чаянов и некоторые другие авторы не только выступали за создание в деревне многообразных кооперативных форм хозяйствования, но и пропагандировали идеи кооперации в общественной жизни сельского населения[1102]. Однако принудительная полная коллективизация подорвала еще не утраченные до конца общинные традиции, ликвидировала доказавшую свою эффективность сельскохозяйственную кооперацию. Остатки общинного устройства – этой демократии деревенского «мира» – были безжалостно сметены.
Начиная с 70-х годов XIX века важное место в теоретической деятельности основоположников марксизма заняла задача осмысления особенностей исторического развития России. Овладение обширным статистическим материалом, знакомство с трудами русских ученых и общественных деятелей и прежде всего с произведениями Чернышевского, позволили Марксу и Энгельсу гораздо точнее, чем экономистам народнической школы, определить направление социально-экономического развития страны, наметить перспективы освободительного движения.
Между народническим учением о самобытном пути к социализму посредством возрождения общины и допущением Маркса и Энгельса возможности для России при определенных условиях избежать капиталистической фазы развития общества была принципиальная разница. Доктрина народников во многом исходила из субъективных идеалов интеллигенции, считавшей себя способной выбирать более благоприятные пути развития общества, а также из односторонне интерпретированных фактов экономической статистики. В отличие от этого исходные начала марксистской концепции некапиталистического развития определялись учетом внутренних и внешних материальных условий, при которых было возможно постепенное преобразование общины в социалистический кооператив.
Марксистское предположение о возможности некапиталистического пути развития в период всемирного господства капитала было лишь смелым научным предвидением. Иного пути, кроме капиталистического, история в то время не знала. Только Октябрьская революция и ликвидация колониальной системы создали для отставших народов возможность выбора некапиталистического пути развития. В Азии и Африке возникла целая группа стран социалистической ориентации. Однако сложное и противоречивое развитие этих стран долгое время не находило достаточно всестороннего и взвешенного анализа в марксистских исследованиях. Среди обществоведов преобладало скорее чувство эйфории, чем логика анализа. Не учитывались высказанные основоположниками марксизма опасения по поводу судеб социализма в случае территориального[1103] и экономического преобладания капитализма[1104].
Процесс реального воплощения идеи некапиталистического пути развития оказался гораздо более сложным и противоречивым, чем это ожидалось в теории. Предсказанная основоположниками марксизма возможность сокращенного развития отстающих стран, минуя стадию капитализма, оказалась крайне суженной. Выяснилось, что идея постепенного создания предпосылок для перехода к собственно социалистическим преобразованиям не подкреплена прежде всего материально, недостаточно обусловлена с точки зрения соотношения экономических и политических сил в мире. В итоге многие страны, избравшие капиталистическую ориентацию и пользующиеся помощью международного капитала, оказались гораздо более продвинутыми в экономическом и социальном плане.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.