СТАТЬЯ СЕДЬМАЯ[325]

СТАТЬЯ СЕДЬМАЯ[325]

Бросив беглый взгляд на карту Европы, мы на западном побережье Черного моря увидим устье Дуная, единственной реки, которая, начинаясь в самом сердце Европы, образует, можно сказать, естественный путь в Азию. Как раз напротив, на восточном побережье Черного моря, к югу от реки Кубани начинается Кавказский хребет, который тянется на протяжении около 700 миль в юго-восточном направлении от Черного моря к Каспийскому, отделяя Европу от Азии.

Тот, кто держит в своих руках устье Дуная, господствует и над самим Дунаем — этим путем в Азию, — а вместе с тем в значительной мере и над торговлей Швейцарии, Германии, Венгрии, Турции и главным образом Молдавии и Валахии. Если эта держава владеет к тому же еще и Кавказом, тогда ей принадлежит Черное море, и ей не хватает только Дарданелл и Константинополя, чтобы закрыть вход в это море. Обладание Кавказскими горами непосредственно обеспечивает ей господство над Трапезундом, а благодаря ее господствующему положению в Каспийском море — и над северным морским побережьем Персии.

Россия устремила свои жадные взоры и на устье Дуная, и на Кавказский хребет. В одном месте ей предстояло еще установить свое владычество, в другом — удержать его. Кавказские горы отделяют Южную Россию от богатейших провинций Грузии, Мингрелии, Имеретии и Гурии, отвоеванных московитами у мусульман. Таким образом ноги гигантской империи отрезаны от туловища. Единственная военная дорога, заслуживающая это название, вьется от Моздока к Тифлису, проходя через теснины Дарьяльского ущелья; она защищена непрерывной цепью укреплений, но подвергается с обеих сторон беспрестанным нападениям кавказских племен. Если бы все эти кавказские племена объединились под властью одного военного вождя, они могли бы даже представить опасность для соседних казачьих областей. «Становится страшно при мысли об ужасных последствиях, которые имело бы для юга России объединение враждебных черкесов под властью одного вождя», — восклицает немец г-н Купфер, возглавлявший комиссию ученых, которая сопровождала в 1829 г. экспедицию генерала Эммануэля к Эльбрусу[326].

В данный момент наше внимание одинаково приковано и к берегам Дуная, где Россия овладела двумя житницами Европы, и к Кавказу, где России угрожает потеря Грузии. Захват Молдавии и Валахии Россией был подготовлен Адрианопольским договором; по этому же договору были признаны ее притязания на Кавказ.

Статья IV этого договора устанавливает, что:

«Все земли, расположенные к северу и востоку от демаркационной линии между обеими империями» (Россией и Турцией) «по направлению к Грузии, Имеретии и Гурии, а равно и все побережье Черного моря от устья Кубани до пристани св. Николая включительно — пребудут во владении России».

Относительно Дуная договор содержит следующее постановление:

«Пограничная линия будет проходить по течению Дуная до устья рукава св. Георгия, так что все острова, образованные различными рукавами реки, будут принадлежать России. Правый берег останется по-прежнему во владении Порты. Однако постановлено, что этот правый берег, начиная с того места, где рукав св. Георгия отделяется от Сулинского рукава, должен на расстоянии двух часов пути» (шести миль) «от реки оставаться незаселенным, и там не должны быть возводимы постройки какого бы то ни было рода. То же самое относится к островам, которые остаются во владении российского двора. Не считая карантинных станций, которые там будут возведены, на них не разрешается устраивать никаких заведений или укреплений».

Оба эти параграфа, поскольку они обеспечивают России «расширение территории и исключительные торговые привилегии», открыто нарушают подписанный герцогом Веллингтоном в С.-Петербурге протокол от 4 апреля 1826 г. и договор от 6 июля 1827 г., заключенный в Лондоне между Россией и другими великими державами[327]. Поэтому английское правительство отказалось признать Адрианопольский договор. Герцог Веллингтон заявил против него протест. (Речь лорда Дадли Стюарта в палате общин 17 марта 1837 года.) Лорд Абердин также протестовал против него, как сообщает лорд Махон:

«В депеше к лорду Хейтсбёри от 31 октября 1829 г. он высказался с немалым недовольством по поводу многих разделов Адрианопольского договора, обратив особое внимание на условия, касающиеся островов на Дунае. Он отрицает, что этот мир» (Адрианопольский) «основан на уважении к суверенным территориальным правам Порты, а также к положению и интересам всех морских держав на Средиземном море». (Речь лорда Махона в палате общин 20 апреля 1836 года.)

Лорд Абердин, по утверждению графа Грея, заявил, что

«независимость Порты будет принесена в жертву и миру Европы будет угрожать опасность, если этот договор будет санкционирован». (Речь графа Грея в палате лордов 4 февраля 1834 года.)

Сам лорд Пальмерстон сообщает нам о следующем:

«Что касается расширения русских границ в районе устья Дуная, на Южном Кавказе и на побережье Черного моря, то оно безусловно не согласуется с торжественным заявлением, сделанным Россией перед лицом всей Европы до начала турецкой войны». (Палата общин, 17 марта 1837 года.)

Россия могла надеяться реализовать свои пока еще номинальные притязания на северозападные области Кавказа лишь в том случае, если бы ей удалось блокировать восточное побережье Черного моря и отрезать подвоз оружия и боевых припасов к этим областям. Но побережье Черного моря, как и устье Дуная, уже во всяком случае не является тем местом, где «действия со стороны Англии неосуществимы», как жаловался благородный лорд, когда речь шла о Кракове. При помощи каких же таинственных ухищрений, в таком случае, московитам удалось блокировать Дунай и побережье Черного моря и заставить Великобританию согласиться не только с Адрианопольским договором, но и с нарушениями того же договора самой Россией?

Эти вопросы были поставлены благородному лорду в палате общин 20 апреля 1836 г., после того как она была засыпана многочисленными петициями от купцов Лондона, Глазго и других торговых городов с протестами против фискальных мероприятий России на Черном море, а также вводимых ею правил и ограничений, целью которых является создание препятствий для английской торговли на Дунае. 7 февраля 1836 г. появился русский указ о сооружении — в согласии с Адрианопольским договором — карантинной станции на одном из островов в устье Дуная. Для того чтобы осуществлять здесь карантинные правила, Россия требовала для себя права посещать и осматривать суда, направляющиеся вверх по Дунаю, а также принуждать уплачивать сборы, задерживать и отправлять в Одессу те из них, которые проявят неповиновение. Еще до того как была сооружена карантинная станция или, точнее говоря, до того, как под ложным предлогом сооружения этой станции были построены таможня и форт, русское правительство попыталось позондировать почву для того, чтобы определить, как далеко можно заходить в своем вызывающем обращении с английским правительством. Лорд Дергем, действовавший по инструкциям, полученным из Англии, заявил русскому правительству протест по поводу препятствий, которые ставились английской торговле.

«Его направили к графу Нессельроде. Граф Нессельроде адресовал его к губернатору Новороссии, губернатор Новороссии, в свою очередь, предложил ему обратиться к консулу в Галаце; последний вошел в сношения с британским консулом в Браилове, предложив ему направить капитанов, с которых взыскали сбор, к устью Дуная, то есть к месту, где по отношению к ним была учинена несправедливость для того, чтобы расследовать дело; но при этом, конечно, было хорошо известно, что упомянутые капитаны уже находятся в Англии». (Палата общин, 20 апреля 1836 года.)[328]

Официальный указ от 7 февраля 1836 г. привлек всеобщее внимание британских торговых кругов.

«Уже вышел в море или готовится к отплытию целый ряд судов, капитаны которых получили строгие приказы не признавать права посещения и осмотра судов, которого домогается Россия. Легко предвидеть, какова будет судьба этих кораблей, если палата не решится определенно выразить свое мнение. Если это не будет сделано, то британские суда общим водоизмещением не менее, чем в 5000 тонн, будут задержаны и отправлены в Одессу и будут находиться там до тех пор, пока не подчинятся дерзким требованиям России». (Речь г-на Патрика Стюарта в палате общин 20 апреля 1836 года.)

Россия предъявляла требования на болотистые острова в устье Дуная на основании одной из статей Адрианопольского договора, которая сама по себе являлась нарушением договора, заключенного между Россией, Англией и другими державами в 1827 году. Но возведение укреплений у входа в Дунай и вооружение их артиллерией являлось нарушением уже самого Адрианопольского договора, прямо запрещавшего сооружение каких бы то ни было укреплений на расстоянии шести миль от реки. Взимание сборов и создание препятствий судоходству по Дунаю было нарушением Венского договора, провозгласившего, что судоходство по рекам, на всем их протяжении, начиная с того места, где река становится судоходной, и кончая устьем, должно быть совершенно свободным, что «размер пошлин ни в коем случае не должен превышать размера существующих ныне», то есть в 1815 г., и что «никакое повышение не должно иметь места без общего согласия государств, владеющих берегами реки». Таким образом, единственный аргумент, который Россия могла бы-привести в свое оправдание, состоит в том, что договор 1827 г. был нарушен Адрианопольским договором, который, в свою очередь, был нарушен самой Россией, и все это вместе опиралось на нарушение Венского договора.

Вырвать у лорда Пальмерстона какое бы то ни было заявление о том, признает ли он Адрианопольский договор или нет, оказалось совершенно невозможным. Что касается нарушения Венского договора, то благородный лорд

«не получил никакой официальной информации о том, что произошло что-либо, противоречащее этому договору. Но если бы участвующие в договоре стороны стали утверждать что-либо подобное, то следовало бы действовать так, как сочли бы это необходимым юридические советники короны с точки зрения прав английских подданных». (Речь лорда Пальмерстона в палате общин 20 апреля 1836 года.)

Статьей V Адрианопольского договора Россия гарантирует Дунайским княжествам «благоденствие» и полную «свободу торговли». И вот г-н Стюарт стал доказывать, что княжества Молдавия и Валахия являлись объектом страшной зависти со стороны России, ибо с 1834 г. их торговля столь быстро расцвела, что они начали конкурировать с самой Россией в области исконных отраслей ее производства, а Галац превратился в крупнейший складочный пункт всей торговли хлебом на Дунае, вытесняя Одессу из этой отрасли торговли. Благородный лорд ответил на это следующими словами:

«Если бы мой досточтимый друг мог доказать, что несколько лет тому назад мы вели крупную и имевшую важное значение торговлю с Турцией, а затем она сократилась до небольших размеров вследствие агрессии со стороны других стран или беззаботного отношения к ней нашего правительства, то он действительно имел бы основание апеллировать к парламенту». Но вместо этого «мой досточтимый друг доказал лишь, что за последние несколько лет наша торговля с Турцией развилась до весьма значительных размеров, тогда как раньше она почти отсутствовала».

Россия препятствует судоходству по Дунаю, потому что торговля Дунайских княжеств становится все значительнее, — говорит г-н Стюарт. Но, — возражает лорд Пальмерстон, — она не делала этого, когда эта торговля почти отсутствовала. Вы ничего не предпринимаете для отпора последним посягательствам России на Дунае, — говорит г-н Стюарт. Но, — отвечает лорд Пальмерстон, — мы ничего не предпринимали и тогда, когда Россия не позволяла себе эти посягательства. О каких же «обстоятельствах», собственно, может идти речь, «в отношении которых правительство будто бы не приняло бы мер предосторожности, если бы его к этому не принудило прямое вмешательство палаты»? Пальмерстону удалось помешать палате общин принять резолюцию, уверив ее, что

«правительство его величества нисколько не склонно мириться с агрессивными действиями любой державы, какой бы она ни была и какова бы ни была ее сила».

При этом он предупреждал палату о необходимости

«не делать осторожности ради ничего такого, что могло бы быть истолковано другими державами или дало бы им основание истолковывать как намеренную провокацию с нашей стороны».

Спустя неделю после этих дебатов в палате общин один британский купец отправил письмо в министерство иностранных дел относительно упомянутого русского указа. Заместитель министра дал ему следующий ответ:

«По поручению виконта Пальмерстона сообщаю Вам, что его светлость обратился к юридическому советнику короны с просьбой сообщить свое мнение по поводу правил, объявленных в русском указе от 7 февраля 1836 года. В то же время лорд Пальмерстон поручает мне сообщить Вам в ответ на последнюю часть Вашего письма, что, по мнению правительства его величества, русские власти не имеют права взимать какой бы то ни было сбор в устье Дуная и что Вы поступили правильно, предписав своим агентам отказываться от всякой уплаты подобного сбора».

Купец поступил в соответствии с этими указаниями. Но благородный лорд выдал его России с головой: как сообщает г-н Уркарт, русские консулы в Лондоне и Ливерпуле взимают теперь сбор с каждого английского судна, отправляющегося в турецкие порты на Дунае, а «на острове Лети все еще находится карантинная станция».

Свое вторжение на Дунай Россия не ограничила постройкой карантинных станций, сооружением укреплений и взиманием сборов. По Адрианопольскому договору к России отошел Сулинский рукав, единственный еще судоходный рукав устья Дуная. Когда им владели турки, глубина его русла составляла 14–16 футов и поддерживалась на этом уровне. С тех пор как рукав перешел к России, глубина русла уменьшилась до 8 футов, то есть до уровня, совершенно недостаточного для прохождения судов, груженых хлебом. А ведь Россия была участницей Венского договора, статья 113 которого устанавливает, что

«каждое государство обязано за свой счет содержать в хорошем состоянии бечевники и проводить необходимые работы для того, чтобы судоходство не испытывало никаких затруднений».

Россия нашла, что лучшим средством для поддержания судоходности Сулинского рукава является постепенное понижение уровня воды в нем путем нагромождения на его дне обломков судов и превращения его отмелей в сплошные заносы из песка и ила. К этому систематическому и длительному нарушению Венского договора Россия прибавила еще нарушение Адрианопольского договора, запрещающего сооружение на Сулинском рукаве каких бы то ни было строений, кроме карантинных зданий и маяков. А между тем по ее предписанию там вырос маленький русский форт, существующий за счет вымогательских сборов с судов, поводом для чего служат вынужденные задержки и затраты на выгрузку и погрузку посредством лихтеров, ставшие неизбежными в результате засорения русла.

«Cum principia negante non est disputandum {С людьми, отрицающими принципы, не спорят. Ред}. Какая польза настаивать на абстрактных принципах перед деспотическими правительствами, которые, как известно, право измеряют силой и в своем поведении руководствуются выгодой, а не справедливостью?» (Речь лорда Пальмерстона 30 апреля 1823 года.)

И вот, в полном соответствии со своей собственной доктриной, благородный виконт довольствуется тем, что настаивает на абстрактных принципах перед деспотическим правительством России. Но он идет еще дальше. В то время как 6 июля 1840 г. он уверял палату, что свобода судоходства по Дунаю «обеспечивается Венским договором», в то время как 13 июля 1840 г. он сетовал на то, что, хотя оккупация Кракова и является нарушением Венского договора, но «не было никакой возможности силой отстоять точку зрения Англии, ибо очевидно, что Краков является местом, где действия со стороны Англии неосуществимы», через два дня после этого он заключил с Россией договор, закрывший Дарданеллы для Англии^{48} «на время мира с Турцией». Таким образом Англия лишилась единственной возможности «силой отстоять» Венский договор, и Понт Эвксинский {древнее название Черного моря. Ред.} действительно превратился в место, где действия со стороны Англии неосуществимы.

Когда это было достигнуто, благородный лорд ухитрился сделать показную уступку общественному мнению и выпалил целый залп бумажных заявлений, напоминая в них в нравоучительных и сентиментальных выражениях «деспотическому правительству, которое право измеряет силой и в своем поведении руководствуется выгодой, а не справедливостью», что

«Россия, принудив Турцию уступить ей устье великой европейской реки, представляющей собой главный путь для взаимного торгового обмена многих наций, вместе с тем приняла на себя по отношению к другим государствам ответственность и обязанности, соблюдение которых она должна считать делом своей чести».

Ответом графа Нессельроде на это настойчивое подчеркивание абстрактных принципов было неизменное: «вопрос будет тщательно расследован». Кроме того, он время от времени выражал «чувство сожаления императорского правительства по поводу того, что к его намерениям относятся с таким недоверием».

Таким образом, заботами благородного лорда дело доведено до того, что в 1853 г. судоходство по Дунаю было объявлено невозможным, и хлеб гнил в Сулинском рукаве, в то время как Франции, Англии и Южной Европе угрожал голод. А Россия, по словам «Times», «в дополнение к своим прочим важным владениям завладела еще железными воротами между Дунаем и Понтом Эвксинским». Россия приобрела ключ к Дунаю, своего рода отмычку к хлебным амбарам, которой она может воспользоваться всякий раз, когда политика Западной Европы станет достойной наказания^{49}.