III ДОКТРИНА НАЦИОНАЛЬНОСТИ В ПРИМЕНЕНИИ К ПОЛЬШЕ

III ДОКТРИНА НАЦИОНАЛЬНОСТИ В ПРИМЕНЕНИИ К ПОЛЬШЕ

Польша, подобно почти всем другим европейским странам, населена людьми различных национальностей. Массу населения, основное ее ядро, несомненно образуют собственно поляки, говорящие на польском языке. Но уже с 1390 г. собственно Польша была объединена с Литовским великим княжеством[148], которое составляло, до последнего раздела 1794 г., неотъемлемую часть польской республики. Это Литовское великое княжество было населено большим количеством различных племен. Северные провинции Прибалтики были во владении самих литовцев, народа, говорящего на языке, отличном от языков его славянских соседей; эти литовцы в значительной части были покорены германскими переселенцами, которые, в свою очередь, с трудом оборонялись от литовских великих князей. Дальше, на юге и на востоке нынешнего Царства Польского, находились белорусы, говорящие на языке, среднем между польским и русским, но более близком к последнему; и, наконец, южные области были населены так называемыми малороссами, язык которых в настоящее время большинством авторитетов считается совершенно отличным от великорусского языка (который мы обычно называем русским). Поэтому, когда люди говорят, что требовать восстановления Польши значит взывать к принципу национальностей, то они этим только доказывают, что не знают, о чем говорят, потому что восстановление Польши означает восстановление государства, состоящего, по крайней мере, из четырех различных национальностей.

Но что было с Россией в те времена, когда путем объединения с Литвой образовалось старое польское государство? Она находилась тогда под пятой монгольского завоевателя, которого поляки и германцы за 150 лет до того совместными усилиями прогнали назад к востоку, за Днепр. Лишь после долгой борьбы великие князья московские сбросили, наконец,

монгольское иго и приступили к объединению многочисленных княжеств Великороссии в единое государство. Но этот успех, казалось, только увеличил их честолюбие. Едва только Константинополь попал в руки турок, как великий князь московский вписал в свой герб двуглавого орла византийских императоров, объявив себя таким образом их преемником и мстителем в будущем; с тех пор, как известно, русские стремились завоевать Царьград, царский город, как они называют Константинополь на своем языке. Затем богатые равнины Малороссии возбудили у них жажду аннексии; но поляки всегда были храбрым, а в то время и сильным народом, который не только умел отстаивать свою собственную страну, но умел в свою очередь и нападать на другие страны; в начале XVII столетия они даже занимали Москву в течение нескольких лет[149].

Постепенная деморализация правящей аристократии, недостаток сил для развития буржуазии и постоянные войны, опустошавшие страну, сломили, наконец, мощь Польши. Страна, упорно сохранявшая в неприкосновенности феодальный общественный строй, в то время как все ее соседи прогрессировали, формировали свою буржуазию, развивали торговлю и промышленность и создавали большие города, — такая страна была обречена на упадок. Аристократия действительно довела Польшу до упадка, до полного упадка. И доведя ее до такого состояния, аристократы стали возлагать вину за это друг на друга и продавать себя и свою страну иностранцам. История Польши с 1700 по 1772 год — не что иное, как летопись русской узурпации власти в Польше, узурпации, ставшей возможной вследствие продажности дворянства. Русские солдаты почти непрерывно занимали страну, и польские короли, даже если они сами не хотели быть предателями, все больше становились игрушкой в руках русского посла. Игра велась так успешно и продолжалась так долго, что, когда Польша была, наконец, уничтожена, — во всей Европе не раздалось ни одного протеста, и все удивлялись только тому, что Россия великодушно уступила такую большую часть территории Австрии и Пруссии.

Особый интерес представляет способ, каким был осуществлен этот раздел. В то время в Европе уже существовало просвещенное «общественное мнение». Хотя газета «Times»[150] и не приступила еще тогда к фабрикации этого товара, однако существовал тот вид общественного мнения, который был создан огромным влиянием Дидро, Вольтера, Руссо и других французских писателей XVIII столетия. Россия всегда знала, как важно по возможности иметь на своей стороне общественное мнение, и она не преминула тоже заполучить его. Двор Екатерины II превратился в штаб-квартиру тогдашних просвещенных людей, особенно французов; императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение общественное мнение, что Вольтер и многие другие воспевали «северную Семирамиду» и провозглашали Россию самой прогрессивной страной в мире, отечеством либеральных принципов, поборником религиозной терпимости.

Религиозная терпимость — вот то слово, которого недоставало, чтобы сломить Польшу. Польша всегда была чрезвычайно либеральна в религиозных вопросах; доказательством этого служит тот факт, что евреи нашли здесь убежище в то время, когда их преследовали во всех остальных странах Европы. Большая часть населения восточных провинций принадлежала к православной вере, в то время как собственно поляки были католиками. Значительная часть этих православных в XVI столетии была вынуждена признать верховенство папы, и они стали называться униатами, но многие из них сохранили во всех отношениях верность своей прежней православной религии. Это были главным образом крепостные, в то время как их благородные господа почти все были католиками; по национальности же эти крепостные были малороссами. И вот русское правительство, которое у себя в стране не терпело никакой иной религии, кроме православной, и карало вероотступничество как преступление, которое завоевывало чужие нации, присоединяя направо и налево чужие области, и в то же время все сильнее сковывало русского крепостного, — это самое русское правительство вскоре обрушилось на Польшу во имя религиозной терпимости, потому что Польша якобы притесняла православных, во имя принципа национальностей, потому что жители восточных областей были малороссами и поэтому требовалось их присоединить к Великороссии, и во имя революционного права, вооружая крепостных против их господ. Россия совсем не щепетильна в выборе своих средств. Говорят о войне класса против класса как о чем-то крайне революционном; однако Россия начала подобную войну в Польше еще около 100 лет тому назад, и это был превосходный образчик классовой войны, когда русские солдаты и малоросские крепостные вместе шли и сжигали замки польских аристократов лишь для того, чтобы подготовить русскую аннексию; а когда аннексия осуществилась, те же русские солдаты снова вернули крепостных под иго их господ.

Все это совершалось во имя религиозной терпимости, потому что принцип национальностей не был тогда еще в моде в Западной Европе. Но уже в то время им размахивали перед глазами малоросских крестьян, и он с тех пор играл важную роль в польских делах. Первое и главное притязание России — объединение всех русских племен под властью царя, который называет себя самодержцем всея Руси (Samodergetz vseckh Rossyiskikh), в том числе Белоруссии и Малороссии. Чтобы подтвердить, что ее притязания не идут дальше этого, она старательно позаботилась о присоединении к себе во время трех разделов только белорусских и малоросских областей, оставив местность, населенную поляками, и даже часть Малороссии (Восточную Галицию) своим сообщникам. Но как обстоит дело в настоящее время? Большая часть областей, аннектированных в 1793 и 1794 гг. Австрией и Пруссией, находится теперь под русским владычеством под названием Царства Польского, и время от времени в среде поляков Возбуждают надежды, что если только они подчинятся главенству России и откажутся от всех притязаний на прежние литовские области, то они могут ожидать воссоединения всех остальных польских областей и восстановления Польши с русским императором в качестве короля. Если при настоящем положении дел Пруссия и Австрия начнут драку, то более чем вероятно, что в конечном счете это будет война не за присоединение Шлезвиг-Гольштейна к Пруссии или Венеции к Италии, а скорее за присоединение австрийской и, во всяком случае, прусской части Польши к России. Так обстоит с принципом национальностей в применении к польским делам.

Написано Ф. Энгельсом в конце января — 6 апреля 1866 г.

Напечатано в газете «The Commonwealth» №№ 159, 160 и 165; 24, 31 марта и 5 мая 1866 г.

Подпись: Ф. Энгельс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского