Глава третья Путеводитель по отношениям

Глава третья

Путеводитель по отношениям

Она торопилась вернуться домой, где ее уже давно ждали дети. Сколько она себя помнила, ее всегда ждали дети. Это были ее дети и не ее, совсем маленькие и уже взрослые, в ее глазах они всегда оставались детьми, и самые взрослые и сильные из них приходили к ней именно тогда, когда ослабевали от жизни и им нужно было место, где их будут любить и жалеть, где их накормят, обогреют и будут им рады.

В ее доме всегда горел очаг, там всегда было тепло и уютно, там было спокойно и безопасно. Всегда, что бы ни происходило снаружи. Грохот урагана казался у этого очага тихим шелестом деревьев, рычание зверей — нежным урчанием домашних животных.

Они приходили к ней за любовью, теплом и силой, иногда вконец измученные, но всегда уверенные в ее неизбывном терпении и всепрощающей и всепонимающей доброте. Она была Матерью им всем. Так было всегда. Это никогда не начиналось, это никогда не могло кончиться. Это было так естественно, как воздух и солнце.

Бывали минуты, когда ей казалось, что у нее не хватит сил на всех, и тогда, как сегодня, она уходила подальше от дома и просила помощи у тех неведомых, но известных ей, которых она никогда не видела, но надежда на встречу с которыми всегда жила в ней, потому что так было заповедано.

***

Племя, к которому она принадлежала, всегда умело летать, но когда в раннем детстве она заблудилась в глухом лесу, ее нашли люди другого племени, и она, казалось, навсегда забыла, как это делается. Только очень редко, в самых счастливых снах она летала и, казалось, вот-вот вспомнит обо всем, но сон кончался, память не возвращалась, и только тревожное и смутное воспоминание теснило душу и оставляло печаль.

Однажды после такого сна она бродила по холмам вдали от дома и вдруг услышала звук, рожденный из тишины. Он был ни на что не похож и похож на все самое прекрасное в мире одновременно. Звук затих, и она замерла в страхе, что он больше никогда не повторится и она его больше никогда не услышит. Страх был огромен. Почему-то она точно знала, что от этого звука зависит вся ее жизнь. И он повторился. Он был тот же и совершенно другой, подобно тому как каждое утро встает над Землей то же и совершенно другое солнце, как каждую весну распускаются те же, но совершенно другие цветы.

И она вспомнила! Ее племя знало тайну летящего звука и тайну свободы. Чтобы летать, надо было петь, петь, чтобы исчезли страхи и границы, так петь, чтобы исчез певец и осталась только песня, — и тогда начинался полет.

Она вспомнила то, что должна была знать с самого рождения: ее песня, ее полет — это и есть она, и зовут ее Свобода. Она вспомнила, что суждено ей быть одной, но никогда не быть одинокой, потому что есть на земле неизвестные, но близкие, и есть тот, кто терпеливо ждет, и что неминуема встреча, и это знание укрепит силы и поддержит полет.

***

Племя, в котором она родилась, очень сильно отличалось от всех вокруг. Она не знала об этом, пока не начала путешествовать. В ее племени люди были легки на подъем, веселы и праздником считали саму жизнь. И только путешествуя по другим племенам и народам, она обнаружила, что так больше никто не живет, и долго не могла понять почему. Жители других племен с радостью присоединялись к праздничности ее жизни, к ее путешествиям, но не могли веселиться долго, по неведомым ей причинам быстро уставали, скучнели и задумывались. Они, казалось, любили ее, радовались ее появлению, всегда встречали с необыкновенным почтением, но никогда не приходили к ней сами и сами ее никогда не звали. Это оставалось для нее неразгаданной тайной, пока однажды ей не рассказали о Смерти.

Оказалось, что все люди, с которыми она встречалась, боялись этой неведомой. Память о ней, знание о том, что она непременно придет, омрачало их жизнь, лишало радости и порой делало бессмысленной саму жизнь. И чем больше она удивлялась и недоумевала, тем сильнее укреплялись люди в уверенности, что это она и есть, потому что кто может не знать и не бояться смерти? Только сама Смерть. Она смеялась над их выдумками и их страхами, но они рассказывали ей страшные предания, дошедшие к ним из прошлого, показывали портреты, с которых на нее смотрела прекрасная зеленоглазая женщина, действительно похожая на нее.

Она даже пыталась взывать к их разуму, объясняя, что, пока есть жизнь, смерти нет, но это пугало их еще больше, давая возможность все больше утвердиться в своей, такой важной для них правоте. Она предлагала им бессмертие, а они называли это концом всего. Она предлагала им безоглядность, а они боялись и потому умирали. Она предлагала им вечность, а они цеплялись за то, что часы их отмерены, и старели, глупели, скучнели и не хотели ничего.

Все эти странности в конце концов внесли смущение в ее душу. Неизвестно, что бы произошло, если бы не случайный попутчик на одной из ее многочисленных дорог, встреча с которым оказалась совсем не случайной. Он рассказал ей о том, что она не одна, что ей предстоит встреча с такими же как она, хотя и совсем непохожими. Время этой встречи неопределенно, и место ее неизвестно. Известно только, что она не может не произойти, ибо так заповедано. И все, что случилось с ней, и все, что еще случится, — это и есть главное путешествие ее жизни, путешествие к месту встречи.

По слову его все и произошло.

***

Приводя в порядок записи наших бесед, я задумалась над тем, каким необычным может быть разговор между мужчиной и женщиной о вещах таких жизненно важных. И попыталась проанализировать и понять, в чем необычность. Я же сама принимала в них участие, но тогда изнутри, в момент разговора все казалось очень органичным и естественным. И пришла мне в голову мысль, что нет в них какого-то привычного, ожидаемого и набившего оскомину запаха.

Что же это за запах такой, по которому так легко опознается — ага, тут «вечнозеленой» темой запахло? Я так и не смогла тогда сразу ответить на этот вопрос. А потом жизнь покатилась… Одна ситуация сменяла другую, они накатывались, как волны на берег моря, и среди них были такие, где тот, не определенный мной запах несомненно присутствовал.

Через какое-то время я вернулась к работе над записями и вдруг поняла — в этих текстах не пахнет борьбой и войной. Ни один из собеседников, очевидно, не имел намерения что-то доказать другому. В разговоре о таких важных для мужчины и женщины вещах не было войны полов.

Вот говорят вокруг: война полов, война полов… Как будто амазонки с героями сошлись в неравном бою. Но нет ни амазонок, ни героев. Где война? За что борьба? Вот именно, за что воюем, товарищи?

Что это — перемирие у водопоя или дар моего собеседника? Потому что в своей полной свободе от этой войны я совершенно не была уверена.

Итак, ситуация, в которой на равных участвуют мужчина и женщина, причем на территории заведомо мужской, интеллектуальной, но оказавшейся территорией без войны. Для начала я предположила, что еще и сам подход к теме способствовал такой удачной и необычной ситуации. Фундаментальные вещи, факты, уважение к знаниям. Хотя не могу не признать, что сами эти факты и фундаментальность подхода вызывали у меня немалое напряжение.

А ведь дальше виднелись куда более болезненные, то есть еще более запутанные темы. Любовь, отношения, принципы и законы их строительства, чувства, эмоции. Неужели и дальше так получится? Если получится у нас, значит, может получиться и у других. Значит, не только объяснениями, которые рождаются в этих беседах, но и самим фактом этих бесед можно будет подтвердить — есть территория без войны.

И я подумала: а что ее кормит эту войну, как не мы сами? А если рискнуть и отказаться от претензий на власть, если начать требовать с себя? Что тогда получится?

Вдохновленная этим обнадеживающим открытием, я ринулась в продолжение нашего общения, спровоцировав разговор на самую «простую» из интересовавших меня тем — разговор о любви.